В трудную, грустную пору Фабр познакомился с Жозефин-Мари Додель, скромной, тихой девушкой, дочерью сериньянского бедняка. Где они встретились? Во всяком случае, не на богослужении, которых Фабр по-прежнему не посещал, несмотря на уговоры кюре. Ровесницы Жозефин-Мари устроили свою судьбу, она оставалась одинокой, счастье проходило мимо нее.
Фабр, он был старше на сорок лет, предложил Жозефин-Мари стать женой и хозяйкой дома. Его мало заботили пересуды по поводу неравного брака. Он руководился только своими чувствами и чувствами милой ему девушки, мечтавшей о собственной семье.
О своей второй женитьбе Фабр не сказал ни в одной стихотворной строке, не написал, что и на этот раз супруги верны принципу: не в деньгах счастье. Зато детям от второго брака он подарил десятки стихов и басенок: «Спи, детеныш, спи, крикун, слышишь голос мамы...» — пела Жозефин-Мари колыбельную, написанную Жаном-Анри.
Все, кто посещал Гармас, вспоминают, что супруга Фабра была полна жизни, легко, весело, как бы между делом вела хозяйство, поддерживая порядок, вносидав
умиротворение и покой, в которых больше всего нуждался глава дома.В аллеях ухоженного трудами Фавье сада щебечут детские голоса: растут дочери Мари-Полин и Анна-Элен, сын Поль. Счастливый союз помог Фабру продлить его поиск. К возродившейся семье — осеннему ее поколению — вскоре присоединилась Аглая, младшая дочь от первого брака. Она посвятила себя отцу и его работе.
Жена и дети помогают Фабру, это его руки, глаза, уши, ноги. А он остается головой, мыслящим мозгом, руководителем, который направляет, выслушивает, обдумывает.
В триединой натуре Фабра всегда совмещались педагог, писатель, ученый. В годы жизни в Авиньоне на первом плане стояла чисто просветительская деятельность; в Оранже — литературная; в Гармасе полнее всего проявились и шире всего развернулись таланты натуралиста-исследователя. Переезд в глухую деревушку стал во многом началом новой, третьей жизни. Фабр отклоняет приглашения самых близких и дорогих, отказываясь и на несколько часов расстаться с Гармасом. Конечно, приятно бы повидаться с давним другом и учеником Девилларио, живущим в Карпант-ра. Какие они совершали ботанические и энтомологические экскурсии в окрестностях Авиньона и на Ванту! Но нет, нельзя терять времени! Пусть приедет сюда.
«Боюсь, гостеприимная отбивная, что ждет меня у вас, остынет. Дела донимают... Но вы, как только удастся, оставьте свою канцелярию и приезжайте... Сам я в Карпантра никогда не выберусь. Рак-отшельник менее привязан к своей актинии, чем я к своему деревенскому уголку...»
Пройдут еще годы, и Фабр напишет тому же Девилларио: «У каждого своя борозда на жизненной ниве. Моей судьбой стала биология насекомых. Как бы то ни было, мое место именно здесь, здесь я и остаюсь. В этом моя песчинка, мой атом. Сейчас остался один на один с медведкой, сверчком и множеством прочих. На всех не хватит и мафусаилова века... Иногда журю себя за выбор, который увел от всего, исключая необходимость зарабатывать на жизнь и находиться во
власти неотступной нищеты. И все же оно сильнее меня: живое владеет мною. Последнюю зиму потратил на то, чтобы заставить заговорить походного шелкопряда. И сколько поразительных вещей он мне сообщил! »
Слегка пригнувшись, рассматривает Фабр сквозь лупу слитый воедино слой гусениц шелкопряда. Впереди вожак, от него шелковая нить протянута к идущей следом. Все в колонне связаны невидимой нитью. Каждая перемещается сама по себе, все вместе движутся как целое. Зимуют гусеницы массами в сплетенных из шелка плотных паутинных укрытиях. Перезимовавшие в своем паутинном логове, они просыпаются с теплом и отправляются в поход, во время которого пожирают хвою и раздевают деревья, оставляя за собой голые кроны, словно живым огнем опаляя леса.
Поглощенного наблюдением именно такой колонны и изобразил натуралиста скульптор перед домом Фаб-ров в Сен-Леоне.
День и ночь
Известно несколько фотографий Фабра в лаборатории. Особенно хороши те, где он захвачен врасплох, не подозревает о нацеленном на него объективе. Поставив локти на стол, подперев рукой голову, чуть пригнувшись, так что из-под широких полей фетровой шляпы видны только подбородок и плотно сжатый рот, он — весь сосредоточенность, пристальность, напряженное стремление. Проникнув взором сквозь простое стекло лежащей перед ним банки, он отрешен, как герой Уэллса, припавший к хрустальному яйцу и увидевший мир иной планеты.
Или другая фотография, на ней Фабр в профиль. Провансалец, в котором сплавились французские, итальянские, испанские черты. Фабр красив: мощный лоб, прямой нос — завидная модель для чеканщика или гравера. Но уже и стареет: под глазами сетка морщин, рот чуть ввалился, рука, бережно сжимающая лупу, и вовсе старческая — с выпирающими мослами, со вздутыми жилами. Он все в той же шляпе; на столе— большая миска, прикрытая куполообразной сеткой. И здесь он погружен в события, которые протекают под сеткой, готов к тем, что вот-вот могут воз-
никнуть, на мгновение осветив новую грань неведомого.Уже много лет идет такой непрерывный поиск, разговор с природой один на один. Дома, в саду, в поле, где придется, Фабр протоколирует наблюдения, формулирует пришедший в голову вывод, вкратце набрасывает план опыта. Он бережно относится к таким, казалось, неожиданным идеям, в них он видит плод неустанной мысли. По-прежнему, поднимаясь ночью с постели, он почти стенографическими значками записывает мелькнувшее в полусне. Еще с тех пор, какой учительствовал в Карпантра, ему довелось убедиться, что если не сделать этого сразу, то потом или вовсе не вспомнишь, о чем думал, или много часов потратишь, вспоминая.
Фабр набрасывал свои заметки на чем попало, и они почти не сохранились. Сейчас расписание его рабочих дней можно восстановить главным образом по томам «Сувенир» и воспоминаниям друзей и близких.
Вставал Фабр рано. В его комнате обосновались как-то ласточки: птицы свили гнездо в углу под потолком. Соседи были беспокойные, но Фабр им не мешал. Когда выводок подрос, родители с вечера улетали из дома, и уже до рассвета птенцы начинали возиться и пищать. Фабр поднимался с постели, наученный опытом, покрывал ближний к гнезду угол стола старыми номерами «Тан» (эту парижскую газету ему регулярно высылал милейший Делякур). После того босиком подходил к окну: едва распахнув его, он слышал, как над головой проносятся ласточки с первым кормом для птенцов.
Весенняя рань. Осы одинеры выглядывают из гнезд, проверяя погоду. В сухой ветке сирени загудела кси-локопа: пчела-плотница, грозное синекрылое создание, буравит дерево, вытачивая помещение для потомства. Пауки на кустах сидят в засаде рядом со своими тонкими ловчими сетями, которые ночь обрызгала росой. Скоро эти капли засверкают в утренних лучах, и на переливающиеся огнями ожерелья паутины полетят мошкара и крупные мухи, обманутые игрой света.
Фабр спускается, идет на кухню. Здесь его ждет завтрак. Однако ему не терпится, и он с чашкой в руке шагает из угла в угол. На ходу перебирает в уме
вчерашние соображения: что предстоит сделать сегодня. Весь в порыве, он заранее возмещает себе долгие часы неподвижного наблюдения. Беспокойную потребность двигаться Фабр в какой-то мере сам поддерживает и культивирует:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
Фабр, он был старше на сорок лет, предложил Жозефин-Мари стать женой и хозяйкой дома. Его мало заботили пересуды по поводу неравного брака. Он руководился только своими чувствами и чувствами милой ему девушки, мечтавшей о собственной семье.
О своей второй женитьбе Фабр не сказал ни в одной стихотворной строке, не написал, что и на этот раз супруги верны принципу: не в деньгах счастье. Зато детям от второго брака он подарил десятки стихов и басенок: «Спи, детеныш, спи, крикун, слышишь голос мамы...» — пела Жозефин-Мари колыбельную, написанную Жаном-Анри.
Все, кто посещал Гармас, вспоминают, что супруга Фабра была полна жизни, легко, весело, как бы между делом вела хозяйство, поддерживая порядок, вносидав
умиротворение и покой, в которых больше всего нуждался глава дома.В аллеях ухоженного трудами Фавье сада щебечут детские голоса: растут дочери Мари-Полин и Анна-Элен, сын Поль. Счастливый союз помог Фабру продлить его поиск. К возродившейся семье — осеннему ее поколению — вскоре присоединилась Аглая, младшая дочь от первого брака. Она посвятила себя отцу и его работе.
Жена и дети помогают Фабру, это его руки, глаза, уши, ноги. А он остается головой, мыслящим мозгом, руководителем, который направляет, выслушивает, обдумывает.
В триединой натуре Фабра всегда совмещались педагог, писатель, ученый. В годы жизни в Авиньоне на первом плане стояла чисто просветительская деятельность; в Оранже — литературная; в Гармасе полнее всего проявились и шире всего развернулись таланты натуралиста-исследователя. Переезд в глухую деревушку стал во многом началом новой, третьей жизни. Фабр отклоняет приглашения самых близких и дорогих, отказываясь и на несколько часов расстаться с Гармасом. Конечно, приятно бы повидаться с давним другом и учеником Девилларио, живущим в Карпант-ра. Какие они совершали ботанические и энтомологические экскурсии в окрестностях Авиньона и на Ванту! Но нет, нельзя терять времени! Пусть приедет сюда.
«Боюсь, гостеприимная отбивная, что ждет меня у вас, остынет. Дела донимают... Но вы, как только удастся, оставьте свою канцелярию и приезжайте... Сам я в Карпантра никогда не выберусь. Рак-отшельник менее привязан к своей актинии, чем я к своему деревенскому уголку...»
Пройдут еще годы, и Фабр напишет тому же Девилларио: «У каждого своя борозда на жизненной ниве. Моей судьбой стала биология насекомых. Как бы то ни было, мое место именно здесь, здесь я и остаюсь. В этом моя песчинка, мой атом. Сейчас остался один на один с медведкой, сверчком и множеством прочих. На всех не хватит и мафусаилова века... Иногда журю себя за выбор, который увел от всего, исключая необходимость зарабатывать на жизнь и находиться во
власти неотступной нищеты. И все же оно сильнее меня: живое владеет мною. Последнюю зиму потратил на то, чтобы заставить заговорить походного шелкопряда. И сколько поразительных вещей он мне сообщил! »
Слегка пригнувшись, рассматривает Фабр сквозь лупу слитый воедино слой гусениц шелкопряда. Впереди вожак, от него шелковая нить протянута к идущей следом. Все в колонне связаны невидимой нитью. Каждая перемещается сама по себе, все вместе движутся как целое. Зимуют гусеницы массами в сплетенных из шелка плотных паутинных укрытиях. Перезимовавшие в своем паутинном логове, они просыпаются с теплом и отправляются в поход, во время которого пожирают хвою и раздевают деревья, оставляя за собой голые кроны, словно живым огнем опаляя леса.
Поглощенного наблюдением именно такой колонны и изобразил натуралиста скульптор перед домом Фаб-ров в Сен-Леоне.
День и ночь
Известно несколько фотографий Фабра в лаборатории. Особенно хороши те, где он захвачен врасплох, не подозревает о нацеленном на него объективе. Поставив локти на стол, подперев рукой голову, чуть пригнувшись, так что из-под широких полей фетровой шляпы видны только подбородок и плотно сжатый рот, он — весь сосредоточенность, пристальность, напряженное стремление. Проникнув взором сквозь простое стекло лежащей перед ним банки, он отрешен, как герой Уэллса, припавший к хрустальному яйцу и увидевший мир иной планеты.
Или другая фотография, на ней Фабр в профиль. Провансалец, в котором сплавились французские, итальянские, испанские черты. Фабр красив: мощный лоб, прямой нос — завидная модель для чеканщика или гравера. Но уже и стареет: под глазами сетка морщин, рот чуть ввалился, рука, бережно сжимающая лупу, и вовсе старческая — с выпирающими мослами, со вздутыми жилами. Он все в той же шляпе; на столе— большая миска, прикрытая куполообразной сеткой. И здесь он погружен в события, которые протекают под сеткой, готов к тем, что вот-вот могут воз-
никнуть, на мгновение осветив новую грань неведомого.Уже много лет идет такой непрерывный поиск, разговор с природой один на один. Дома, в саду, в поле, где придется, Фабр протоколирует наблюдения, формулирует пришедший в голову вывод, вкратце набрасывает план опыта. Он бережно относится к таким, казалось, неожиданным идеям, в них он видит плод неустанной мысли. По-прежнему, поднимаясь ночью с постели, он почти стенографическими значками записывает мелькнувшее в полусне. Еще с тех пор, какой учительствовал в Карпантра, ему довелось убедиться, что если не сделать этого сразу, то потом или вовсе не вспомнишь, о чем думал, или много часов потратишь, вспоминая.
Фабр набрасывал свои заметки на чем попало, и они почти не сохранились. Сейчас расписание его рабочих дней можно восстановить главным образом по томам «Сувенир» и воспоминаниям друзей и близких.
Вставал Фабр рано. В его комнате обосновались как-то ласточки: птицы свили гнездо в углу под потолком. Соседи были беспокойные, но Фабр им не мешал. Когда выводок подрос, родители с вечера улетали из дома, и уже до рассвета птенцы начинали возиться и пищать. Фабр поднимался с постели, наученный опытом, покрывал ближний к гнезду угол стола старыми номерами «Тан» (эту парижскую газету ему регулярно высылал милейший Делякур). После того босиком подходил к окну: едва распахнув его, он слышал, как над головой проносятся ласточки с первым кормом для птенцов.
Весенняя рань. Осы одинеры выглядывают из гнезд, проверяя погоду. В сухой ветке сирени загудела кси-локопа: пчела-плотница, грозное синекрылое создание, буравит дерево, вытачивая помещение для потомства. Пауки на кустах сидят в засаде рядом со своими тонкими ловчими сетями, которые ночь обрызгала росой. Скоро эти капли засверкают в утренних лучах, и на переливающиеся огнями ожерелья паутины полетят мошкара и крупные мухи, обманутые игрой света.
Фабр спускается, идет на кухню. Здесь его ждет завтрак. Однако ему не терпится, и он с чашкой в руке шагает из угла в угол. На ходу перебирает в уме
вчерашние соображения: что предстоит сделать сегодня. Весь в порыве, он заранее возмещает себе долгие часы неподвижного наблюдения. Беспокойную потребность двигаться Фабр в какой-то мере сам поддерживает и культивирует:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74