Быстро надоедает. Когда меня просто катают, я чувствую свою ненужность, и это меня злит. Не интересно лететь, когда ты не можешь управлять самолетом, тогда уж лучше выйти и пойти пешком. Пока эти инопланетяне достаточно спокойны и хитры, чтобы я не сомневался в том, что именно я —хозяин своей маленькой судьбы, я играю в их игру. Но как только они посмеют потянуть за ниточки, я их обрежу.
— Может быть, они тянут за ниточки о-ч-е-н-ь о-с-т-о-р-о-ж-н-о, — сказал он.
Я улыбнулся ему.
— До сих пор они себя не выдали. Но если я увижу эти ниточки на своих запястьях, в ту же минуту в ход пойдут ножницы.
Заканчивая документальное живописание катастроф, комментатор пожелал всем счастливого дня и выразил надежду встретиться с нами завтра.
Лесли повернулась ко мне.
— Это Дикки, не так ли?
— Откуда ты знаешь?
— Он беспокоится о будущем.
Она — телепат, подумал я.
— Ты что, разговаривала с ним?
— Нет, — ответила она. — Если бы его не обеспокоило то, что мы только что увидели, я бы подумала, что ты сходишь с ума.
Тридцать один
На следующее утро Лесли, что-то напевая, возилась со своим компьютером, когда я остановился у ее дверей. Я постучался.
— Это всего лишь я.
— Не всего лишь ты, — сказала она, подняв голову. — Ты — это очень многое! Ты мой любимый!
Чем бы она ни занималась в данный момент, у нее, по-видимому, все получалось. Если у нее что-то не выходит, она не напевает, не поднимает головы, она просто отводит мне лишнюю дорожку в своем сознании и продолжает одновременно заниматься всем остальным.
— Сколько ты весишь? — спросил я.
Она подняла руки над головой.
— Смотри.
— Отлично. Просто превосходно. Но, может быть, чуть-чуть меньше, чем нужно, тебе не кажется?
— Ты идешь за продуктами, — угадала она.
Я вздохнул. Бывало, мне хватало нескольких минут, чтобы ее обработать, причитая, как страшна анорексия, грозящая каждой работающей женщине, или предсказывая близящийся ледниковый период и сокращение мировых запасов продовольствия. Теперь Лесли способна раскусить мою самую тонкую игру.
Однако потеряно было не совсем все, так как мне удалось узнать, сколько она весит.
— Взять что-нибудь особенное? —спросил я в надежде у слышать: «Да! Торты, кексы и пирожные с заварным кремом».
— Крупу и овощи, — сказала она, сама Дисциплина. — Нам нужна морковь?
— Уже в списке, — ответил я.
Накануне того дня, как мы решим вознестись из наших тел, я испеку два лимонных пирога — по одному на каждого — и предложу съесть их, пока они не остыли, подумал я. Жена откажется, в шоке от моей потери контроля над собой, и я съем их сам.
Он нашел меня в рисовой секции отдела круп.
— Правда ли, что существует философия полета?
Я обернулся, обрадовавшись встрече.
— Дикки, да! Чтобы летать, мы должны верить в то, что не можем увидеть, не так ли? И чем больше мы узнаем о принципах аэродинамики, тем свободнее мы себя чувствуем в воздухе, вплоть до ощущения волшебства…
— Существует также и философия боулинга.
Этот внезапный переход так меня поразил, что я громко повторил вслед за ним:
— Боулинг?
В пшеничном отделе какая-то женщина подняла голову и взглянула на меня, разговаривающего в полном одиночестве, с большим пакетом коричневого риса в руке.
Я потряс головой и на миг улыбнулся ей: видите ли, я немного эксцентричен.
Дикки не обратил на это внимания.
— Должна быть, — сказал он. — Если существует философия полета, то должна существовать и философия боулинга — для тех, кому не нравятся самолеты.
— Капитан, — сказал я ему тихо, направляя свою тележку в угол с овощами, — нет таких людей, которым не нравились бы самолеты. Тем не менее существует и философия боулинга. Каждый из нас выбирает свою дорожку, и смысл в том, чтобы очистить ее от кеглей — наших жизненных испытаний, потом выставить время и начать сначала. Кегли специально сделаны неустойчивыми, они сбалансированы в расчете на падение. Но они так и будут маячить в конце нашей дорожки, пока мы не решимся предпринять какие-нибудь действия, чтобы убрать их с пути. Семь из десяти — это не катастрофа, а удовольствие, шанс проявить нашу дисциплину, умение и грацию в вынужденных обстоятельствах. И те, кто за этим наблюдают, получают такое же удовольствие, как и мы сами.
— Садоводство.
— Что посеешь, то и пожнешь. Думай, что выращиваешь, так как однажды это станет твоим обедом…
Я был настолько захвачен его внезапным тестом, что проехал мимо шоколадного отдела и даже не посмотрел в ту сторону, заранее готовя в уме метафоры о солнце, сорняках и воде для ответов на его возможные вопросы о философии прыжков с шестом, вождения гоночных машин, розничной торговли. В том, что большинство из нас называет любовью, подумал я, также кроется поразительная метафора и наилегчайший способ объяснить, почему мы выбираем Землю для игр.
— Но как все это действует, Ричард?
Он сразу же прикусил язык, ужаснувшись своей ошибке.
— Как, по твоему мнению, все это действует?
— Вселенная? Я уже рассказал.
Я выбрал сетку яблок с открытого лотка.
— Не Вселенная. Посев. Как и почему это происходит. Я понимаю, что это не так важно, раз, по-твоему, это все — только Образы. Но все же каким образом невидимые идеи превращаются в видимые объекты и события?
— Иногда мне хочется, чтобы ты был взрослым, Дикки.
— Почему?
Интересно, подумал я, выбирая пучок свеклы. Ни звука неудовольствия, когда я выразил свое желание видеть его взрослым, хотя это от него не зависело. Был ли я в свое время так же эмоционально развит, как этот смышленый мальчуган?
— Потому что мне потребовалось бы гораздо меньше слов на объяснение, если бы ты знал квантовую механику. Я свел физику сознания к сотне слов, но тебе потребовалась бы вечность, чтобы проникнуть в их суть. Ты никогда не будешь взрослым, и я никогда не смогу вручить тебе свой трактат, умещающийся на одной странице.
Любопытство одержало верх.
— Представь, что я — взрослый, знающий квантовую механику, — сказал он. — Как бы ты рассказал о работе сознания всего на одной странице? Конечно, я еще слишком мал, чтобы понять, но мне просто интересно было бы послушать. Можешь рассказывать так, как сочтешь необходимым, не делая скидки на мой возраст.
Это вызов, подумал я, он считает, что я блефую. Я покатил тележку с продуктами к кассе.
— Сначала я скажу название: Физика Сознания, или Популярно о Пространстве-Времени.
— Дальше пойдет резюме, — сказал он. Я воззрился на него. Я не знал слова «резюме», когда учился в школе. Откуда он знает?
— Точно, — сказал я. — А теперь я должен изложить свои мысли красивым шрифтом, как в «American Journal of Particle Science». Внимательно вслушивайся, и может, тебе удастся понять одно-два слова, хоть ты и ребенок.
Он засмеялся.
— Хоть я и ребенок.
Я прочистил горло и притормозил тележку возле кассы, радуясь минутной задержке в небольшой очереди.
— Так ты хочешь услышать все как есть и сразу?
— Как если бы я был квантовым механиком, — сказал он.
Вместо того чтобы исправлять его стилистическую ошибку, я рассказал ему все, что думал.
— Мы являемся фокусирующими точками сознания, — начал я, — с огромной созидательностью. Когда мы вступаем на автономную голограмметрическую арену, называемую нами пространство-время, мы сразу же начинаем в неистовом продолжительном фейерверке продуцировать творческие частицы, имаджоны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
— Может быть, они тянут за ниточки о-ч-е-н-ь о-с-т-о-р-о-ж-н-о, — сказал он.
Я улыбнулся ему.
— До сих пор они себя не выдали. Но если я увижу эти ниточки на своих запястьях, в ту же минуту в ход пойдут ножницы.
Заканчивая документальное живописание катастроф, комментатор пожелал всем счастливого дня и выразил надежду встретиться с нами завтра.
Лесли повернулась ко мне.
— Это Дикки, не так ли?
— Откуда ты знаешь?
— Он беспокоится о будущем.
Она — телепат, подумал я.
— Ты что, разговаривала с ним?
— Нет, — ответила она. — Если бы его не обеспокоило то, что мы только что увидели, я бы подумала, что ты сходишь с ума.
Тридцать один
На следующее утро Лесли, что-то напевая, возилась со своим компьютером, когда я остановился у ее дверей. Я постучался.
— Это всего лишь я.
— Не всего лишь ты, — сказала она, подняв голову. — Ты — это очень многое! Ты мой любимый!
Чем бы она ни занималась в данный момент, у нее, по-видимому, все получалось. Если у нее что-то не выходит, она не напевает, не поднимает головы, она просто отводит мне лишнюю дорожку в своем сознании и продолжает одновременно заниматься всем остальным.
— Сколько ты весишь? — спросил я.
Она подняла руки над головой.
— Смотри.
— Отлично. Просто превосходно. Но, может быть, чуть-чуть меньше, чем нужно, тебе не кажется?
— Ты идешь за продуктами, — угадала она.
Я вздохнул. Бывало, мне хватало нескольких минут, чтобы ее обработать, причитая, как страшна анорексия, грозящая каждой работающей женщине, или предсказывая близящийся ледниковый период и сокращение мировых запасов продовольствия. Теперь Лесли способна раскусить мою самую тонкую игру.
Однако потеряно было не совсем все, так как мне удалось узнать, сколько она весит.
— Взять что-нибудь особенное? —спросил я в надежде у слышать: «Да! Торты, кексы и пирожные с заварным кремом».
— Крупу и овощи, — сказала она, сама Дисциплина. — Нам нужна морковь?
— Уже в списке, — ответил я.
Накануне того дня, как мы решим вознестись из наших тел, я испеку два лимонных пирога — по одному на каждого — и предложу съесть их, пока они не остыли, подумал я. Жена откажется, в шоке от моей потери контроля над собой, и я съем их сам.
Он нашел меня в рисовой секции отдела круп.
— Правда ли, что существует философия полета?
Я обернулся, обрадовавшись встрече.
— Дикки, да! Чтобы летать, мы должны верить в то, что не можем увидеть, не так ли? И чем больше мы узнаем о принципах аэродинамики, тем свободнее мы себя чувствуем в воздухе, вплоть до ощущения волшебства…
— Существует также и философия боулинга.
Этот внезапный переход так меня поразил, что я громко повторил вслед за ним:
— Боулинг?
В пшеничном отделе какая-то женщина подняла голову и взглянула на меня, разговаривающего в полном одиночестве, с большим пакетом коричневого риса в руке.
Я потряс головой и на миг улыбнулся ей: видите ли, я немного эксцентричен.
Дикки не обратил на это внимания.
— Должна быть, — сказал он. — Если существует философия полета, то должна существовать и философия боулинга — для тех, кому не нравятся самолеты.
— Капитан, — сказал я ему тихо, направляя свою тележку в угол с овощами, — нет таких людей, которым не нравились бы самолеты. Тем не менее существует и философия боулинга. Каждый из нас выбирает свою дорожку, и смысл в том, чтобы очистить ее от кеглей — наших жизненных испытаний, потом выставить время и начать сначала. Кегли специально сделаны неустойчивыми, они сбалансированы в расчете на падение. Но они так и будут маячить в конце нашей дорожки, пока мы не решимся предпринять какие-нибудь действия, чтобы убрать их с пути. Семь из десяти — это не катастрофа, а удовольствие, шанс проявить нашу дисциплину, умение и грацию в вынужденных обстоятельствах. И те, кто за этим наблюдают, получают такое же удовольствие, как и мы сами.
— Садоводство.
— Что посеешь, то и пожнешь. Думай, что выращиваешь, так как однажды это станет твоим обедом…
Я был настолько захвачен его внезапным тестом, что проехал мимо шоколадного отдела и даже не посмотрел в ту сторону, заранее готовя в уме метафоры о солнце, сорняках и воде для ответов на его возможные вопросы о философии прыжков с шестом, вождения гоночных машин, розничной торговли. В том, что большинство из нас называет любовью, подумал я, также кроется поразительная метафора и наилегчайший способ объяснить, почему мы выбираем Землю для игр.
— Но как все это действует, Ричард?
Он сразу же прикусил язык, ужаснувшись своей ошибке.
— Как, по твоему мнению, все это действует?
— Вселенная? Я уже рассказал.
Я выбрал сетку яблок с открытого лотка.
— Не Вселенная. Посев. Как и почему это происходит. Я понимаю, что это не так важно, раз, по-твоему, это все — только Образы. Но все же каким образом невидимые идеи превращаются в видимые объекты и события?
— Иногда мне хочется, чтобы ты был взрослым, Дикки.
— Почему?
Интересно, подумал я, выбирая пучок свеклы. Ни звука неудовольствия, когда я выразил свое желание видеть его взрослым, хотя это от него не зависело. Был ли я в свое время так же эмоционально развит, как этот смышленый мальчуган?
— Потому что мне потребовалось бы гораздо меньше слов на объяснение, если бы ты знал квантовую механику. Я свел физику сознания к сотне слов, но тебе потребовалась бы вечность, чтобы проникнуть в их суть. Ты никогда не будешь взрослым, и я никогда не смогу вручить тебе свой трактат, умещающийся на одной странице.
Любопытство одержало верх.
— Представь, что я — взрослый, знающий квантовую механику, — сказал он. — Как бы ты рассказал о работе сознания всего на одной странице? Конечно, я еще слишком мал, чтобы понять, но мне просто интересно было бы послушать. Можешь рассказывать так, как сочтешь необходимым, не делая скидки на мой возраст.
Это вызов, подумал я, он считает, что я блефую. Я покатил тележку с продуктами к кассе.
— Сначала я скажу название: Физика Сознания, или Популярно о Пространстве-Времени.
— Дальше пойдет резюме, — сказал он. Я воззрился на него. Я не знал слова «резюме», когда учился в школе. Откуда он знает?
— Точно, — сказал я. — А теперь я должен изложить свои мысли красивым шрифтом, как в «American Journal of Particle Science». Внимательно вслушивайся, и может, тебе удастся понять одно-два слова, хоть ты и ребенок.
Он засмеялся.
— Хоть я и ребенок.
Я прочистил горло и притормозил тележку возле кассы, радуясь минутной задержке в небольшой очереди.
— Так ты хочешь услышать все как есть и сразу?
— Как если бы я был квантовым механиком, — сказал он.
Вместо того чтобы исправлять его стилистическую ошибку, я рассказал ему все, что думал.
— Мы являемся фокусирующими точками сознания, — начал я, — с огромной созидательностью. Когда мы вступаем на автономную голограмметрическую арену, называемую нами пространство-время, мы сразу же начинаем в неистовом продолжительном фейерверке продуцировать творческие частицы, имаджоны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50