Удивительно, что ты еще способен чревоугодничать, наслаждаясь вкусом рагу: для живота, затянутого этаким камзолом, яичница с ветчиной — более подходящая пища!
— Смейтесь сколько угодно, милорд, — отвечал его товарищ, — ваш заряд все равно скоро кончится. Лучше поведайте-ка мне придворные новости, коли уж нам довелось повстречаться.
— Тебе бы еще час назад следовало порасспросить меня об этом, — сказал лорд, -да ты никак не мог оторваться от блюд Шобера. Ты, видно, сообразил, что королевские дела не простынут, а кушанья надобно есть горячими.
— Вовсе нет, милорд! Я нарочно говорил о предметах посторонних, покуда этот негодяй хозяин был здесь и подслушивал. Теперь мы одни, и я умоляю вас поскорее поведать мне, что нового при дворе.
— Дело о заговоре прекращено, — ответил кавалер. — Сэр Джордж Уэйкмен оправдан — свидетели обвинения были отведены присяжными. Скрогз сначала подпевал одним, теперь подпевает другим.
— К черту заговор, Уэйкмена, свидетелей, папистов и протестантов! Неужели вы думаете, меня интересует подобная чепуха? До тех пор, пока заговор не проникнет во дворец и не завладеет воображением старого Раули, мне решительно все равно, кто во что верит. Я держусь за того, кто меня вывезет.
— Тогда вот тебе другая новость, — сказал милорд, — Рочестер в немилости.
— В немилости? Как и за что? В то утро, когда я уезжал, он стоял не менее прочно, чем остальные.
— Все кончено. Он сломал себе шею на той самой эпитафии и теперь может сочинить другую — своей придворной карьере; она мертва и похоронена [Речь идет о знаменитой эпиграмме на Карла II, написанной Рочестером. Она была сочинена по просьбе короля, который тем не менее был возмущен ее язвительностью. Ее строки хорошо известны:
Под эти своды прибыл из дворца
Король, чье слово было хрупко.
За ним не числится ни глупого словца,
Ни умного поступка.
— Эпитафия? — воскликнул Том. — Он сочинил ее при мне, и тот, для кого она написана, восхищался ею как самой остроумной шуткой.
— И мы так думали, — отвечал его собеседник. — Но она разнеслась повсюду, да еще с невероятной быстротой. Ее читали вслух в каждой кофейне, напечатали чуть не в половине всех журналов. Граммон перевел ее на французский. А ведь мудрено смеяться над язвительной шуткой, когда ее без конца повторяют со всех сторон. Потому то сочинитель и впал в немилость. И не будь его светлости герцога Бакингема, двор стал бы так же скучен, как парик лорда-канцлера.
— Или как голова, которая его носит. Что же, милорд, чем меньше при Дворе людей, тем больше там свободного места для других. Однако две главные струны на скрипке Шафтсбери лопнули: заговору папистов не верят, а Рочестер в немилости. Времена смутные — выпьем за человечка, который наведет порядок.
— Я тебя понимаю, — ответил кавалер, — и желаю успеха. Поверь мне, милорд тебя любит и жаждет видеть. Ну вот, я выпил под твой тост; теперь моя очередь: с твоего позволения, за здоровье его светлости герцога Бака note 47, который отнюдь не ломака!
— За самого веселого пэра, какой когда-либо умел превращать ночь в день, — подхватил Смит. — Нет, нет, наливайте до краев и пейте одним духом. И я выпью super naculum note 48. А за кого стоит наша первая дама note 49
— Она решительно против всяких перемен, — ответил милорд. — Маленький Энтони ничего не может с ней сделать note 50.
— Тогда он должен свести на нет ее влияние. Дайтека я шепну вам на ухо. Вы знаете…
Тут он стал говорить так тихо, что Джулиан ничего не расслышал.
— Знаю ли я его? — вскричал милорд. — Знаю ли я Неда с острова Мэн? Разумеется, знаю.
— Он-то и свяжет обе лопнувшие струны. Запомните, что я вам сказал. А потому пью за его здоровье.
— Поэтому и я пью, — подхватил молодой кавалер, — а если бы не это, ни под каким видом не стал бы пить: я знаю, что Нед — негодяй.
— Согласен, милорд, согласен. Он отъявленный подлец, но способный, милорд, способный и нужный. А в нашем деле — просто незаменимый. Что за черт? Это шампанское с каждой минутой становится все крепче!
— Послушай, любезный Том, — сказал придворный, — расскажи-ка мне подробнее об этой тайне. Уверен, что ты все знаешь, — кому же еще доверять, как не надежному Чиффинчу?
— Вы слишком милостивы, милорд, — отвечал с пьяной важностью Смит (теперь мы станем называть этого человека его настоящим именем Чиффинч), у которого многократные возлияния в тот вечер развязали язык. — Немного людей, милорд, знают так много и говорят так мало, как я. Мой девиз — conticuere omnes note 51 — так нас учили по-латыни, а значит это «держи язык за зубами».
— Но не с друзьями, любезный Том, только не с друзьями. Неужели ты будешь таким упрямцем, что не скажешь другу пи словечка? Знаешь, ты становишься уж слишком благоразумен и важен для своей должности. Шнуры твоей крестьянской куртки того и гляди лопнут от распирающих тебя секретов. Ну-ка, расстегни хоть одну пуговицу, Том, для твоего же блага советую. Распусти пояс, дай твоему верному другу узнать, что там замышляют. Ты же знаешь, я не меньше тебя предан маленькому Энтони, если он только сможет взять верх.
— Если? Ах ты, Фома неверный! — вскричал Чиффинч. — Это ты мне говоришь «если»? В пашем деле не должно быть никаких «если» и никаких «только». Первую даму надо столкнуть на ступенечку вниз, а заговор подтянуть на две-три вверх. Ты знаешь Неда? Честный Нед должен отомстить за смерть брата!
— Я слышал об этом, — отвечал придворный, — и думаю, что его упорный отказ забыть обиду — одна из немногих в нем отвратительных добродетелей.
— И вот, — продолжал Чиффинч, — стараясь любым способом осуществить свое мщение и думая об этом день и ночь, Нед отыскал сокровище.
— Что? На острове Мэн? — удивился собеседник Чиффинча.
— Именно. Такая красавица, что стоит ей только показаться, и все фаворитки, начиная с герцогинь Портсмутской и Кливлендской и кончая трехгрошовой госпожой Нелли, полетят ко всем чертям.
— Клянусь честью, Чиффинч, подкрепление отыскано по всем правилам твоей тактики. Только смотри, Том, для победы мало румяных щечек да блестящих глазок: тут надобен ум, мой любезный, ум, правильная повадка да хоть немного здравого смысла, чтобы сохранить влияние, когда она его добьется.
— Полноте! Вам ли учить меня этой науке? — сказал Чиффинч. — Выпьем за ее здоровье полный бокал! Нет, вы будете пить, стоя на коленях! Никогда не доводилось мне видеть столь совершенную красоту. Нарочно ходил для этого в церковь, а ведь я там не был десять лет… Нет, я лгу, не в церковь, а в часовню.
— В часовню! — вскричал придворный. — Черт побери, так она пуританка?
— Разумеется. Неужели вы думаете, я бы стал помогать папистке войти в милость в такое время, когда достопочтенный милорд публично заявил в палате, что около короля не должно быть слуг и служанок из католиков, дабы его слух не оскорбляли ни лай, ни мяуканье? note 52
— Но подумай, Чиффинч: а вдруг она ему не понравится? Может ли старый Раули с его игривым умом и любовью ко всякой игре ума, с его необузданностью и любовью ко всему необузданному вступить в связь с глупой пуританкой, начиненной ханжеской добродетелью? Нет, будь она хоть самой Венерой!
— Ты в этом деле ничего не смыслишь, — отвечал Чиффинч. — Уверяю тебя, что внезапное превращение святой в грешницу особенно подстегнет интерес старика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164
— Смейтесь сколько угодно, милорд, — отвечал его товарищ, — ваш заряд все равно скоро кончится. Лучше поведайте-ка мне придворные новости, коли уж нам довелось повстречаться.
— Тебе бы еще час назад следовало порасспросить меня об этом, — сказал лорд, -да ты никак не мог оторваться от блюд Шобера. Ты, видно, сообразил, что королевские дела не простынут, а кушанья надобно есть горячими.
— Вовсе нет, милорд! Я нарочно говорил о предметах посторонних, покуда этот негодяй хозяин был здесь и подслушивал. Теперь мы одни, и я умоляю вас поскорее поведать мне, что нового при дворе.
— Дело о заговоре прекращено, — ответил кавалер. — Сэр Джордж Уэйкмен оправдан — свидетели обвинения были отведены присяжными. Скрогз сначала подпевал одним, теперь подпевает другим.
— К черту заговор, Уэйкмена, свидетелей, папистов и протестантов! Неужели вы думаете, меня интересует подобная чепуха? До тех пор, пока заговор не проникнет во дворец и не завладеет воображением старого Раули, мне решительно все равно, кто во что верит. Я держусь за того, кто меня вывезет.
— Тогда вот тебе другая новость, — сказал милорд, — Рочестер в немилости.
— В немилости? Как и за что? В то утро, когда я уезжал, он стоял не менее прочно, чем остальные.
— Все кончено. Он сломал себе шею на той самой эпитафии и теперь может сочинить другую — своей придворной карьере; она мертва и похоронена [Речь идет о знаменитой эпиграмме на Карла II, написанной Рочестером. Она была сочинена по просьбе короля, который тем не менее был возмущен ее язвительностью. Ее строки хорошо известны:
Под эти своды прибыл из дворца
Король, чье слово было хрупко.
За ним не числится ни глупого словца,
Ни умного поступка.
— Эпитафия? — воскликнул Том. — Он сочинил ее при мне, и тот, для кого она написана, восхищался ею как самой остроумной шуткой.
— И мы так думали, — отвечал его собеседник. — Но она разнеслась повсюду, да еще с невероятной быстротой. Ее читали вслух в каждой кофейне, напечатали чуть не в половине всех журналов. Граммон перевел ее на французский. А ведь мудрено смеяться над язвительной шуткой, когда ее без конца повторяют со всех сторон. Потому то сочинитель и впал в немилость. И не будь его светлости герцога Бакингема, двор стал бы так же скучен, как парик лорда-канцлера.
— Или как голова, которая его носит. Что же, милорд, чем меньше при Дворе людей, тем больше там свободного места для других. Однако две главные струны на скрипке Шафтсбери лопнули: заговору папистов не верят, а Рочестер в немилости. Времена смутные — выпьем за человечка, который наведет порядок.
— Я тебя понимаю, — ответил кавалер, — и желаю успеха. Поверь мне, милорд тебя любит и жаждет видеть. Ну вот, я выпил под твой тост; теперь моя очередь: с твоего позволения, за здоровье его светлости герцога Бака note 47, который отнюдь не ломака!
— За самого веселого пэра, какой когда-либо умел превращать ночь в день, — подхватил Смит. — Нет, нет, наливайте до краев и пейте одним духом. И я выпью super naculum note 48. А за кого стоит наша первая дама note 49
— Она решительно против всяких перемен, — ответил милорд. — Маленький Энтони ничего не может с ней сделать note 50.
— Тогда он должен свести на нет ее влияние. Дайтека я шепну вам на ухо. Вы знаете…
Тут он стал говорить так тихо, что Джулиан ничего не расслышал.
— Знаю ли я его? — вскричал милорд. — Знаю ли я Неда с острова Мэн? Разумеется, знаю.
— Он-то и свяжет обе лопнувшие струны. Запомните, что я вам сказал. А потому пью за его здоровье.
— Поэтому и я пью, — подхватил молодой кавалер, — а если бы не это, ни под каким видом не стал бы пить: я знаю, что Нед — негодяй.
— Согласен, милорд, согласен. Он отъявленный подлец, но способный, милорд, способный и нужный. А в нашем деле — просто незаменимый. Что за черт? Это шампанское с каждой минутой становится все крепче!
— Послушай, любезный Том, — сказал придворный, — расскажи-ка мне подробнее об этой тайне. Уверен, что ты все знаешь, — кому же еще доверять, как не надежному Чиффинчу?
— Вы слишком милостивы, милорд, — отвечал с пьяной важностью Смит (теперь мы станем называть этого человека его настоящим именем Чиффинч), у которого многократные возлияния в тот вечер развязали язык. — Немного людей, милорд, знают так много и говорят так мало, как я. Мой девиз — conticuere omnes note 51 — так нас учили по-латыни, а значит это «держи язык за зубами».
— Но не с друзьями, любезный Том, только не с друзьями. Неужели ты будешь таким упрямцем, что не скажешь другу пи словечка? Знаешь, ты становишься уж слишком благоразумен и важен для своей должности. Шнуры твоей крестьянской куртки того и гляди лопнут от распирающих тебя секретов. Ну-ка, расстегни хоть одну пуговицу, Том, для твоего же блага советую. Распусти пояс, дай твоему верному другу узнать, что там замышляют. Ты же знаешь, я не меньше тебя предан маленькому Энтони, если он только сможет взять верх.
— Если? Ах ты, Фома неверный! — вскричал Чиффинч. — Это ты мне говоришь «если»? В пашем деле не должно быть никаких «если» и никаких «только». Первую даму надо столкнуть на ступенечку вниз, а заговор подтянуть на две-три вверх. Ты знаешь Неда? Честный Нед должен отомстить за смерть брата!
— Я слышал об этом, — отвечал придворный, — и думаю, что его упорный отказ забыть обиду — одна из немногих в нем отвратительных добродетелей.
— И вот, — продолжал Чиффинч, — стараясь любым способом осуществить свое мщение и думая об этом день и ночь, Нед отыскал сокровище.
— Что? На острове Мэн? — удивился собеседник Чиффинча.
— Именно. Такая красавица, что стоит ей только показаться, и все фаворитки, начиная с герцогинь Портсмутской и Кливлендской и кончая трехгрошовой госпожой Нелли, полетят ко всем чертям.
— Клянусь честью, Чиффинч, подкрепление отыскано по всем правилам твоей тактики. Только смотри, Том, для победы мало румяных щечек да блестящих глазок: тут надобен ум, мой любезный, ум, правильная повадка да хоть немного здравого смысла, чтобы сохранить влияние, когда она его добьется.
— Полноте! Вам ли учить меня этой науке? — сказал Чиффинч. — Выпьем за ее здоровье полный бокал! Нет, вы будете пить, стоя на коленях! Никогда не доводилось мне видеть столь совершенную красоту. Нарочно ходил для этого в церковь, а ведь я там не был десять лет… Нет, я лгу, не в церковь, а в часовню.
— В часовню! — вскричал придворный. — Черт побери, так она пуританка?
— Разумеется. Неужели вы думаете, я бы стал помогать папистке войти в милость в такое время, когда достопочтенный милорд публично заявил в палате, что около короля не должно быть слуг и служанок из католиков, дабы его слух не оскорбляли ни лай, ни мяуканье? note 52
— Но подумай, Чиффинч: а вдруг она ему не понравится? Может ли старый Раули с его игривым умом и любовью ко всякой игре ума, с его необузданностью и любовью ко всему необузданному вступить в связь с глупой пуританкой, начиненной ханжеской добродетелью? Нет, будь она хоть самой Венерой!
— Ты в этом деле ничего не смыслишь, — отвечал Чиффинч. — Уверяю тебя, что внезапное превращение святой в грешницу особенно подстегнет интерес старика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164