Почему-то ему нравился толстый трусоватый Митенька, который осмелился прилепить ему, вожаку Зимнего оврага, довольно обидную кличку. Возможно, Игорю нравилось, что Митя смотрит на него с восторгом, — кто из людей равнодушен к славе и поклонению?
— Не пойдет, Митяй. Надо одному, дело государственное… А ты, Катерина, подумай. Никому из ребят больше не рассказывай и подумай. Отец у тебя профессор, начальник. Лучше, чем нам, ты ему бы рассказала…
Катя энергично замотала головой.
— Это не дело, Катерина! От атомных подлодок добра не ожидается. Я готов депешу дать. Но сначала поговори с отцом.
Катя еще раз помотала косичками и еще раз уступила. Третий раз за день. Страшно ей стало чего-то. Очень сложные сходились загадки: и атомные подводные лодки, и лепесток непонятный, и какой-то батискаф «Бретань»… Пожалуй, на Катю больше всего повлиял батискаф. Как быстро Игорь разобрался в непонятном английском слове!
Такого человека трудно было не слушаться.
Но тут они едва не поссорились. Катя сказала, что отец сегодня домой не придет — он днем еще предупредил. Игорь возразил, что ему можно позвонить, и неожиданно добавил: «Если он в институте, а не…» — и щелкнул себя по шее, намекая, если он не пьет где-нибудь. Ох, как Катя взвилась!
— Как ты смеешь… про папу! Он работает!
Митя обидно хихикнул, а Игорь очень серьезно попросил прощения.
— Ты не сердись, Катерина. Другие-то пьют. Прости, если не так. Митрий вот знает — пьют… Пошли звонить, здесь будка рядом.
— Все равно не смей! — сказала Катя. — А две копейки у тебя есть?
И они пошли звонить. Выбрались на улицу мимо рыжего сторожа. Теперь он знал, что Катя своя, и дружелюбно хрипел и гремел цепью, пока они закрывали калитку. Потом они обогнули двор. И Катя, волнуясь, зашла в будку и назвала в телефон номер института.
Дозвониться папе в институт было совершенно невозможно даже днем: то он совещается, то заперся в лаборатории и велел себя не беспокоить, то в машинном зале, а то и вообще телефон не отвечает. Так было и сейчас. Сонная телефонистка отозвалась:
— Гранит слушает!
Потом долго гудели гудочки. И телефонистка злорадно доложила:
— Не отвечает два-три-три!
Только две копейки пропали, сколько ни пытались их выколотить из автомата.
Митя еще возился в будке, пыхтел и колотил по рычагу, а Катя с Игорем советовались, что делать. Неизвестно, удастся ли найти профессора Гайдученко и завтра — когда он принимается считать свою физику, то не ест, не спит, только считает. Правда, бабушка тогда понесет обед в институт: «Бо цей отравой только собак травить, что в столовой подают». Пойти завтра с бабушкой? За проходную института посторонних не пускают.
А еще, честно говоря, Кате не хотелось раскрывать секрет.
— Добро! — сказал Игорь. — Отобью депешу. По телеграфу. С Москвой сегодня не проходит связь…
И они распрощались. Киевляне пошли по домам, а квадратный уральский мальчик — на телеграф. Деньги он вынул из жестяной коробочки «монпансье Ландринъ», которую держал за иконой в углу.
12. ТЕМНО И СТРАШНО
Катя Гайдученко и Митя Садов бежали домой по пустынному шоссе. Резкие синие тени вытягивались на асфальте под их ногами. Гулко шумели сосны. Далеко позади урчал одинокий автомобиль.
Было темно и страшно. Катя ежилась в легком пальтишке.
Длинные тени легли на шоссе. Бесшумно, выключив двигатель на длинном уклоне, ребят обогнала черная машина. Унеслись вперед красные огоньки. Исчезли. Катя смотрела на пустую длинную дорогу, и сами собой, от усталости и боязни, пришли на память пугающие строчки:
…И мчится там скачками резкими
Корабль Летучего Голландца.
Ни риф, ни мель ему не встретятся,
Но — знак печали и несчастья —
Огни Святого Эльма светятся,
Усеяв борт его и снасти.
Она живо представила себе, как бесшумными длинными скачками летит по волнам черный корабль. Возникает из тумана и уходит в туман, принося беду всем, кто его увидит… Ей было стыдно трусить и думать всякие глупости. Но здесь, на темном ночном шоссе, ей казалось — нет, она была не на подводной лодке! На корабле-призраке, страшном «Летучем Голландце», который вечно бродит по морям и колдовской силой заманивает честных моряков на свои мертвые палубы. Заманивает и губит…
А впереди уже засветились витрины магазинов и неоновая реклама Дворца культуры. Вот и булочная. В сквере Марианна Ивановна гуляет с собакой. Катя вздохнула и подумала, что завтра все покажется простым и нестрашным. Поскорей бы уж наступило утро!
13. КАК ШЛА ДЕПЕША
Телеграмма, посланная Игорем Ергиным, вызвала много беспокойства, и ее прочло множество разных людей. Дежурный по Центральному радиоклубу прочел ее очень внимательно и убедился, что депеша составлена по всем правилам. Был указан условный адрес клуба, известный зарегистрированным любителям. Вместо подписи стояли позывные, и дежурный проверил их по регистрационной книге, где записаны позывные всех радиолюбителей Советского Союза. Правильно — под этими позывными работал любитель-коротковолновик из Дровни, Свердловской области, Ергин Ростислав Евгеньевич, беспартийный, год рождения такой-то.
Двадцать лет — возраст вполне сознательный. Дежурный стал заново вчитываться в текст телеграммы:
«25 апреля 14—15 на такой-то частоте принято открытым текстом Морзе язык английский двоеточие всем всем район океана координатами 40 градусов северной 70 западной опасен для плавания».
Текст был составлен толково. Сообщение было важное — ничего не скажешь. Привлекала внимание лишь одна подробность. Каждый грамотный радист знает, что сигналы бедствия и приравненные к ним сообщения передаются на определенных волнах, специально выделенных международным договором. Эти волны разрешается занимать только сигналами бедствия. Таким сигналом как бы зеленую улицу в эфире устраивают. Почему же неизвестный радист работал не на этих волнах, а в любительском диапазоне?
Но дежурный знал, что обстоятельства бывают самые разнообразные. Радиолюбители довольно часто принимают сигналы бедствия. Любители всегда в эфире. Их много. И профессиональные радисты охотно прибегают к их помощи.
Дежурный посмотрел на часы — девятый час. Начальство давно разошлось по домам, а случай неожиданный… Когда получаешь просьбу о медицинской помощи — дело другое. Есть Министерство здравоохранения, есть Институт скорой помощи — звони хоть утром, хоть в полночь, медицина всегда наготове! А тут неизвестно, кому передать сообщение.
Поразмыслив, он соединился с Министерством торгового флота. Там знают, где находится каждый корабль торгового флота, где бы он ни плавал, как бы далеко ни забрался от родных берегов. Там сообразят, о какой опасности идет речь.
Дежурный оператор Министерства торгового флота записал телефонограмму на бланк и отнес ее старшему диспетчеру со словами:
— Вот, Николай Михайлович, опять радиолюбители чудят. Полюбуйтесь! — и отошел к своему столу.
Старший диспетчер Сполуденный, отставной капитан дальнего плавания, выключил микрофон и взял голубой бланк телефонограммы, отставив его на вытянутой руке — носить очки капитан не соглашался.
Прочитав сообщение Центрального радиоклуба, он долго вертел бланк в татуированной ручище и фыркал. Что-то почудилось ему неясное и неприятное в самой возможности такого сообщения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
— Не пойдет, Митяй. Надо одному, дело государственное… А ты, Катерина, подумай. Никому из ребят больше не рассказывай и подумай. Отец у тебя профессор, начальник. Лучше, чем нам, ты ему бы рассказала…
Катя энергично замотала головой.
— Это не дело, Катерина! От атомных подлодок добра не ожидается. Я готов депешу дать. Но сначала поговори с отцом.
Катя еще раз помотала косичками и еще раз уступила. Третий раз за день. Страшно ей стало чего-то. Очень сложные сходились загадки: и атомные подводные лодки, и лепесток непонятный, и какой-то батискаф «Бретань»… Пожалуй, на Катю больше всего повлиял батискаф. Как быстро Игорь разобрался в непонятном английском слове!
Такого человека трудно было не слушаться.
Но тут они едва не поссорились. Катя сказала, что отец сегодня домой не придет — он днем еще предупредил. Игорь возразил, что ему можно позвонить, и неожиданно добавил: «Если он в институте, а не…» — и щелкнул себя по шее, намекая, если он не пьет где-нибудь. Ох, как Катя взвилась!
— Как ты смеешь… про папу! Он работает!
Митя обидно хихикнул, а Игорь очень серьезно попросил прощения.
— Ты не сердись, Катерина. Другие-то пьют. Прости, если не так. Митрий вот знает — пьют… Пошли звонить, здесь будка рядом.
— Все равно не смей! — сказала Катя. — А две копейки у тебя есть?
И они пошли звонить. Выбрались на улицу мимо рыжего сторожа. Теперь он знал, что Катя своя, и дружелюбно хрипел и гремел цепью, пока они закрывали калитку. Потом они обогнули двор. И Катя, волнуясь, зашла в будку и назвала в телефон номер института.
Дозвониться папе в институт было совершенно невозможно даже днем: то он совещается, то заперся в лаборатории и велел себя не беспокоить, то в машинном зале, а то и вообще телефон не отвечает. Так было и сейчас. Сонная телефонистка отозвалась:
— Гранит слушает!
Потом долго гудели гудочки. И телефонистка злорадно доложила:
— Не отвечает два-три-три!
Только две копейки пропали, сколько ни пытались их выколотить из автомата.
Митя еще возился в будке, пыхтел и колотил по рычагу, а Катя с Игорем советовались, что делать. Неизвестно, удастся ли найти профессора Гайдученко и завтра — когда он принимается считать свою физику, то не ест, не спит, только считает. Правда, бабушка тогда понесет обед в институт: «Бо цей отравой только собак травить, что в столовой подают». Пойти завтра с бабушкой? За проходную института посторонних не пускают.
А еще, честно говоря, Кате не хотелось раскрывать секрет.
— Добро! — сказал Игорь. — Отобью депешу. По телеграфу. С Москвой сегодня не проходит связь…
И они распрощались. Киевляне пошли по домам, а квадратный уральский мальчик — на телеграф. Деньги он вынул из жестяной коробочки «монпансье Ландринъ», которую держал за иконой в углу.
12. ТЕМНО И СТРАШНО
Катя Гайдученко и Митя Садов бежали домой по пустынному шоссе. Резкие синие тени вытягивались на асфальте под их ногами. Гулко шумели сосны. Далеко позади урчал одинокий автомобиль.
Было темно и страшно. Катя ежилась в легком пальтишке.
Длинные тени легли на шоссе. Бесшумно, выключив двигатель на длинном уклоне, ребят обогнала черная машина. Унеслись вперед красные огоньки. Исчезли. Катя смотрела на пустую длинную дорогу, и сами собой, от усталости и боязни, пришли на память пугающие строчки:
…И мчится там скачками резкими
Корабль Летучего Голландца.
Ни риф, ни мель ему не встретятся,
Но — знак печали и несчастья —
Огни Святого Эльма светятся,
Усеяв борт его и снасти.
Она живо представила себе, как бесшумными длинными скачками летит по волнам черный корабль. Возникает из тумана и уходит в туман, принося беду всем, кто его увидит… Ей было стыдно трусить и думать всякие глупости. Но здесь, на темном ночном шоссе, ей казалось — нет, она была не на подводной лодке! На корабле-призраке, страшном «Летучем Голландце», который вечно бродит по морям и колдовской силой заманивает честных моряков на свои мертвые палубы. Заманивает и губит…
А впереди уже засветились витрины магазинов и неоновая реклама Дворца культуры. Вот и булочная. В сквере Марианна Ивановна гуляет с собакой. Катя вздохнула и подумала, что завтра все покажется простым и нестрашным. Поскорей бы уж наступило утро!
13. КАК ШЛА ДЕПЕША
Телеграмма, посланная Игорем Ергиным, вызвала много беспокойства, и ее прочло множество разных людей. Дежурный по Центральному радиоклубу прочел ее очень внимательно и убедился, что депеша составлена по всем правилам. Был указан условный адрес клуба, известный зарегистрированным любителям. Вместо подписи стояли позывные, и дежурный проверил их по регистрационной книге, где записаны позывные всех радиолюбителей Советского Союза. Правильно — под этими позывными работал любитель-коротковолновик из Дровни, Свердловской области, Ергин Ростислав Евгеньевич, беспартийный, год рождения такой-то.
Двадцать лет — возраст вполне сознательный. Дежурный стал заново вчитываться в текст телеграммы:
«25 апреля 14—15 на такой-то частоте принято открытым текстом Морзе язык английский двоеточие всем всем район океана координатами 40 градусов северной 70 западной опасен для плавания».
Текст был составлен толково. Сообщение было важное — ничего не скажешь. Привлекала внимание лишь одна подробность. Каждый грамотный радист знает, что сигналы бедствия и приравненные к ним сообщения передаются на определенных волнах, специально выделенных международным договором. Эти волны разрешается занимать только сигналами бедствия. Таким сигналом как бы зеленую улицу в эфире устраивают. Почему же неизвестный радист работал не на этих волнах, а в любительском диапазоне?
Но дежурный знал, что обстоятельства бывают самые разнообразные. Радиолюбители довольно часто принимают сигналы бедствия. Любители всегда в эфире. Их много. И профессиональные радисты охотно прибегают к их помощи.
Дежурный посмотрел на часы — девятый час. Начальство давно разошлось по домам, а случай неожиданный… Когда получаешь просьбу о медицинской помощи — дело другое. Есть Министерство здравоохранения, есть Институт скорой помощи — звони хоть утром, хоть в полночь, медицина всегда наготове! А тут неизвестно, кому передать сообщение.
Поразмыслив, он соединился с Министерством торгового флота. Там знают, где находится каждый корабль торгового флота, где бы он ни плавал, как бы далеко ни забрался от родных берегов. Там сообразят, о какой опасности идет речь.
Дежурный оператор Министерства торгового флота записал телефонограмму на бланк и отнес ее старшему диспетчеру со словами:
— Вот, Николай Михайлович, опять радиолюбители чудят. Полюбуйтесь! — и отошел к своему столу.
Старший диспетчер Сполуденный, отставной капитан дальнего плавания, выключил микрофон и взял голубой бланк телефонограммы, отставив его на вытянутой руке — носить очки капитан не соглашался.
Прочитав сообщение Центрального радиоклуба, он долго вертел бланк в татуированной ручище и фыркал. Что-то почудилось ему неясное и неприятное в самой возможности такого сообщения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51