Так что всей семьей в полном, так сказать, составе мы принялись за сельскохозяйственные работы, как вдруг приходят по почте два уведомления. Одно - из политехнического института: зачислен на инженерно-строительный факультет 32-м кандидатом. Другое из лесного института - зачислен студентом. Что такое 32-й кандидат, я не знал. Посоветовавшись с родными, я решил поступать в лесной.
С большими денежными затруднениями мне сшили студенческую тужурку и шинель. На фуражке с зеленым околышем теперь красовался лесной значок - две скрещивающиеся веточки с дубовыми листьями.
И вот я впервые в Петрограде. Он встретил меня туманной осенней погодой. Из облаков сыпалась мелкая водяная пыль, а я шел по проспектам и площадям, плененный величием этого города. Искал одно - находил другое, не менее интересное. Думал выйти на место Невского проспекта, где лесорубы Петра I валили когда-то вековые деревья, а попал на кладбище у Александро-Невской лавры. Здесь осмотрел могилы Достоевского, Чайковского. Мусоргского, Данзаса и даже Натальи Николаевны Пушкиной, похороненной под фамилией второго мужа - Лапского... Сколько неожиданностей таил в себе каждый переулок, каждый перекресток неповторимого Петрограда! И я шел ошеломленный, забыв о леоном институте, о войне, которая бушевала вое сильней. Но тогда для меня какие-нибудь Добрудж, Тарнополъ (Тернополь), Тульча, Могилев звучали все равно что Ливерпуль или Санта-Круз.
...Вот я попал на улицу Гоголя, на которой нет ни дворцов, ни соборов. Старые, серые дома, абсолютно такие же, как полтораста лет назад.
Здесь Достоевский писал "Белые ночи" и "Неточку Незванову". Здесь же был арестован по делу петрашевцев.
А в этом доме некогда находился ресторан Дюме, куда хаживал Пушкин. А вот дом, где жил Гоголь. Тут написаны "Тарас Бульба" и "Ревизор", "Старосветские помещики" и "Миргород". В доме № 13 некогда жили Тургенев и Чайковский.
Незаметно я дошел до лесного института. В канцелярии получил студенческий билет, зачетную книжку и в тот же день снял для себя очень маленькую дешевую комнату на Песочной улице.
Здание института мне понравилось - красивый невысокий дворец в виде замкнутого квадрата с внутренним двором. Вокруг дендрарий - тенистый парк с удивительным разнообразием деревьев и кустарников. Около каждого растения табличка на колышке и название: латинское и русское. Указана страна и район, где такое дерево или кустарник вольно произрастает.
Но помещения самого института наполовину были заняты военным госпиталем. На костылях ковыляли люди, у многих пустые рукава засунуты за пояс, головы в чалме из грязных бинтов. Война втягивала в свою разинутую кровожадную пасть молодых и здоровых парней и мужчин в новеньких шинелях и блестящих портупеях. А если возвращала их, то несчастными калеками, множившими толпы нищих в кабаках и на перекрестках улиц. Вместо с ними ползла молва, удушливая и черная, словно чад. Она проникала в дворы и дома, в одурманенные головы людей, заставляя их шептать страшные слова или оскорблять кого-то затейливой руганью...
- Богамать.., Александра Федоровна спит и видит, чтобы мы замирились с немцами - кровь-то одна. А царь знай меняет министров: Горемыкин, Штюрмер, Трепов, Голицын... А наш брат солдат гибнет. Немец вон удушливые газы пускает, англичанин придумал какую-то новую машину - танком называется, а наши генералы только и знают одно - в штыки!..
В госпитале я отыскал свою тетку - сестру милосердия, приехавшую с фронта. От нее наслушался всевозможных рассказов об ужасах полевой медицины. Но она была недовольна своим перемещением и ругала врачей, сестер за то, что они тут, в тылу, заботятся только о своем благополучии да романы заводят. Через некоторое время тетка снова уехала на фронт, успев включить меня в группу студентов, добровольно ухаживающих за ранеными. Мы помогали медицинскому персоналу, писали для раненых письма родным.
Как-то во время моего дежурства старшая сестра дала мне неожиданное поручение. В госпиталь прислали шесть билетов в театр, и требовалось сопровождать раненых на спектакль.
Одетые в солдатскую форму, раненые едва передвигались, но мы все-таки добрались до театра, где я узнал, что сегодняшний спектакль - онера "Риголетто", который ставится с благотворительной целью, а в главной роли знаменитый певец Собинов.
Наши места оказались на самом верхнем, третьем ярусе, далеко от сцены. Второй ярус тоже был занят солдатами, и лишь где-то внизу, в партере, сидели нарядно одетые дамы и господа.
Первое действие прошло в тишине. Содержание оперы для солдат оставалось непонятным: было плохо видно и слышно. Поэтому, когда закрылся занавес, второй и третий ярус ответили гробовым молчанием, лишь в партере прозвучали негромкие аплодисменты. Перед вторым действием некто в черном фраке вышел на сцену и объявил:
- Солист его императорского величества Леонид Витальевич Собинов доводит до сведения уважаемой публики, что он себя чувствует нездоровым, но будет продолжать петь...
Собинова я слышал первый раз, и пел он, па мой взгляд, отлично: редкостный, серебристый, необыкновенной чистоты и тембра тенор. Леонид Витальевич был украшением русского оперного искусства. Арию герцога од исполнил так превосходно, что все присутствующие (в том числе и солдаты второго и третьего ярусов) наградили его бурными, продолжительными аплодисментами.
Опера "Риголетто" стала памятным эпизодом моей студенческой жизни в Петрограде. Впоследствии я слышал Собинова в Москве, в Большом театре. Вокально-сценический талант Леонида Витальевича высоко оценила новая рабоче-крестьянская власть. В 1923 году ему было присвоено звание народного артиста республики.
Учебные занятия в институте шли гладко, без перебоев. Понемногу втягивался я и в те дела, которые не входили в программу, утвержденную Министерством просвещения. В значительной мере этому способствовал высокий настрой политической жизни студенчества. Все происходило как-то само собой, естественно, без особых побуждений.
Началось с того, что один из студентов предложил мне послушать выступление Рудакова.
- Пойдем, интересно будет...
Я усомнился: что же интересного, если доклад о войне и литературе. Но вечером отправился в объявленную аудиторию. Студентов пришло много, более сотни. Рудаков, студент старшего курса, был одет не по форме - в поддевке деревенского типа. Однако говорил действительно интересно.
Докладчик очень умело подобрал высказывания различных писателей, в том числе Горького, о причинах возникновения войны, о роли в ней различных государств и отношении народных масс к войне. К содержанию доклада полиция не имела оснований придраться: все высказывания были взяты из опубликованных книг и брошюр, из периодической печати. Однако выводы напрашивались сами собой: мировая война - это империалистическая бойня, война капиталистических государств за передел колоний, за рынки сбыта, война несправедливая, и мы против нее!..
Студенческое собрание закончилось поздно. В свою крохотную комнатушку я возвращался в приподнятом, возбужденном настроении, похоже впервые задумавшись над тем, кто же по-настоящему борется за нужды трудового народа...
А Петроград жил своей сумбурной ночной жизнью. Из ресторанов доносились ноющие звуки скрипок:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99