..
К тому же у мистера Муньоса развилось капризное пристрастие к
экзотическим пряностям, в основном к египетским благовониям, и в конце
концов в его комнате атмосфера сделалась примерно такая, как в
усыпальнице какого-нибудь фараона в Долине Царей. К этому времени ему
стало не хватать установленного ранее уровня охлаждения. Я помог
установить новый компрессор, прич„м мистер Муньос усовершенствовал
привод холодильной машины, что позволило остудить жилье сначала до
сорока градусов по Фаренгейту, а затем добиться ещ„ большего успеха и
выстудить комнату до двадцати девяти; естественно, ни ванную, ни
лабораторию до такого уровня мы не замораживали, чтобы не превратилась
в л„д вода и не прекратилось нормальное течение химических реакций. В
результате сосед доктора Муньоса стал жаловаться что от смежной двери
тянет ледяным сквозняком, так что нам пришлось занавесить эту дверь
тяж„лой портьерой.
Я стал замечать, что моего нового друга терзает острый,
неотступный, вс„ усиливающийся страх. Доктор вс„ время говорил о
смерти, но стоило мне лишь упомянуть о похоронах и прочих неизбежных
формальностях, как Муньос разражался глухим мрачным хохотом. Да, мой
сосед сверху медленно, но верно превращался в безумца, и даже
находиться в его обществе становилось слегка жутковато. Но я был
обязан ему исцелением и не мог покинуть его на сомнительную милость
чужих людей, а потому, облачась в специально для этого приобрет„нное
длинное зимнее пальто, я вытирал пыль в кабинете доктора, прибирался
там и старался всячески помогать ему. Я стал даже покупать необходимые
ему реактивы, с искренним изумлением читая наклейки некоторых банок,
полученных от аптекарей и на химических складах.
Мне стало казаться, что вокруг жилища доктора вс„ плотнее
сгущается атмосфера необъяснимой тревоги. Я уже говорил, что весь дом
сеньоры Эрреро пропитался запахом плесени, но в комнатах доктора запах
ощущался гораздо явственней. Он был гораздо более противным и
пробивался даже сквозь ароматы специй и благовоний, сквозь смрад едких
химических испарений, исходящий от ванн, которые принимал доктор. Он
утверждал, что эти процедуры ему жизненно необходимы. В конце концов я
заключил, что отвратительные миазмы разложения -- результат болезни
мистера Муньоса, и содрогнулся от ужаса при мысли о том, каким же
страшным должен быть его недуг!
Синьора Эрреро при встрече с несчастным страдальцем неизменно
крестилась, а со временем совершенно оставила доктора на мо„
попечение, запретив и своему сыну Эстебану прислуживать больному. Мои
робкие попытки убедить мистера Муньоса обратиться за помощью к другим
врачам обычно приводили его в ярость, сдерживаемую лишь страхом перед
сильными эмоциями, которые могли сказаться на состоянии его здоровья.
Но его воля и энергия не только не слабели, но, напротив, усиливались
и крепли, так что больной не допускал и мысли о постельном режиме.
Апатия, овладевшая было доктором в первые дни ухудшения, уступила
место прежней фанатичной целеустремленности, и весь его вид
свидетельствовал о внутренней готовности противостоять демону смерти
даже когда тот запустит в него свои когти. Доктор Муньос и ранее
принимал пищу с таким видом, словно соблюдал пустую формальность,
теперь же он и вовсе отказался от ненужного притворства; казалось,
лишь сила разума удерживала его на краю могилы.
У доктора вошло в обычай сочинять длинные послания, которые он
тщательно запечатывал в конверты и вручал мне, сопровождая
подробнейшими указаниями, смысл коих сводился к тому, что я обязан был
после кончины автора переслать все эти письма поименованным лицам, в
большинстве сво„м проживающим на островах Ост-Индии; впрочем, среди
указанных адресатов я обнаружил имя некогда знаменитого
врача-француза, уже давно числившегося умершим и о котором в сво„
время ходили самые немыслимые слухи. Помнится, я подумал, что француз,
которого считали и считают покойным, быть может, таковым вовсе и не
является?.. Все эти конверты я впоследствии сж„г не вскрывая.
К сентябрю ни слушать, ни глядеть на доктора Муньоса без
внутреннего содрогания я уже не мог: цвет его лица и тембр голоса
внушали откровенный страх, и я с огромнейшим трудом выносил его
общество. Однажды у доктора испортилась настольная лампа, и пришедший
электромонтер, столкнувшись лицом к лицу с хозяином квартиры, рухнул
на пол в эпилептическом припадке. Даже пройдя сквозь кошмар большой
войны, человек этот никогда не испытывал такого беспредельного ужаса.
Доктору удалось прекратить судороги, прич„м он старательно избегал
попадаться бедняге на глаза.
И вот в середине сентября, как гром среди ясного неба, на нас
обрушился ужас всех ужасов. Как-то вечером, часов около одиннадцати,
вышел из строя компрессор холодильной машины, и уже три часа спустя
испарение аммиака окончательно прекратилось. Доктор затопал ногами по
полу, призывая меня. Он сыпал проклятиями, голос его стал невероятно
сиплым и дребезжащим. Я изо всех сил старался сделать хоть что-нибудь,
но мои дилетантские потуги не принесли никакого успеха. Когда же я
привел механика из расположенного неподалеку круглосуточно работающего
гаража, то выяснилось, что до утра вс„ равно ничего сделать нельзя,
потому что необходимо достать новый поршень. Ярость и ужас обреч„нного
отшельника перешли все границы и, казалось, стали раздирать изнутри
распадающуюся оболочку; доктор вдруг судорожно зажал глаза ладонями и
опрометью бросился в ванную. В комнату он возвратился с плотно
забинтованной головой, слепо ощупывая воздух руками; глаз его я уже
больше никогда не увидел.
Температура в комнате заметно поднималась. Около пяти пополуночи
доктор заперся в ванной, а меня услал в город с категорическим наказом
скупать для него весь л„д, какой удастся разыскать в ночных аптеках и
закусочных. Всякий раз, возвращаясь из не всегда удачных походов, я
сваливал добычу у запертой двери ванной комнаты и слышал доносящийся
из-за не„ несмолкающий плеск воды, и глухую хриплую мольбу: "Ещ„...
ещ„!". И я вновь бросался на поиски льда.
Наконец, рассвело. Утро сулило т„плый день. Один за другим
открывались магазины. Хозяева лавок поднимали жалюзи. Я попросил
Эстебана помочь мне либо носить л„д, пока я буду добывать поршень,
либо заказать поршень, пока я таскаю лед. Но, послушный наущениям
матери, мальчишка наотрез отказался помогать.
В конце концов, я нанял на углу Восьмой авеню какого-то
замызганного бродягу, приволок его в лавку, в которой имелось много
льда, попросил хозяина доверять ему л„д, а сам бросился на поиски
поршня и механика, способного его установить. Это оказалось крайне
непростым делом. Теперь уже я, подобно затворнику-доктору, сыпал
страшными проклятиями, охотясь по городу за поршнем нужного качества и
размера. Меня терзало чудовищное чувство голода, но нечего было и
думать о еде в этой кутерьме бесплодных телефонных переговоров,
напрасной беготни, лихорадочных метаний от конторы к конторе, от
мастерской к мастерской.
1 2 3 4
К тому же у мистера Муньоса развилось капризное пристрастие к
экзотическим пряностям, в основном к египетским благовониям, и в конце
концов в его комнате атмосфера сделалась примерно такая, как в
усыпальнице какого-нибудь фараона в Долине Царей. К этому времени ему
стало не хватать установленного ранее уровня охлаждения. Я помог
установить новый компрессор, прич„м мистер Муньос усовершенствовал
привод холодильной машины, что позволило остудить жилье сначала до
сорока градусов по Фаренгейту, а затем добиться ещ„ большего успеха и
выстудить комнату до двадцати девяти; естественно, ни ванную, ни
лабораторию до такого уровня мы не замораживали, чтобы не превратилась
в л„д вода и не прекратилось нормальное течение химических реакций. В
результате сосед доктора Муньоса стал жаловаться что от смежной двери
тянет ледяным сквозняком, так что нам пришлось занавесить эту дверь
тяж„лой портьерой.
Я стал замечать, что моего нового друга терзает острый,
неотступный, вс„ усиливающийся страх. Доктор вс„ время говорил о
смерти, но стоило мне лишь упомянуть о похоронах и прочих неизбежных
формальностях, как Муньос разражался глухим мрачным хохотом. Да, мой
сосед сверху медленно, но верно превращался в безумца, и даже
находиться в его обществе становилось слегка жутковато. Но я был
обязан ему исцелением и не мог покинуть его на сомнительную милость
чужих людей, а потому, облачась в специально для этого приобрет„нное
длинное зимнее пальто, я вытирал пыль в кабинете доктора, прибирался
там и старался всячески помогать ему. Я стал даже покупать необходимые
ему реактивы, с искренним изумлением читая наклейки некоторых банок,
полученных от аптекарей и на химических складах.
Мне стало казаться, что вокруг жилища доктора вс„ плотнее
сгущается атмосфера необъяснимой тревоги. Я уже говорил, что весь дом
сеньоры Эрреро пропитался запахом плесени, но в комнатах доктора запах
ощущался гораздо явственней. Он был гораздо более противным и
пробивался даже сквозь ароматы специй и благовоний, сквозь смрад едких
химических испарений, исходящий от ванн, которые принимал доктор. Он
утверждал, что эти процедуры ему жизненно необходимы. В конце концов я
заключил, что отвратительные миазмы разложения -- результат болезни
мистера Муньоса, и содрогнулся от ужаса при мысли о том, каким же
страшным должен быть его недуг!
Синьора Эрреро при встрече с несчастным страдальцем неизменно
крестилась, а со временем совершенно оставила доктора на мо„
попечение, запретив и своему сыну Эстебану прислуживать больному. Мои
робкие попытки убедить мистера Муньоса обратиться за помощью к другим
врачам обычно приводили его в ярость, сдерживаемую лишь страхом перед
сильными эмоциями, которые могли сказаться на состоянии его здоровья.
Но его воля и энергия не только не слабели, но, напротив, усиливались
и крепли, так что больной не допускал и мысли о постельном режиме.
Апатия, овладевшая было доктором в первые дни ухудшения, уступила
место прежней фанатичной целеустремленности, и весь его вид
свидетельствовал о внутренней готовности противостоять демону смерти
даже когда тот запустит в него свои когти. Доктор Муньос и ранее
принимал пищу с таким видом, словно соблюдал пустую формальность,
теперь же он и вовсе отказался от ненужного притворства; казалось,
лишь сила разума удерживала его на краю могилы.
У доктора вошло в обычай сочинять длинные послания, которые он
тщательно запечатывал в конверты и вручал мне, сопровождая
подробнейшими указаниями, смысл коих сводился к тому, что я обязан был
после кончины автора переслать все эти письма поименованным лицам, в
большинстве сво„м проживающим на островах Ост-Индии; впрочем, среди
указанных адресатов я обнаружил имя некогда знаменитого
врача-француза, уже давно числившегося умершим и о котором в сво„
время ходили самые немыслимые слухи. Помнится, я подумал, что француз,
которого считали и считают покойным, быть может, таковым вовсе и не
является?.. Все эти конверты я впоследствии сж„г не вскрывая.
К сентябрю ни слушать, ни глядеть на доктора Муньоса без
внутреннего содрогания я уже не мог: цвет его лица и тембр голоса
внушали откровенный страх, и я с огромнейшим трудом выносил его
общество. Однажды у доктора испортилась настольная лампа, и пришедший
электромонтер, столкнувшись лицом к лицу с хозяином квартиры, рухнул
на пол в эпилептическом припадке. Даже пройдя сквозь кошмар большой
войны, человек этот никогда не испытывал такого беспредельного ужаса.
Доктору удалось прекратить судороги, прич„м он старательно избегал
попадаться бедняге на глаза.
И вот в середине сентября, как гром среди ясного неба, на нас
обрушился ужас всех ужасов. Как-то вечером, часов около одиннадцати,
вышел из строя компрессор холодильной машины, и уже три часа спустя
испарение аммиака окончательно прекратилось. Доктор затопал ногами по
полу, призывая меня. Он сыпал проклятиями, голос его стал невероятно
сиплым и дребезжащим. Я изо всех сил старался сделать хоть что-нибудь,
но мои дилетантские потуги не принесли никакого успеха. Когда же я
привел механика из расположенного неподалеку круглосуточно работающего
гаража, то выяснилось, что до утра вс„ равно ничего сделать нельзя,
потому что необходимо достать новый поршень. Ярость и ужас обреч„нного
отшельника перешли все границы и, казалось, стали раздирать изнутри
распадающуюся оболочку; доктор вдруг судорожно зажал глаза ладонями и
опрометью бросился в ванную. В комнату он возвратился с плотно
забинтованной головой, слепо ощупывая воздух руками; глаз его я уже
больше никогда не увидел.
Температура в комнате заметно поднималась. Около пяти пополуночи
доктор заперся в ванной, а меня услал в город с категорическим наказом
скупать для него весь л„д, какой удастся разыскать в ночных аптеках и
закусочных. Всякий раз, возвращаясь из не всегда удачных походов, я
сваливал добычу у запертой двери ванной комнаты и слышал доносящийся
из-за не„ несмолкающий плеск воды, и глухую хриплую мольбу: "Ещ„...
ещ„!". И я вновь бросался на поиски льда.
Наконец, рассвело. Утро сулило т„плый день. Один за другим
открывались магазины. Хозяева лавок поднимали жалюзи. Я попросил
Эстебана помочь мне либо носить л„д, пока я буду добывать поршень,
либо заказать поршень, пока я таскаю лед. Но, послушный наущениям
матери, мальчишка наотрез отказался помогать.
В конце концов, я нанял на углу Восьмой авеню какого-то
замызганного бродягу, приволок его в лавку, в которой имелось много
льда, попросил хозяина доверять ему л„д, а сам бросился на поиски
поршня и механика, способного его установить. Это оказалось крайне
непростым делом. Теперь уже я, подобно затворнику-доктору, сыпал
страшными проклятиями, охотясь по городу за поршнем нужного качества и
размера. Меня терзало чудовищное чувство голода, но нечего было и
думать о еде в этой кутерьме бесплодных телефонных переговоров,
напрасной беготни, лихорадочных метаний от конторы к конторе, от
мастерской к мастерской.
1 2 3 4