Один раз пришёл к нему другой брат и начал рассказывать, что случилось в мире нового, и упомянул, что красавица, которая нравилась брату, умерла. Тогда этот несчастный, как дождался ночи, взял свой "лентий" и побежал к тому месту, где, по рассказу, похоронили красавицу. Тут он разрыл её могилу, открыл гроб и "потре гной её лентием и возвратися, имея при себе смрад той". И это его исцелило. Когда ему приходило на ум, как эта женщина была прекрасна, он доставал этот "смрад" и,
6) Марта 18. Данило Египтянин исцелял женщин от неплодства. Один молодой муж пришёл к нему с просьбой, чтоб он посетил его дом и помолился над его женой, которая не рождает. Старец пошёл по приглашению мужа, и с того случая молодая женщина "Богу изволившу зачать во чреве". Муж был очень рад и доволен, но соседи стали смеяться ему и говорить, будто всё чудо в том заключается, что жена его естественно затяжелела от старца Данилы. Когда это дошло до Данилы, он позвал к себе смущённого молодого супруга и сказал ему: когда у тебя родится дитя, собери всех родственников на обед, и я тогда тоже приду к тебе, и всё дело разъяснится. Молодой человек так и сделал, как сказал ему помогательный старец: на двадцатый день по разрешении беременности его жены он собрал к себе всех родных и знакомых. Пришёл и Даниил, и когда все сели за стол, старец взял на руки новорожденное дитя и спросил его: "Кто твой отец?" Двадцатидневное дитя протянуло ручку и, указывая пальчиком на молодого супруга, проговорило: "вот кто".
7) Марта 17. Два брата жили в пустыне и, сильно между собою подружившись, дали обет никогда не оставлять друг друга, не точию в жизни, но и по смерти.
Но вдруг один из них "нача ратоваться от беса". Бес навёл на него такую неодолимую скуку, что обуеваемый "не возмог стерпеть" и сказал брату своему: "Отпусти меня в людное место; я не могу здесь терпеть - хочу жить, как все, и веселиться".
Благоразумный брат употребил все усилия уговорить несчастного, чтоб он возобладал над страстью и не губил стольких лет прожитой в чистоте жизни, но тот никак не мог совладать с собою и стоял на своём, что ему надо уйти веселиться.
- Но как же мне быть в таком случае? - спросил благоразумный брат: Ведь вот ты помнишь, я дал обет никогда с тобою не расставаться!.. Как же мне быть теперь, когда ты стремишься к распутству, в которое я себя допустить не желаю?
- А уж мне до этого теперь никакой заботы нет, - отвечал страстью уязвлённый брат. - Поступай, как знаешь, но я ни для чего остановиться не могу: я как сказал, так и пойду искать утешительной жизни, а ты оставайся в пустыне, но впрочем, - добавил он, - если ты хочешь при мне быть, то пожалуй иди со мною в город и повеселимся вместе. А может быть мне там и недолго понравится, и я скоро очувствуюсь - тогда, может быть, я и возвращусь с тобою опять сюда же.
Благоразумный брат подумал: что за несчастие с человеком содеялось? Совсем омрачён он, и можно ли отпустить его одного в таком омрачении? Один он непременно попадёт в компанию распутников, сродную нынешнему его одержимому настроению, и он к ним так прилепится, что погибнет невозвратно, а надо лучше не выпускать его из глаз и ждать в нём перемены от времени.
- Да, - рассудил благоразумный, - пусть лучше я сам приближусь к соблазну, но не оставлю человека совсем ослабевшего. Нет, не покину его, пойду с ним и буду ждать, когда ум и чувства его опять придут в светлое состояние.
Встал благоразумный брат и пошёл в город вместе с страстным братом.
Идти им было трудно, ибо путь был не мал, а страстный "бежа скоро", и как пришёл в город, - сейчас же "скочи в ограждение садовное", откуда неслися "плесканья и песни" и виделись женские лица и плещи. А благоразумный брат сел на пыльной дорожке пред этим "ограждением", набрал горстями земляной пыли, зарыдал и стал насыпать себе пыль на голову.
Люди, проходя, спрашивали его: о чём он плачет? А он им отвечал по правде: "Любимый брат мой, долго живший чистою жизнью, вошёл вот туда, в садовное ограждение". Люди над ним смеялись, говорили: "Что же тебе? Иди и ты туда же и повеселись там вместе со всеми с нами". И сами туда же входили, а благоразумный брат всё сидел в пыли и всё плакал.
Так прошла целая ночь, а брат, "вскочивший в ограждение", все ещё не выходил оттуда, пока на небе засветился новый день, и тогда вывалила из "ограждения" большая толпа мужчин и все шумели и ссорились, и в их-то беспорядочном обществе находился страстный брат, с бледным лицом, помятыми волосами и угасшим взором. И чуть только страстный брат вышел, благоразумный брат вскочил и бросился к нему с радостью и заговорил:
- Для чего ты так долго там оставался! насилу я тебя дождался! Хорошо, что ты наконец вышел: конечно, ты видишь теперь, как это гадко, и может тебя погубить. Пойдём скорее отсюда назад в нашу пустыню!
- Ах, отстань ты пожалуйста! - отвечал страстный брат. - Это совсем не так гадко, как ты воображаешь. Мне там, напротив, очень понравилось, и я ни за что теперь не пойду в пустыню, а ты, если хочешь, уходи. Я тебе не препятствую.
Как благоразумный брат ни уговаривал страстного - всё оказалось безуспешно: страстному так понравилось в "ограждении садовнем", что он совсем пришёл в исступление и уже не боялся ни суда божия, ни вечных мук, и ни за что не хотел возвращаться с благоразумным в пустыню. Он слушал благоразумного молча, а сам в себе только и помышлял о том, чтобы как-нибудь поскорее скоротать день, а потом опять попасть в ограждение, об удовольствиях которого он чем больше думал, тем большую к ним чувствовал несытость.
Видя такое страшное исступление несчастного, благоразумный брат перестал его и уговаривать идти в пустыню, но опять стал вопрошать самого себя: можно ли ему оставить друга и брата в таком неистовстве? и, обдумав дело с разных сторон, благоразумный брат увидал, что тот без него тут и погибнет в беспутстве, и решил сам с ним оставаться, пока над тем пройдёт это "обладание".
Но чтобы жить в городе и при том ещё веселиться в "ограждении", надо было иметь деньги, а у пустынных братьев запасных денег не было, и вот они стали оба наниматься на работы. И оба работали во всю силу, как благоразумный, так и страстный, а вечером страстный брат забирал себе и свой заработок, и заработок своего благоразумного брата и ночью всё это истрачивал на свои удовольствия в "ограждении". Благоразумный же брат не жалел этого и о деньгах своих со страстным не спорил; но он жалел его, что тот так нравственно пал и всякий день всё глубже и глубже погружается в смрадное болото порока, о котором благоразумный брат сам не имел никакого познания и изумлялся силе греха, так страшно возобладавшего над братом. Но при всём этом он верил, что любовь его как-нибудь спасёт одержимого, и когда страстный входил в "ограждение", благоразумный садился при дорожке против этого "ограждения", насыпал себе на голову дорожной пыли и горестно плакал. Страстный это видел, но не останавливался и скорой стопою уходил внутрь "ограждения".
Так каждую ночь - один гулял, а другой оплакивал его безумие.
Днём братья между собою уже не говорили, а становились на работу молча и уходили молча, и благоразумный брат никогда более не укорял страстного. И это, наконец, так тронуло страстника, что тот однажды бросился благоразумному в ноги и воскликнул:
- Брат мой любимый!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
6) Марта 18. Данило Египтянин исцелял женщин от неплодства. Один молодой муж пришёл к нему с просьбой, чтоб он посетил его дом и помолился над его женой, которая не рождает. Старец пошёл по приглашению мужа, и с того случая молодая женщина "Богу изволившу зачать во чреве". Муж был очень рад и доволен, но соседи стали смеяться ему и говорить, будто всё чудо в том заключается, что жена его естественно затяжелела от старца Данилы. Когда это дошло до Данилы, он позвал к себе смущённого молодого супруга и сказал ему: когда у тебя родится дитя, собери всех родственников на обед, и я тогда тоже приду к тебе, и всё дело разъяснится. Молодой человек так и сделал, как сказал ему помогательный старец: на двадцатый день по разрешении беременности его жены он собрал к себе всех родных и знакомых. Пришёл и Даниил, и когда все сели за стол, старец взял на руки новорожденное дитя и спросил его: "Кто твой отец?" Двадцатидневное дитя протянуло ручку и, указывая пальчиком на молодого супруга, проговорило: "вот кто".
7) Марта 17. Два брата жили в пустыне и, сильно между собою подружившись, дали обет никогда не оставлять друг друга, не точию в жизни, но и по смерти.
Но вдруг один из них "нача ратоваться от беса". Бес навёл на него такую неодолимую скуку, что обуеваемый "не возмог стерпеть" и сказал брату своему: "Отпусти меня в людное место; я не могу здесь терпеть - хочу жить, как все, и веселиться".
Благоразумный брат употребил все усилия уговорить несчастного, чтоб он возобладал над страстью и не губил стольких лет прожитой в чистоте жизни, но тот никак не мог совладать с собою и стоял на своём, что ему надо уйти веселиться.
- Но как же мне быть в таком случае? - спросил благоразумный брат: Ведь вот ты помнишь, я дал обет никогда с тобою не расставаться!.. Как же мне быть теперь, когда ты стремишься к распутству, в которое я себя допустить не желаю?
- А уж мне до этого теперь никакой заботы нет, - отвечал страстью уязвлённый брат. - Поступай, как знаешь, но я ни для чего остановиться не могу: я как сказал, так и пойду искать утешительной жизни, а ты оставайся в пустыне, но впрочем, - добавил он, - если ты хочешь при мне быть, то пожалуй иди со мною в город и повеселимся вместе. А может быть мне там и недолго понравится, и я скоро очувствуюсь - тогда, может быть, я и возвращусь с тобою опять сюда же.
Благоразумный брат подумал: что за несчастие с человеком содеялось? Совсем омрачён он, и можно ли отпустить его одного в таком омрачении? Один он непременно попадёт в компанию распутников, сродную нынешнему его одержимому настроению, и он к ним так прилепится, что погибнет невозвратно, а надо лучше не выпускать его из глаз и ждать в нём перемены от времени.
- Да, - рассудил благоразумный, - пусть лучше я сам приближусь к соблазну, но не оставлю человека совсем ослабевшего. Нет, не покину его, пойду с ним и буду ждать, когда ум и чувства его опять придут в светлое состояние.
Встал благоразумный брат и пошёл в город вместе с страстным братом.
Идти им было трудно, ибо путь был не мал, а страстный "бежа скоро", и как пришёл в город, - сейчас же "скочи в ограждение садовное", откуда неслися "плесканья и песни" и виделись женские лица и плещи. А благоразумный брат сел на пыльной дорожке пред этим "ограждением", набрал горстями земляной пыли, зарыдал и стал насыпать себе пыль на голову.
Люди, проходя, спрашивали его: о чём он плачет? А он им отвечал по правде: "Любимый брат мой, долго живший чистою жизнью, вошёл вот туда, в садовное ограждение". Люди над ним смеялись, говорили: "Что же тебе? Иди и ты туда же и повеселись там вместе со всеми с нами". И сами туда же входили, а благоразумный брат всё сидел в пыли и всё плакал.
Так прошла целая ночь, а брат, "вскочивший в ограждение", все ещё не выходил оттуда, пока на небе засветился новый день, и тогда вывалила из "ограждения" большая толпа мужчин и все шумели и ссорились, и в их-то беспорядочном обществе находился страстный брат, с бледным лицом, помятыми волосами и угасшим взором. И чуть только страстный брат вышел, благоразумный брат вскочил и бросился к нему с радостью и заговорил:
- Для чего ты так долго там оставался! насилу я тебя дождался! Хорошо, что ты наконец вышел: конечно, ты видишь теперь, как это гадко, и может тебя погубить. Пойдём скорее отсюда назад в нашу пустыню!
- Ах, отстань ты пожалуйста! - отвечал страстный брат. - Это совсем не так гадко, как ты воображаешь. Мне там, напротив, очень понравилось, и я ни за что теперь не пойду в пустыню, а ты, если хочешь, уходи. Я тебе не препятствую.
Как благоразумный брат ни уговаривал страстного - всё оказалось безуспешно: страстному так понравилось в "ограждении садовнем", что он совсем пришёл в исступление и уже не боялся ни суда божия, ни вечных мук, и ни за что не хотел возвращаться с благоразумным в пустыню. Он слушал благоразумного молча, а сам в себе только и помышлял о том, чтобы как-нибудь поскорее скоротать день, а потом опять попасть в ограждение, об удовольствиях которого он чем больше думал, тем большую к ним чувствовал несытость.
Видя такое страшное исступление несчастного, благоразумный брат перестал его и уговаривать идти в пустыню, но опять стал вопрошать самого себя: можно ли ему оставить друга и брата в таком неистовстве? и, обдумав дело с разных сторон, благоразумный брат увидал, что тот без него тут и погибнет в беспутстве, и решил сам с ним оставаться, пока над тем пройдёт это "обладание".
Но чтобы жить в городе и при том ещё веселиться в "ограждении", надо было иметь деньги, а у пустынных братьев запасных денег не было, и вот они стали оба наниматься на работы. И оба работали во всю силу, как благоразумный, так и страстный, а вечером страстный брат забирал себе и свой заработок, и заработок своего благоразумного брата и ночью всё это истрачивал на свои удовольствия в "ограждении". Благоразумный же брат не жалел этого и о деньгах своих со страстным не спорил; но он жалел его, что тот так нравственно пал и всякий день всё глубже и глубже погружается в смрадное болото порока, о котором благоразумный брат сам не имел никакого познания и изумлялся силе греха, так страшно возобладавшего над братом. Но при всём этом он верил, что любовь его как-нибудь спасёт одержимого, и когда страстный входил в "ограждение", благоразумный садился при дорожке против этого "ограждения", насыпал себе на голову дорожной пыли и горестно плакал. Страстный это видел, но не останавливался и скорой стопою уходил внутрь "ограждения".
Так каждую ночь - один гулял, а другой оплакивал его безумие.
Днём братья между собою уже не говорили, а становились на работу молча и уходили молча, и благоразумный брат никогда более не укорял страстного. И это, наконец, так тронуло страстника, что тот однажды бросился благоразумному в ноги и воскликнул:
- Брат мой любимый!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19