И солнца бледный, тусклый лик
лишь круглое окно;
я знаю тайно чей двойник
приник к нему давно.
Здесь мой покой навеки взят
предчувствием беды,
сквозь тонкий лед еще сквозят
вчерашние следы.
Склонился тусклый мертвый лик
к немому сну полей,
и замирает острый крик
отсталых журавлей.
1911
***
три раза пытать приходила.
Я с криком тоски просыпалась
и видела темные руки
и темный насмешливый рот.
"Ты с кем на заре целовалась,
клялась, что погибнешь в разлуке,
и жгучую радость таила,,
рыдая у черных ворот?
Кого ты на смерть проводила,
тот скоро, о, скоро умрет".
Был голос как крик ястребиный,
но странно на чей-то похожий.
Все тело мое изгибалось,
почувствовав смертную дрожь,
и плотная сеть паутины
упала, окутала ложе...
О, ты не напрасно смеялась,
моя непрощенная ложь!
1911
26
***
хорони, хорони меня, ветер!
Родные мои не пришли,
надо мною блуждающий вечер
дыхание тихой земли.
Я была, как и ты, свободной,
но я слишком хотела жить.
Видишь, ветер, мой труп холодный,
и некому руки сложить.
Закрой эту черную рану
покровом вечерней тьмы
и вели голубому туману
надо мною читать псалмы.
Чтобы мне легко одинокой,
отойти к последнему сну,
прошуми высокой осокой
про весну, про мою весну.
27
музе
муза-сестра заглянула в лицо,
взгляд ее ясен и ярок.
И отняла золотое кольцо,
первый весенний подарок.
Муза! Ты видишь, как счастливы все
девушки, женщины, вдовы...
Лучше погибну на колесе,
только не эти оковы.
Знаю: гадая, и мне обрывать
нежный цветок маргаритку.
Должен на этой земле испытать
каждый любовную пытку.
Жгу до зари на окошке свечу
и ни о ком не тоскую,
но не хочу, не хочу, не хочу
знать, как целуют другую.
Завтра мне скажут, смеясь, зеркала:
"взор твой не ясен, не ярок..."
тихо отвечу:" она отняла
божий подарок".
1911
28
бечерняя комната
я говорю сейчас словами теми,
что только раз рождаются в душе.
Жужжит пчела на белой хризантеме,
так душно пахнет старое саше.
И комната, где окна слишком узки,
хранит любовь и помнит старину,
а над кроватью надпись по-французски
гласит:" SEIGNEUR, AYES PITIE DE NOUS".
Ты сказки давней горестных заметок,
душа моя, не тронь и не ищи...
Смотрю, блестящих севрских статуэток
померкли глянцевитые плащи.
Последний луч, и желтый и тяжелый,
застыл в букете ярких георгин,
и как во сне я слышу звук виолы
и редкие аккорды клавесин.
1911
29
надпись на неоконченном портрете
о, не вздыхайте обо мне,
печаль преступна и напрасна,
я здесь, на сером полотне,
возникла странно и неясно.
Взлетевших рук излом больной,
в глазах улыбка исступленья,
я не могла бы стать иной
пред горьким часом наслажденья.
Он так хотел, он так велел
словами мертвыми и злыми.
Мой рот тревожно заалел,
и щеки стали снеговыми.
И нет греха в его вине,
ушел, глядит в глаза другие,
но ничего не снится мне
в моей предсмертной летаргии.
30
сероглазый король
слава тебе, безысходная боль!
Умер вчера сероглазый король.
Вечер осенний был душен и ал,
муж мой, вернувшись, спокойно сказал:
"знаешь, с охоты его принесли,
тело у старого дуба нашли.
Жаль королеву. Такой молодой!...
За ночь одну она стала седой".
Трубку свою на камине нашел
и на работу ночную ушел.
Дочку мою я сейчас разбужу,
в серые глазки ее погляжу.
А на земле шелестят тополя:
"нет на земле твоего короля..."
1910
31
рыбак
руки голы выше локтя,
а глаза синей, чем лед.
Едкий, душный запах дегтя,
как загар, тебе идет.
И всегда, всегда распахнут
ворот куртки голубой,
и рыбачки только ахнут,
закрасневшись пред тобой.
Даже девочка, что ходит
в город продавать камсу,
как потерянная бродит
вечерами на мысу.
Щеки бледны, руки слабы,
истомленный взор глубок,
ноги ей щекочут крабы,
выползая на песок.
Но она уже не ловит
их протянутой рукой.
Все сильней биенье крови
в теле, раненом тоской.
1911
***
мурка, не ходи, там сыч
на подушке вышит,
мурка, серый, не мурлычь,
дедушка услышит.
Няня, не горит свеча,
и скребутся мыши.
Я боюсь того сыча,
для чего он вышит?
1911
32
***
меня окликнул в новолунье
мой друг любимый. Ну так что ж!
Шутил:" канатная плясунья!
Как ты до мая доживешь?"
Ему ответила, как брату,
я не ревнуя, не ропща,
но не заменят мне утрату
четыре новые плаща.
Пусть страшен путь мой, пусть опасен,
еще страшнее путь тоски...
Как мой китайский зонтик красен,
натерты мелом башмачки!
Оркестр веселое играет,
и улыбаются уста.
Но сердце знает, сердце знает,
что ложа пятая пуста!
1911
***
я и плакала и каялась,
хоть бы с неба грянул гром!
Сердце темное измаялось
в нежилом дому твоем.
Боль я знаю нестерпимую,
стыд обратного пути...
Страшно, страшно к нелюбимому,
страшно к тихому войти.
А склонюсь к нему нарядная,
ожерельями звеня,
только спросит:" ненаглядная!
Где молилась за меня?"
1911
33
***
вере ивановой-шварсалон
туманом легким парк наполнился,
и вспыхнул на воротах газ.
Мне только взгляд один запомнился
незнающих, спокойных глаз.
Твоя печаль для всех неявная,
мне сразу сделалась близка,
и поняла ты, что отравная
и душная во мне тоска.
Я этот день люблю и праздную,
приду, как только позовешь.
Меня, и грешную, и праздную,
лишь ты одна не упрекнешь.
1912
34
из книги
ч е т к и
прости ж навек! Но знай,
что двух виновных,
не одного, найдутся имена
в стихах моих,
в преданиях любовных.
Баратынский
смятение
1
было душно от жгучего света,
а взгляды его-как лучи.
Я только вздрогнула: этот
может меня приручить.
Наклонился-он что-то скажет...
От лица отхлынула кровь.
Пусть камнем надгробным ляжет
на жизни моей любовь.
2
не любишь, не хочешь смотреть?
О, как ты красив, проклятый!
И я не могу взлететь,
а с детства была крылатой.
Мне очи застит туман,
сливаются вещи и лица,
и только красный тюльпан,
тюльпан у тебя в петлице.
3
как велит простая учтивость,
подошел ко мне, улыбнулся,
полуласково, полулениво
поцелуем руки коснулся
и загадочных, древних ликов
на меня поглядели очи...
Десять лет замираний и криков,
все мои бессоные ночи
я вложила в тихое слово
и сказала его-напрасно.
Отошел ты, и снова стало
на душе и пусто и ясно.
1913
35
прогулка
перо задело о верх экипажа.
Я поглядела в глаза его.
Томилось сердце, не зная даже
причины горя своего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14