Человек валится набок, как мешок с
тряпьем, но он еще не успел коснуться асфальта, как вдруг раздается
странный каркающий сигнал и, откуда ни возьмись, вынырнула и остановилась
возле него давешняя нелепая машина с красными крестами на бортах. Сейчас
на ней включено все: все прожектора, все окна, все фары, и добрый десяток
красных, синих, желтых, зеленых огней одновременно перемигиваются у нее на
крыше, на капоте, на боках. Расторопные люди в белых комбинезонах с
красными крестами на спине, на плечах и на груди выскакивают под дождь и
бегут к упавшему, волоча за собой шланги и кабели, на бегу распахивая
черные чемоданчики со светящимися циферблатами и шкалами внутри. Они
склоняются над пострадавшим и что-то делают с ним. Главный из них в
причудливом шлеме, из которого рогами торчат две антенны, и трясущиеся у
самого рта тонкие лапки с набалдашниками, и длинный штырь с микрофоном,
человек этот, весь красный и потный от возбуждения, нависнув над
пострадавшим, орет надрывно:
- Что вы видите? Говорите! Говори! Что видишь? Говори! Скорее!
Говори!
Закаченные глаза пострадавшего обретают осмысленное выражение, и он
лепечет:
- Коридор... Коридор вижу... Они уходят...
Он замолкает, и глаза его вновь закатываются.
- Дальше! Дальше! - надрывается главный. - Говори! Кто в коридоре?
Кто уходит? Говори! Говори!
- Малыш... - бормочет пострадавший. - Малыш и Карлсон... По
коридору... Длинный...
Тут взор его окончательно проясняется, он отпихивает от себя главного
и садится.
- Все. Проехало, - говорит один из санитаров.
Пострадавшему помогают встать, подают ему зонтик.
- Спасибо, - запинаясь, бормочет пострадавший. - Ох, большое спасибо.
А в толпе хоть бы кто голову повернул.

Лора, бывшая жена Нурланна, принимает бывшего мужа в своей гостиной.
Гостиная обставлена не просто богато, но изысканно, поэтому очень странно
видеть на безукоризненном мозаичном паркете под портьерами, закрывающими
окна, обширные темные лужи.
- Я пригласила тебя сюда не для того, чтобы обмениваться резкостями,
- говорит Лора. - У меня к тебе дело. Однако я не хочу говорить о нем без
моего адвоката. Имей терпенье. Он должен прийти с минуты на минуту.
- Прекрасно, - произносит надменно Нурланн. - Поговорим о чем-нибудь
другом. Где Ирма?
- Прекрасно, - в тон ему произносит Лора. - Поговорим об Ирме. Ты,
безусловно, будешь рад услышать, что твоя дочь делает большие успехи в
муниципальной гимназии и что ее лучший друг - сын гостиничного швейцара.
- Во всяком случае, ничего плохого я в этом не вижу.
- Ну конечно, было бы гораздо хуже, если бы твоя дочь получила
образование в Женеве или хотя бы в Президентском коллеже в столице... Мы
же демократы! Мы плоть от плоти народа!
Нурланн не успевает ответить, потому что в гостиной появляется рослый
человек в черно-белом клетчатом пиджаке и при клетчатом же галстуке.
Нурланн не сразу соображает, что это тот самый проповедник, который давеча
вещал с регулировочной тумбы.
- Знакомьтесь, - произносит Лора. - Мой адвокат. А это - мой бывший
муж, профессор Нурланн.
- Прошу прощения, я несколько опоздал, - говорит адвокат, кладя на
стол бювар и усаживаясь. - Но тем больше оснований у нас перейти прямо к
делу. Вот бумага, профессор. Моя клиентка хотела бы, чтобы вы эту бумагу
подписали, а я, как свидетель и как юрист, удостоверил вашу подпись.
Нурланн молча берет бумагу и начинает читать. Брови его задираются.
Он поднимает глаза на Лору.
- Позволь, - несколько растерянно говорит он. - На кой черт тебе это
надо? Кому какое дело?
- Тебе трудно поставить подпись? - холодно осведомляется Лора.
- Мне не трудно поставить подпись. Но я котел бы понять, на кой черт
это нужно? И потом, это все вранье! Ты никогда не была верной женой. Ты
никогда не ходила в церковь. Аборты ты делала! Только в мое время ты
сделала три аборта!
- Господа, господа, - примирительно вступает адвокат. - Не будем
горячиться. Профессор, я знаю, вы атеист. Ваша подпись под этим документом
не может иметь для вас никакого значения. Она ценна только для моей
клиентки. И не из юридических, а исключительно из религиозных соображений.
Считайте свою подпись под этим документом просто актом прощения, актом
братского примирения...
Он замолкает, потому что в глубине квартиры раздается какой-то лязг,
дребезг, звон разбитого стекла. Нурланн еще успевает заметить, как
внезапно побелело и осунулось лицо Лоры, как пришипился, втянув голову в
плечи, клетчатый адвокат, но тут дверь в гостиную распахивается, словно от
пинка ногой, и на пороге возникает Ирма.
Это девочка-подросток лет пятнадцати, высокая, угловатая, тощая, на
ней что-то вроде мини-сарафана, короткая прическа ее схвачена узкой белой
лентой, проходящей через лоб. Босая. И мокрая насквозь. Но ничего в ней
нет от "мокрой курицы", она выглядит, как если бы в очень жаркий день с
наслаждением искупалась и только что вышла из воды.
Лора и адвокат встают. Физиономии их выражают покорность, в них
что-то овечье.
Ирма с бешенством произносит:
- Я двадцать раз просила тебя, мама, не закрывать окна в моей
комнате! Что прикажешь мне делать? Зыбить их совсем? Я выбила одно. В
следующий раз выбью все.
Лора, совершенно белая, пытается что-то сказать, но из горла ее
вырывается только жалобный писк. Адвокат, втянувши голову в плечи, смотрит
себе под ноги. Ирма обращает взгляд на Нурланна. Тоном ниже, без всякой
приветливости, произносит:
- Здравствуй, папа.
- Здравствуй, здравствуй, - говорит Нурланн озадаченно. - Что это ты
сегодня так развоева...
Ирма прерывает его:
- Мы с тобой еще поговорим, папа. Может быть, уже сегодня вечером. Ты
нам нужен.
И вновь - матери:
- Я в двадцать первый раз повторяю: не закрывай окна в моей комнате.
В двадцать первый и последний.
Она поворачивается и уходит.
Воцаряется неловкая тишина, и адвокат, криво ухмыляясь, говорит:
- Дети - дар божий, и дети - бич божий.
И тут Лора срывается.
- Ну что - доволен? - визжит она, перегнувшись через стол к Нурланну.
- Видел, как твоя дочь плюет мне в лицо? Как вытирает об меня ноги, словно
не мать я ей, а половая тряпка? Тебе, наверное, тоже захотелось? Плюй!
Топчи! Унижай! Не надо со мной церемониться! Да, я грешница, я грязь, я
сосуд мерзостей! Я убивала нерожденных младенцев моих, я блудила, я
ненавидела тебя и блудила, с кем только могла! Я смеялась над богом... я,
тля ничтожная! Это ты, ты научил меня смеяться над богом! А теперь
втаптываешь меня в ад, в вечный огонь... В серу меня смердящую, в уголья!
Дождался! Вон она, тьма страшная, кромешная, надвигается на мир! Сколько
еще дней осталось? Кто скажет? Это суд идет! Последний суд! Все перед ним
предстанем, и спросится с тебя, зачем не простил женщину, которая была с
тобою единой плотью и кровью, зачем толкнул ее в пропасть, когда одной
лишь подписи твоей хватило бы, чтобы спасти ее! Лжец! Лжец! Чистая я!
Перед Последним Судом говорю, я - чистая! Не было ничего, клевещешь!
Подписи пожалел, единого росчерка!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14