Лицо это – доктор Валеран. Врач, наперсник поссорившихся влюбленных, становится одной из традиционных масок романтической драмы.
Завещание Мелани Вальдор – доктору Валерану:
«Понедельник. 22 числа, 11 часов утра.
Я хочу получить от него, до того как он покинет меня:
Мои письма, чтоб их перечитывать, и мой портрет.
Нашу цепочку и наш перстень.
Его часы, которые я у него куплю.
Его бронзовую медаль.
«Молитву», «Озеро», «Ревность».
Кольца, сплетенные из волос бедного Жака.
Его печатку.
Если я умру, я хочу, чтобы все, за исключением портрета, погребли вместе со мной на кладбище Иври, рядом с могилой Жака. Я хочу, чтобы на моей могиле установили простую плиту белого мрамора, на которой сверху был бы высечен день моей смерти и мои годы. Ниже: Sara di le, o di morte! и по углам плиты – четыре даты:
12 сентября 1827 года (день объяснения в любви),
23 сентября 1827 года (день моего падения),
18 сентября 1830 года (день отъезда Дюма из Жарри),
и 22 ноября 1830 года (день предполагаемого самоубийства Мелани).
Эти четыре дня, и только они, решили мою участь и мою жизнь.
Я хочу также, чтобы моя мать, пока она жива, ухаживала за геранью, посаженной на моей могиле, и я прошу мою дочь, когда она станет большой, заменить свою бабушку. Я хочу, чтобы меня не обряжали в саван, а надели бы голубое платье и желтый шарф. Шею пусть обовьют нашей черной цепочкой… Я хочу, чтобы его часы и наш перстень положили мне на сердце вместе с нашей сломанной геранью. В ногах пусть положат его стихи и нашу переписку.
Мой портрет я оставляю матери. Мои волосы – ему, если он когда-нибудь выразит желание их иметь, а также рисунки Буланже и Жоанно, Лауре – мою цепочку и браслеты, Анриетте – кольца, моей дочери – сердолики… Альбом – ему, если он захочет его взять…»
Мелани Вальдор было суждено на сорок один год пережить и это романтическое завещание и роковой разрыв. В театре Порт-Сен-Мартен вовсю шли репетиции «Антони», а она умоляла доктора Валерана повидать Дюма:
«Милый и добрый доктор, я так исстрадалась, что должна написать вам, потому что вы по крайней мере сочувствуете моим страданиям. Увидите ли вы его сегодня? Умоляю вас, постарайтесь повидаться с ним. Если его нет дома, значит он в Порт-Сен-Мартен. Пошлите ему свою карточку, и он вас примет… Умоляю вас, повидайтесь с ним. Пусть я хотя бы увижу человека, который видел его. Увы, напрасно я ждала его вчера и позавчера. Он обещал мне прийти, и я положилась на его честь, поскольку не могла положиться на его любовь. Но раз он не пришел после того потрясения, когда я вновь увидела его таким, каким знала всегда – лучшим из людей, – разве этим он не признался окончательно, что бросил меня и что лишь боязнь моей смерти привела его ко мне? Боже милостивый, почему я не умерла? Но это не заставит себя ждать.
Я все еще тешусь и обманываюсь мыслью, что он меня любит, хоть и знаю, что это безумие. Ему – любить меня! Боже милостивый, человек, который может любить госпожу Кр(ельсамер), никогда не любил меня. Вы еще плохо знаете ее, эту госпожу Кр(ельсамер)! Но когда-нибудь вы ее узнаете, и он тоже узнает. О, верить госпоже Кр(ельсамер) больше, чем мне! Жертвовать моей жизнью ради поцелуев без любви, поцелуев, которые она готова продать тому, кто за них дороже заплатит, как только она потеряет надежду выйти за него замуж!
О Господи, почему он не спрятался где-нибудь у нее в тот проклятый день, когда я настолько потеряла голову, что, забыв о чести и достоинстве, пошла к ней! О, если бы только он слышал тогда, что говорила она и что – я!»
Мелани Вальдор – Александру Дюма, 10 декабря 1830 года:
«И вдали от тебя я думаю только о тебе и чувствую, что жизнь уходит от меня с каждым днем. Поверь, я ни в чем тебя не упрекаю. Ты любишь меня, только меня. Но твоя бесхарактерность убивает меня, а я боюсь умереть. Временами я так плохо себя чувствую. О, воображаю, что станет с тобою, когда ты не сможешь уже воскресить меня и искупить свои ошибки силою любви, когда я не смогу уже ни простить, ни благословить тебя. О Алекс, хотя бы из жалости к себе прими сейчас решение, которое тебе все равно придется принять позже: выбери одну из нас.
Есть в этой двойной интриге нечто ужасное, и не тебе с твоей редкой душой мириться с этим. Ты страдаешь, ты разочарован во всем, в двадцать семь лет твоя жизнь испорчена, и ты готовишь себе будущее, которое всецело противоречит твоим наклонностям и твоим представлениям о счастье!
Я сама толкнула тебя на это, но ты еще можешь вернуться ко мне. Доверься мне. Я буду для тебя всем, чем ты пожелаешь. Я ни в чем не буду стеснять твоей свободы: ты будешь дарить мне лишь то, что повелит тебе твое сердце, ты никогда не услышишь от меня ни слова упрека, ты не будешь знать ни ссор, ни капризов и будешь счастлив. Но, Алекс, о мой Алекс, Мелани Серре не должна стоять между нами: она преследует меня, как призрак, она отравляет мой покой, мои надежды, она убивает меня, а ты не замечаешь этого. Неужели у тебя не хватит сил порвать с ней, когда на карту поставлена моя жизнь?..»
Белль Крельсамер ждала ребенка от Дюма. Мелани об этом знала.
«Напиши ей, умоляю тебя, напиши ей, мой Алекс, и непременно покажи это письмо мне. Обещай ей деньги, внимание, свое покровительство, уважение, дружбу – все, кроме любви твоей и ласк! Они принадлежат мне, мне одной – или же Мел(ани) Серре и ей одной. Но если так, тогда прощай, мой Алекс, прощай навсегда! Жива я буду или мертва – мы разлучимся навеки…»
И еще письмо:
«Ах, эти бесконечные визиты… Мне рассказывают о ней, о том, что она вот-вот разрешится от бремени. О Господи, куда бежать, куда скрыться от этого? И еще – она играла в „Генрихе III“ и была отвратительна. Но ведь ты видел ее игру и ты все еще любишь ее! Ты говорил мне, что она перестанет тебе нравиться с того самого момента, как ты увидишь ее на сцене. О, как ты жесток! Какой позор моя любовь к тебе и как я презираю себя!
Но Мел(ани) Серре уже не молода. Ты говоришь: «Она далеко не молода и не очень красива», – чтобы успокоить меня. Но какое все это может иметь значение, если ты находишь ее молодой и красивой, если ради нее ты губишь меня? О, убивай меня, я буду тебе только благодарна, потому что я совсем потеряла голову. Прощай, прощай, будь счастлив с ней…»
5 марта 1831 года Мелани Вторая произвела на свет девочку, которую назвали Мари-Александрина. Так как у Белль Крельсамер остался от предыдущей мимолетной связи на руках сын, которому уже исполнилось шесть лет, дальновидная мать потребовала, чтобы Дюма официально признал их дочь, и добилась своего. Через сорок восемь часов после рождения ребенка все необходимые формальности были выполнены. Автор «Антони», выступивший в защиту незаконнорожденных детей, не мог отказаться дать имя собственным детям. Дюма был добр, но беспечен. Вот уже семь лет, как он забывал признать своего сына Александра. Теперь он захотел исправить эту несправедливость.
Александр Дюма – нотариусу Жану-Батисту Моро:
«Сударь, я прошу Вас оформить необходимые документы, дабы признать моим ребенка, зарегистрированного 27 июля 1824 года в мэрии на Итальянской площади под именем Александр.
Мать: госпожа Лабе (sic!). Отец – неизвестен.
Я хочу провести усыновление так, чтобы об этом не узнала мать. Полагаю, что это возможно.
Мое полное имя: Александр Дюма Дави де ля Пайетри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
Завещание Мелани Вальдор – доктору Валерану:
«Понедельник. 22 числа, 11 часов утра.
Я хочу получить от него, до того как он покинет меня:
Мои письма, чтоб их перечитывать, и мой портрет.
Нашу цепочку и наш перстень.
Его часы, которые я у него куплю.
Его бронзовую медаль.
«Молитву», «Озеро», «Ревность».
Кольца, сплетенные из волос бедного Жака.
Его печатку.
Если я умру, я хочу, чтобы все, за исключением портрета, погребли вместе со мной на кладбище Иври, рядом с могилой Жака. Я хочу, чтобы на моей могиле установили простую плиту белого мрамора, на которой сверху был бы высечен день моей смерти и мои годы. Ниже: Sara di le, o di morte! и по углам плиты – четыре даты:
12 сентября 1827 года (день объяснения в любви),
23 сентября 1827 года (день моего падения),
18 сентября 1830 года (день отъезда Дюма из Жарри),
и 22 ноября 1830 года (день предполагаемого самоубийства Мелани).
Эти четыре дня, и только они, решили мою участь и мою жизнь.
Я хочу также, чтобы моя мать, пока она жива, ухаживала за геранью, посаженной на моей могиле, и я прошу мою дочь, когда она станет большой, заменить свою бабушку. Я хочу, чтобы меня не обряжали в саван, а надели бы голубое платье и желтый шарф. Шею пусть обовьют нашей черной цепочкой… Я хочу, чтобы его часы и наш перстень положили мне на сердце вместе с нашей сломанной геранью. В ногах пусть положат его стихи и нашу переписку.
Мой портрет я оставляю матери. Мои волосы – ему, если он когда-нибудь выразит желание их иметь, а также рисунки Буланже и Жоанно, Лауре – мою цепочку и браслеты, Анриетте – кольца, моей дочери – сердолики… Альбом – ему, если он захочет его взять…»
Мелани Вальдор было суждено на сорок один год пережить и это романтическое завещание и роковой разрыв. В театре Порт-Сен-Мартен вовсю шли репетиции «Антони», а она умоляла доктора Валерана повидать Дюма:
«Милый и добрый доктор, я так исстрадалась, что должна написать вам, потому что вы по крайней мере сочувствуете моим страданиям. Увидите ли вы его сегодня? Умоляю вас, постарайтесь повидаться с ним. Если его нет дома, значит он в Порт-Сен-Мартен. Пошлите ему свою карточку, и он вас примет… Умоляю вас, повидайтесь с ним. Пусть я хотя бы увижу человека, который видел его. Увы, напрасно я ждала его вчера и позавчера. Он обещал мне прийти, и я положилась на его честь, поскольку не могла положиться на его любовь. Но раз он не пришел после того потрясения, когда я вновь увидела его таким, каким знала всегда – лучшим из людей, – разве этим он не признался окончательно, что бросил меня и что лишь боязнь моей смерти привела его ко мне? Боже милостивый, почему я не умерла? Но это не заставит себя ждать.
Я все еще тешусь и обманываюсь мыслью, что он меня любит, хоть и знаю, что это безумие. Ему – любить меня! Боже милостивый, человек, который может любить госпожу Кр(ельсамер), никогда не любил меня. Вы еще плохо знаете ее, эту госпожу Кр(ельсамер)! Но когда-нибудь вы ее узнаете, и он тоже узнает. О, верить госпоже Кр(ельсамер) больше, чем мне! Жертвовать моей жизнью ради поцелуев без любви, поцелуев, которые она готова продать тому, кто за них дороже заплатит, как только она потеряет надежду выйти за него замуж!
О Господи, почему он не спрятался где-нибудь у нее в тот проклятый день, когда я настолько потеряла голову, что, забыв о чести и достоинстве, пошла к ней! О, если бы только он слышал тогда, что говорила она и что – я!»
Мелани Вальдор – Александру Дюма, 10 декабря 1830 года:
«И вдали от тебя я думаю только о тебе и чувствую, что жизнь уходит от меня с каждым днем. Поверь, я ни в чем тебя не упрекаю. Ты любишь меня, только меня. Но твоя бесхарактерность убивает меня, а я боюсь умереть. Временами я так плохо себя чувствую. О, воображаю, что станет с тобою, когда ты не сможешь уже воскресить меня и искупить свои ошибки силою любви, когда я не смогу уже ни простить, ни благословить тебя. О Алекс, хотя бы из жалости к себе прими сейчас решение, которое тебе все равно придется принять позже: выбери одну из нас.
Есть в этой двойной интриге нечто ужасное, и не тебе с твоей редкой душой мириться с этим. Ты страдаешь, ты разочарован во всем, в двадцать семь лет твоя жизнь испорчена, и ты готовишь себе будущее, которое всецело противоречит твоим наклонностям и твоим представлениям о счастье!
Я сама толкнула тебя на это, но ты еще можешь вернуться ко мне. Доверься мне. Я буду для тебя всем, чем ты пожелаешь. Я ни в чем не буду стеснять твоей свободы: ты будешь дарить мне лишь то, что повелит тебе твое сердце, ты никогда не услышишь от меня ни слова упрека, ты не будешь знать ни ссор, ни капризов и будешь счастлив. Но, Алекс, о мой Алекс, Мелани Серре не должна стоять между нами: она преследует меня, как призрак, она отравляет мой покой, мои надежды, она убивает меня, а ты не замечаешь этого. Неужели у тебя не хватит сил порвать с ней, когда на карту поставлена моя жизнь?..»
Белль Крельсамер ждала ребенка от Дюма. Мелани об этом знала.
«Напиши ей, умоляю тебя, напиши ей, мой Алекс, и непременно покажи это письмо мне. Обещай ей деньги, внимание, свое покровительство, уважение, дружбу – все, кроме любви твоей и ласк! Они принадлежат мне, мне одной – или же Мел(ани) Серре и ей одной. Но если так, тогда прощай, мой Алекс, прощай навсегда! Жива я буду или мертва – мы разлучимся навеки…»
И еще письмо:
«Ах, эти бесконечные визиты… Мне рассказывают о ней, о том, что она вот-вот разрешится от бремени. О Господи, куда бежать, куда скрыться от этого? И еще – она играла в „Генрихе III“ и была отвратительна. Но ведь ты видел ее игру и ты все еще любишь ее! Ты говорил мне, что она перестанет тебе нравиться с того самого момента, как ты увидишь ее на сцене. О, как ты жесток! Какой позор моя любовь к тебе и как я презираю себя!
Но Мел(ани) Серре уже не молода. Ты говоришь: «Она далеко не молода и не очень красива», – чтобы успокоить меня. Но какое все это может иметь значение, если ты находишь ее молодой и красивой, если ради нее ты губишь меня? О, убивай меня, я буду тебе только благодарна, потому что я совсем потеряла голову. Прощай, прощай, будь счастлив с ней…»
5 марта 1831 года Мелани Вторая произвела на свет девочку, которую назвали Мари-Александрина. Так как у Белль Крельсамер остался от предыдущей мимолетной связи на руках сын, которому уже исполнилось шесть лет, дальновидная мать потребовала, чтобы Дюма официально признал их дочь, и добилась своего. Через сорок восемь часов после рождения ребенка все необходимые формальности были выполнены. Автор «Антони», выступивший в защиту незаконнорожденных детей, не мог отказаться дать имя собственным детям. Дюма был добр, но беспечен. Вот уже семь лет, как он забывал признать своего сына Александра. Теперь он захотел исправить эту несправедливость.
Александр Дюма – нотариусу Жану-Батисту Моро:
«Сударь, я прошу Вас оформить необходимые документы, дабы признать моим ребенка, зарегистрированного 27 июля 1824 года в мэрии на Итальянской площади под именем Александр.
Мать: госпожа Лабе (sic!). Отец – неизвестен.
Я хочу провести усыновление так, чтобы об этом не узнала мать. Полагаю, что это возможно.
Мое полное имя: Александр Дюма Дави де ля Пайетри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127