Дело в том, что Алан Нэдуэй не действовал больше тайно, как тать в нощи. Он намеренно выдал себя - еще откровенней, чем в тот раз, когда оставил карточку у Крэйлов. Если ему суждено попасть в тюрьму и в газеты, заявил преступник, он будет фигурировать там под собственным именем. В письме к брату он серьезно сообщал, что не видит в карманных кражах ничего дурного, но совесть (быть может, слишком чувствительная) не позволит ему обмануть доверчивого полисмена. Трижды пытался он назваться Ногглуопом, и всякий раз голос у него срывался от смущения.
Гром разразился дня через три после этого письма. Имя Нэдуэев замелькало в шапках всех вечерних газет, но контекст был совсем не тот, что обычно. Алан Нэдуэй, старший сын сэра Джекоба Нэдуэя (так звали к тому дню его отца), привлекался к суду по обвинению в воровстве, которым он прилежно и успешно занимался несколько недель.
Дело осложнялось тем, что вор цинично и безжалостно обирал бедняков, но выбрал к тому же тот самый квартал, где его брат, достопочтенный Норман Нэдуэй, подвизался с недавних пор в качестве приходского священника и неустанно творил добро, снискав заслуженную любовь прихожан.
- Просто не верится! - сокрушенно и веско сказал Джон Нэдуэй. Неужели человек способен на такую гнусность?
- Да, - немного сонно откликнулся Питер Прайс, - просто не верится.
Не вынимая рук из карманов, он встал, посмотрел в окно и прибавил:
- Да, лучше не скажешь! Вот именно: "просто не верится".
- И все же это правда, - сказал Джон и тяжело вздохнул.
Питер Прайс не отвечал так долго, что Джон вскочил на ноги.
- Что с вами, черт побери? - крикнул он. - Разве это не правда?
Сыщик кивнул.
- Когда вы говорите "это правда", я с вами согласен.
Но если вы спросите, что именно правда, я отвечу: "Не знаю". Я только догадываюсь в самых общих чертах.
Он снова помолчал, потом сказал резко:
- Вот что. Не хотел бы заранее возбуждать ни надежд, ни сомнений, но, если вы разрешите мне повидаться с теми, кто готовит дело, я, кажется, кое-что им подскажу.
Джон Нэдуэй медленно вышел из конторы. Он был сильно озадачен и не опомнился до вечера, то есть до самого отчего дома. Машину он вел, как всегда, умело, но лицо его против обыкновения было мрачным и растерянным. Все так запуталось и осложнилось, словно его загнали на самый край пропасти, а это нечасто бывает с людьми его склада.
Он охотно сознался бы со всем простодушием, что он не мыслитель и ничего не видит странного, если человек не задумался ни разу в жизни. Но сейчас все стало непонятным, вплоть до этого деловитого коренастого сыщика. Даже темные деревья перед загородным домом изогнулись вопросительными знаками. Единственное окно, светившееся на темной глыбе дома, напоминало любопытный глаз. Джон слишком хорошо знал, что позор и беда нависли над их семьей, как грозовая туча. Именно эту беду он всегда пытался предотвратить; а сейчас, когда она пришла, он даже не мог назвать ее незаслуженной.
На темной веранде, в полной тишине он наткнулся на Миллисент. Она сидела в плетеном кресле и смотрела в темнеющий сад. Ее лицо было самой непонятной из всех загадок этого дома - оно сияло счастьем.
Когда она поняла, что сумрак сада заслонила черная фигура дельца, ее глаза затуманились - не печально, а растроганно. Она пожалела этого сильного, удачливого, несчастного человека, как жалеют немых и слепых; но она никак не могла понять, почему ее сердце и дрогнуло, и очерствело, пока не вспомнила, как чуть не влюбилась когда-то в этом самом саду. Однако она не знала, почему так сильно, почти мучительно радуется, что не влюбилась и никогда, ни за что не сможет влюбиться в такого. В какого же? Ведь он добродушный, а говорить правду для него так же естественно, как чистить зубы. Но влюбиться в него не лучше, чем в двухмерное, плоское существо. А в ней самой, чувствовала она, открылись новые измерения. Она еще не заглянула в них, еще не знала, что у нее есть; зато она знала, чего нет: любви к Джону Нэдуэю. И потому она пожалела его, бесстрастно, словно брата.
- Мне так жаль! - сказала она. - Вам сейчас очень трудно. Наверное, вам кажется, что это страшный позор.
- Благодарю вас, - растроганно сказал он. - Да, нам нелегко. Спасибо на добром слове.
- Я знаю, какой вы хороший, - сказала она. - Вы всегда старались избежать дурных слухов. А это, наверное, кажется вам страшным позором.
Он был тугодум, но и его удивило, что она второй раз говорит "кажется".
- Боюсь, мне не только кажется, - сказал он. - Карманник Нэдуэй! Да, хуже не придумаешь!
- Вот-вот, - сказала она, как-то непонятно кивая. - Через плохое, но вероятное приходишь к невероятно хорошему.
- Я не совсем понимаю, - сказал Нэдуэй-младший.
- Можно прийти к самому лучшему через самое худшее, - сказала она. Ну, как на запад через восток. Ведь там, на другой стороне мира, действительно есть место, где запад и восток - одно. Неужели не понимаете? Предельно хорошие вещи непременно кажутся плохими.
Он тупо смотрел на нее, а она продолжала, словно думала вслух:
- Ослепительный свет отпечатывается в глазу, как черное пятно.
Нэдуэй-младший пошел дальше тяжелой походкой. К его несчастьям прибавилось еще одно: Миллисент сошла с ума.
5. ВОР ПЕРЕД СУДОМ
Дело Алана Нэдуэя вызвало гораздо больше хлопот и проволочек, чем обычное разбирательство карманных краж.
Поначалу ходили слухи - по-видимому, из надежных источников, - что обвиняемый признает себя виновным. Потом засуетились те слои общества, к которым он когда-то принадлежал, и ему разрешили свидания с родными. Но только тогда, когда отец обвиняемого, престарелый сэр Джекоб Нэдуэй, стал посылать в тюрьму для переговоров личного секретаря, выяснилось, что обвиняемый собирается сказать: "Не виновен". Затем пошли разговоры о том, какого он выберет защитника. Наконец стало известно, что он поведет защиту сам.
Следствие велось формально. Только в суде, перед лицом судьи и присяжных, предъявили развернутое обвинение. Тон задал прокурор - он начал речь сокрушенно и сурово.
- Подсудимый, - сказал он, - как это ни прискорбно, является членом весьма уважаемой семьи и запятнал своим преступлением щит знатного, благородного и добродетельного рода. Всем известно, какие преобразования навсегда прославили имя его брата, мистера Джона Нэдуэя. Даже те, кто не признает обрядов и не подчиняет интеллект догме, уважают другого брата, преподобного Нормана Нэдуэя, за его общественное рвение и активную благотворительность.
Но английский закон не знает лицеприятия и карает преступление в любых, самых высоких слоях общества. Несчастный Алан Нэдуэй всегда был неудачником и тяжким бременем для своей семьи. Его подозревали, и не без оснований, в попытке совершить кражу со взломом у своего отца и его близких друзей.
Тут вмешался судья.
- Это к делу не относится, - заявил он. - В обвинительном материале нет упоминаний о краже со взломом.
Подсудимый весело откликнулся:
- Да ладно, милорд!
Но никто в его слова не вникал - до того ли, когда нарушена процедура! И прокурор долго препирался с судьей, пока наконец не извинился.
- Во всяком случае, - закончил он, - в карманной краже сомневаться не приходится, - и посулил представить свидетелей.
Вызвали констебля Бриндла. Он дал показания на одной ноте, словно все, что он говорил, было одной фразой, более того - одним словом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38