— А что ты еще про них разузнал?
— Одна сидит по подозрению, надо же хоть кого-то прихватить, а другую сегодня утром видел собственными глазами. Умора!
— Вот как? — насторожился я. — Расскажи-ка поподробнее…
— Это с утра было, я как раз с Серегой у него в кабинете шушукался, когда пришла эта пигалица. Он извинился и попросил меня на несколько минут оставить их одних. Я, конечно, вышел, чтобы не мешать интересам следствия. А только не прошло и минуты, как он меня нервно и громко позвал. Я захожу, ничего не зная, ничего не подозревая, смотрю — Серега злой, как черт, а Русова в спинку стула вжалась, не отклеить. Красная сидит и руки на коленочках дрожат. «В чем дело?» — спрашиваю. А Серега мне на стол показывает, а там пресс пятидесятирублевок лежит, аккуратный такой, в полиэтиленовом мешочке. «Если это мне, — говорю, — то не много ли?» — «Нет, — отвечает Серега, — это взятка следователю. Будешь проходить свидетелем». Короче, минут десять мы ее запугивали, а потом отдали деньги и отпустили на все четыре стороны.
— И откуда такие благородные менты берутся?
— Да уж я потом то же самое у Сереги спросил, а он пуще прежнего взвился, видно, сам не рад, что поторопился. Тем более он понимает, что девки эти к убийству отношения не имеют. Можно было денежки без острастки принять, словом, фраернулся Лапшин.
— Не охаивай добрые начинания, Федорыч, лучше ответь мне вот на какой вопрос: находился ли старик Трегубов под патронажем?
— Не в курсе, но вполне может быть, потому что он инвалид войны.
— Понятно, еще один вопрос: от какого почтового отделения он получал пенсию? Я хочу спросить, не та ли самая Гаврилина приносила ему деньги?
— Не знаю, врать не буду.
— А что ты знаешь про те три убийства, что произошли чуть раньше?
— Очень немного. На всякий случай я все их координаты записал, но было бы лучше тебе самому переговорить с Серегой. Информация из третьих рук всегда бывает немного искажена.
— Умный ты, Федорыч, тебе бы советником в китайском посольстве работать, а ты тут хиреешь средь бомжей да хулиганов.
— А ничего, мне и так сойдет. Привык я к ним. Они меня уважают и слушаются, а бывает, что и помогают.
— Ну да, все мы люди, все мы человеки. И откуда только звери берутся?
— От обстоятельств. Ага, от предложенных судьбою обстоятельств, когда индивидууму приходится неожиданно решать, кем ему быть — то ли оставаться человеком, то ли терять человеческий облик.
— Нет, Федорыч, ты явно перерос кресло участкового и твое место на кафедре философии. А как ты считаешь, какой путь для себя выбрал твой подопечный Стас?
— Он еще не выбрал, но уже оказался по уши в дерьме и вряд ли сам пожелает оттуда выбраться. А ты с ним сегодня встретился?
— Не знаю, что-то не припомню. Да ну его на хрен, было бы о ком говорить. Лучше проводи меня немного. Тут недалеко есть чудесная забегаловка.
После посещения этого злачного, но нужного места Оленин проводил меня до самого подъезда, всю дорогу сетуя на свою нелегкую судьбу участкового. Утомил он меня изрядно. Поэтому, когда пришло время расставаться, я с большим удовольствием пожал ему руку и пожелал всяческих благ.
Еще не входя в квартиру, я понял, что Милка принимает гостей, и это обстоятельство меня сильно опечалило, поскольку времени уже было предостаточно. Дело близилось к девяти часам, а поздние гости всегда утомительны. Они заставляют нас нервничать и плохо о них думать. Однако все это я позабыл, едва только увидел, с кем щебечет Милка. В общем-то я ее ждал, но не так скоро. На кухне, раскуривая сигареты и попивая кофеек, сидела незабвенная Кнопка. Еще вчера назвавшая меня ментом позорным, нынче она приперлась вновь.
— А вот и Кот пришел, — объявила мой выход супруга. — Мы тут тебя заждались. Кофе надулись под завязку. Галина Григорьевна к тебе по делу. Где вам удобнее разговаривать? Здесь или в кабинете?
— Мне все равно, — недовольно ответил я. — Но кажется, мы с госпожой Русовой обо всем договорились еще вчера. Или я что-то путаю?
— Константин Иванович, простите меня за мою несдержанность, вы сами понимаете — нервы, — безо всякого замешательства, как по писаному, строго-официально извинилась она. — У меня к вам все тот же разговор, ситуация не изменилась.
— Взятки надо давать умеючи, тогда и ситуации меняются, — назидательно проворчал я, подсаживаясь к ополовиненной бутылке. — А то завернула пресс в прозрачный пакет и следователю на стол. Ты бы его еще начальнику ОБЭПа принесла, овца неразумная. А ведь я тебя, фиалка Монмартра, предупреждал, предостерегал от подобных действий. Да куда уж нам! — бухтел я, незаметно наполняя стаканчик. — Мы же самые умные. Мы же на «фольксвагенах» раскатываем.
— Хватит тебе ворчать, — вступилась за мою бывшую любовницу жена. — Человеку помощь нужна, а ты тут брюзжишь, как старый кастрированный мерин.
— А где ты видела полноценного мерина? — въедливо спросил я, попутно заглатывая коньяк. — К тому же тебе вообще не следует присутствовать при моих деловых встречах. Это ставит клиента в неловкое положение. Итак, госпожа Русова, с чего мы начнем?
— С того, чем кончили, — ответила она как-то двусмысленно.
— Думаю, ты права, только сначала позволь мне задать парочку вопросов.
— Я полностью в твоем распоряжении, — опять с подтекстом ответила чертова кукла.
— Почему до сих пор сестру держат под замком? Неужели у нее нет надежного алиби? Объясни, в чем причина?
— Алиби есть, но нет того, кто бы это алиби подтвердил.
— Боюсь, что я не совсем понимаю.
— А чего тут понимать. Время теткиной смерти точно установить не могут, не позволяет амплитуда температурных данных. Попросту говоря, не знают, сколько градусов тепла было в ее квартире на протяжении недели. А отсюда время смерти определяется лишь предположительно, где-то от двенадцати часов дня четвертого февраля до двенадцати пятого, то есть ровно сутки. Что касается рабочего времени и даже вечернего, тут все в порядке — Татьяна была у всех на виду, а вот с ночным промежутком получается плохо. Дело в том, что Татьяна спала одна и вполне естественно, что за этот период никто поручиться не может.
— Вот видите, бабоньки, как это опасно — одной ложиться в постель? Однако это обстоятельство не дает им права держать ее в камере.
— Это прекрасно все понимают, да что толку. У нас ведь правохеровое государство, где законы любят, как проституток в подъезде.
— Галина Григорьевна, почему вчера ты оборвала и увела наш разговор в сторону, едва он коснулся теткиных золотых украшений? Я не имею в виду те, о которых известно всем соседям и милиции.
— Сложный вопрос… Понимаешь… Я думаю, что у тетки этого добра было больше.
— Думаешь или уверена в этом?
— Возьмем лишь одну сторону дела — всю жизнь проработала бухгалтером мясокомбината и при этом всю жизнь прожила одна.
— Ну и что? Зарплата бухгалтера того времени была не ахти какой высокой.
— А разве я говорю о зарплате? Мне доподлинно известно, что последние годы эпохи застоя, когда с мясом была напряженка, тетка ежедневно, с завидным упорством таскала его, как белка орехи. И в том числе дефицитную колбасу и копчености. Так же знаю, что сбывала она свой товар по соседям и знакомым, естественно, не по дружеским ценам.
— Из этого еще не следует, что она стала подпольным миллионером.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34