Они
собираются убить Сипсу. Что вы на это скажете?
Хоз и Верц переглянулись и промолчали. Зигмунд опустил голову и
гладил овчарку, прижимавшуюся к его ногам. Он привез ее издалека и очень
заботился о ней. Секрет был в том, что, когда он уезжал на Север, собаку
подарила ему на прощание та самая девушка, о которой он так часто думал и
чей портрет в маленьком медальоне, спрятанном у него на груди, вдохновлял
его песни.
- Ну, что же вы скажете? - повторил Хичкок.
- Может, это еще и не так, - не сразу ответил Хоз, - может, Сипсу,
преувеличивает.
- Я не об этом вас спрашиваю! - Хичкок видел их явное нежелание
отвечать, и кровь бросилась ему в лицо от гнева. - Я спрашиваю: если
окажется, что это так, можем мы это допустить? Что мы тогда сделаем?
- По-моему, нечего нам вмешиваться, - заговорил Верц. - Даже если все
это так, сделать мы ничего не можем. У них так принято, так велит их
религия; и это совсем не наше дело. Нам бы намыть побольше золотого песку
и поскорее выбраться из этой проклятой дыры. Здесь могут жить только дикие
звери. И эти краснокожие - тоже зверье и ничего больше. Нет, с нашей
стороны это был бы крайне опрометчивый шаг.
- Я тоже так думаю, - поддержал его Хоз. - Нас тут четверо, а до
Юкона триста миль, и ближе ни одного белого человека не встретишь. Так что
же мы можем сделать против полусотни индейцев? Если мы поссоримся с ними,
нам придется убираться отсюда, а станем драться - нас попросту уничтожат.
Кроме того, мы ведь напали на жилу, и, черт возьми, я, например, не
собираюсь ее бросать.
- Правильно! - отозвался Верц.
Хичкок нетерпеливо обернулся к Зигмунду, который напевал вполголоса:
Через год, через год,
как созреет виноград,
Ворочусь я в край родной.
- Что ж, Хичкок, - проговорил он наконец, - я согласен с остальными.
Если индейцы - а их там верных полсотни - решили убить ее, так что же
мы-то можем сделать? Навалятся все разом, и нас как не бывало. А что
толку? Девчонка все равно останется у них в руках. Нет, идти против
местных обычаев можно, только когда сила на твоей стороне.
- Но сила-то ведь на нашей стороне, - прервал его Хичкок. - Четверо
белых стоят четырехсот индейцев. И надо же подумать о девушке.
Зигмунд задумчиво погладил собаку.
- А я думаю о девушке. Глаза у нее голубые, как летнее небо, и
смеющиеся, как море. И волосы светлые, как у меня, и заплетены они в
толстые косы. Она ждет меня там, в солнечной стране. Она ждет давно, и
теперь, когда цель моя уже близка, я не хочу рисковать.
Великодушный и справедливый по натуре, он привык поступать
бескорыстно, не вдаваясь в рассуждения и не думая о последствиях.
Зигмунд покачал головой.
- Ты сумасшедший, Хичкок, но я из-за тебя глупостей делать не стану.
Надо рассуждать трезво и считаться с фактами. Я сюда не развлекаться
приехал. А самое главное - наше вмешательство ничему не поможет. Если все,
что она говорит, правда, - ну что ж, остается только пожалеть ее. Таков
обычай племени, а что тут оказались мы - это чистая случайность. Они
делали так тысячу лет назад, и сделают теперь, и будут делать и впредь, до
скончания веков. Это люди чуждого нам мира, да и девушка тоже. Нет, я
решительно на стороне Верца и Хоза, и...
Собаки зарычали и сбились в кучу. Зигмунд прервал свою речь и
прислушался: из темноты доносилось поскрипывание множества лыж. В
освещенном круге у костра показалось несколько одетых в шкуры индейцев -
высокие, решительные, безмолвные. Их тени зловеще плясали на снегу. Один
из них, шаман, обращаясь к Сипсу, проговорил что-то гортанным голосом. Его
лицо было грубо размалевано, на плечи накинута волчья шкура, открытая
пасть скалила зубы над его лбом. Остальные хранили молчание. Молчали и
золотоискатели. Сипсу поднялась и надела лыжи.
- Прощай же, друг! - сказала она Хичкоку.
Но человек, сидевший рядом с ней на нартах, не пошевелился. Он даже
не поднял головы, когда индейцы один за другим стали исчезать в темноте.
В отличие от многих мужчин, приезжавших в те края, Хичкок никогда не
испытывал желания завязать близкие отношения с женщинами Севера. Он всюду
чувствовал себя как дома и одинаково относился ко всем людям, так что
взгляды его не были бы помехой, если бы подобное желание у него возникло.
Но до сих пор оно просто не возникало. А Сипсу? Он любил болтать с ней у
костра, но относился к ней не как мужчина к женщине, а скорее как взрослый
к ребенку; это было естественно для человека его склада хотя бы потому,
что их дружба немного скрашивала однообразие этой безрадостной жизни.
Однако, несмотря на то, что он был до мозга костей янки и вырос в Новой
Англии, в нем текла горячая кровь и некоторое рыцарство было ему не чуждо.
Деловая сторона жизни порой казалась ему лишенной смысла и противоречила
самым глубоким устремлениям его души.
Он сидел молча, опустив голову, чувствуя, что в нем пробуждается
какая-то стихийная сила, более могучая, чем он сам, великая сила его
предков. Время от времени Хоз и Верц искоса поглядывали на него с легким,
но все же заметным беспокойством. Зигмунду тоже было не по себе. Все они
знали, что Хичкок очень сильный человек. В этом они не однажды имели
случай убедиться за время их совместной жизни, полной всяких опасностей.
Потому они теперь с любопытством и некоторым страхом ждали, что он станет
делать.
Но он все молчал. Время шло, и костер почти уже догорел. Верц
потянулся, зевнул и сказал, что, пожалуй, пора и спать. Тогда Хичкок встал
и выпрямился во весь рост.
- Будьте вы прокляты, жалкие трусы! Я вас больше знать не хочу! - Он
произнес это спокойно, но в каждом слове чувствовалась сила и непреклонная
воля. - Довольно! Давайте рассчитаемся. Можете это сделать, как вам будет
удобнее. Мне принадлежит четвертая доля в заявке. Это указано в наших
контрактах. Мы намыли унций тридцать золота. Давайте сюда весы, и мы его
разделим. Ты, Зигмунд, отмерь мне четвертую часть всех припасов. Четыре
собаки мои. Но мне нужно еще столько же. За них я оставлю свою долю
снаряжения и инструментов. Кроме того, добавлю свои семь унций золота и
ружье с патронами. Идет?
Трое мужчин отошли в сторону. Пошептавшись между собой, они
вернулись. Зигмунд заговорил от лица всех:
- Вот что, Хичкок, мы поделимся с тобой честно. Ты получишь одну
четвертую часть, ни больше и ни меньше, - и делай с ней что хочешь. А
собаки нам и самим нужны. Поэтому можешь взять только четверых. Что же
касается твоей доли в снаряжении и инструментах, то нужны они тебе - бери,
не нужны - оставь. Это уж твое дело.
- Значит, все по букве закона, - усмехнулся Хичкок. - Ну что ж, я
согласен. И давайте поскорее. Я тут ни одной лишней минуты оставаться не
желаю. Мне противно смотреть на вас.
Больше не было произнесено ни слова. После того, как раздел
совершился, Хичкок уложил на нарты свои скромные пожитки, отобрал и запряг
четырех собак. Он не притронулся к снаряжению, зато бросил на нарты
полдюжины собачьих постромок и вызывающе поглядел на своих товарищей,
ожидая возражений с их стороны.
1 2 3 4