Он глядел на нее, и лицо его менялось, ибо он уловил еще один смысл этой странной беседы.
- Вы чересчур милостивы, - сказал он. - Во всяком случае вы добрее моих хозяев. Ни один человек не сделал столько для меня. Но сам я не сделаю ничего для бедной Павонии со всеми ее павлинами и полицейскими.
- Сделайте это для меня, - сказала принцесса.
- Да, ни для кого другого я бы этого не сделал, - сказал он, - но тут и начинается самое трудное. Повиноваться вам - истинная радость, но ни в коей мере не долг. Разве приличная собака сделает ради удовольствия то, чего не сделает из верности?
- Собак я люблю, - вскричала она, - только не бульдогов! Они уродливы.
И прибавила, внезапно переменив тон:
- Понять не могу, зачем вам сидеть в тюрьме. Вас же осудят на долгий срок за измену, и все ради дьяволов, которые нас взорвут!
- Что ж, - спокойно сказал он, - меня осудят за измену, потому что я не хочу стать предателем.
Остроумие этой фразы отдавало высокомерием, и принцесса не сумела сдержать себя.
- Хорошо! - вскричала она, поворачиваясь к двери. - Сидите здесь, гибните, ведь вам безразлично, что мы взлетим в воздух! Бог знает, что задумали эти мерзавцы, но и вы знаете. Только Богу нас жалко, а вам - нет. Вам никого не жаль, вам все безразлично, кроме подбородка да гордыни! А вы безразличны мне.
Она распахнула дверь, захлопнула, и узник остался опять один в своей камере. Он опустился на койку, обхватил руками голову и долго сидел так, а потом встал и с тяжелым вздохом направился к двери, услышав привычные шаги.
Через несколько часов в королевских покоях, когда король брал бокал вермута у более покладистого лакея, премьер-министр, сидевший напротив него, заметил между прочим:
- Видимо, мы с ними справимся. Еще час назад я очень беспокоился, задумали они что-то жуткое, но, раз этот слуга все нам откроет, мы успеем их взять. Гримм...
Принцесса Аврелия Августа вскочила так быстро, словно ее оскорбили.
- Что вы говорите? - вскричала она. - Он ничего не открыл. Он отказался!
- Простите, Ваше Высочество, - отвечал премьер-министр, - новости верные, прямо от полковника. Лакей согласен.
- Нет, - сказала принцесса. - Не верю.
Те, кто еще способен удивляться тайне женской души, удивятся ей, ибо, снова явившись в тюрьму, она явно и несомненно презирала человека, который внял ее просьбе.
- Вот чем кончилось ваше упорство, - говорила она, - все это ваше мужество! Решили спасти себя? И впрямь, что вам эти бедные люди, которые вам доверились!
- Не знал, что вы их так жалеете, - сказал он.
- Я жалею всякого, кто связался с вами, - сказала принцесса. Конечно, я их осуждаю, но мне их жаль, их травят, им приходится верить вот таким... Наверное, это вы сбили их с толку.
Последнюю фразу она прибавила, повинуясь здравому женскому принципу, которого некоторые мужчины не понимают в минуты слабости. И очень удивилась, когда услышала:
- Да, вы правы. Я сбил их с толку.
Она так удивленно смотрела на него, что он тоже прибавил:
- Только вспомните, о чем вы просили. Это я сделал для вас. - Голос его снова взмыл ввысь и стал таким, какого она в жизни не слышала. - Да, я предатель. Но почему вы наделены и этой силой? Почему ваше лицо непобедимо, как Господь в день Суда? Невежество может встать против мудрости, бессилие - против силы, но встанет ли уродство против красоты?
Он шагнул к ней, и, как ни странно, она шагнула к нему, глядя на его лицо, словно озаренное молнией.
- О, Господи! - вскричала она. - Не может быть!
Остальная часть их свидания слишком хороша, чтобы в нее поверить.
5. ЦЕНА ИЗМЕНЫ
Одна-единственная мысль нависла над страной и над столицей, словно над заброшенной деревней, где появился одержимый пророк. Воззвания сделали свое дело - самые беспечные люди верили, что вот-вот враг ворвется через все границы или взрыв прогрохочет в сердце города, повинуясь неведомому и неотвратимому сигналу. Вторжения боялись больше и удивлялись тому, что во всей этой тайне есть что-то иноземное. В конце концов профессор Фок был признан за границей больше, чем дома, да и владелец ломбарда невесть откуда приехал, а уж тем более - неведомо где разбогател. Никто не сомневался, что именно они соорудили какую-то жуткую машину. И тут явилась весть плененный слуга готов их выдать. Он подписал бумагу: "Согласен дать ключ и навсегда оставить разрушителей, но на своих условиях".
Какой бы ни была в прошлом семья Иоанна Конрада, в государственный совет, а значит - и на аудиенцию к королю, он явился с достоинством, ничуть не похожим на лакейскую важность.
Он подошел к небольшому круглому столу, вокруг которого сидели четыре правителя Павонии, с должной почтительностью, но без малейшего замешательства или подобострастия. Поклонившись королю, он сел в кресло, на которое тот указал, и смутился скорее король, чем его подданный. Хлодвиг III откашлялся, немного подумал, глядя на свой нос, потом сказал:
- Чтобы избежать недоразумений, прибавлю несколько слов от себя лично. Насколько я понимаю, вы согласились открыть то, что знаете, на определенных условиях, и я прослежу за тем, чтобы вас не обманули. Вы жертвуете многим. Вполне разумно, что это вам возместят.
- Могу ли я осведомиться, - спросил Конрад, - кто именно решает, какой будет цена?
- Ваше Величество, - вмешался Гримм, - времени мало, не стоит спорить. Естественно, цену назначит ваш пленник. Я пытался подействовать на него другими методами, которые он вправе счесть недостойными, - короче, я его запугивал. Нечестно будет скрыть, что он устоял. Нечестно и скрывать от себя еще одну истину: когда не действует страх, остается подкуп. Словом, пусть назначает, сколько ему дать.
Теперь откашлялся премьер-министр, но проговорил хрипловато:
- Зачем же так грубо! Пусть господин Конрад подскажет нам, какое возмещение он считает разумным.
- Подскажу, - отвечал слуга. - Десять тысяч в год.
- Помилуйте, мой дорогой! - сказал премьер-министр. - Это излишне. При вашем образе жизни вы прекрасно обойдетесь значительно меньшей суммой.
- Вы ошибаетесь, - возразил Конрад. - Мой образ жизни требует большего. Просто не знаю, как обойтись меньшей суммой, если ты - Великий Князь.
- Великий... - начал Валенс, но договорить не смог.
- Подумайте сами, - разумно предложил лакей. - Разве может принцесса из древнейшего королевского дома выйти замуж за простого барона или графа? Я бы не посмел просить руки Ее Высочества!
Правители Павонии смотрели на слугу примерно так, как смотрели на Персея царь и царедворцы, когда он превратил их в камень. Первым очнулся Гримм, по-солдатски выругался и спросил, что он такое несет.
- Я не прошу места в правительстве, - задумчиво продолжал Конрад - но Великий Князь, женатый на принцессе крови, естественно влияет на политику. Конечно, я проведу несколько реформ, особенно - связанных со справедливостью к бедным. Ваше Величество, господа, вы боитесь нежданного удара, но вините себя. Я выдам вам вождей мятежа, я помогу поймать Себастьяна, Фока, Лобба и даже генерала Каска. Я предам сообщников, но не убеждения. Когда я займу долженствующее положение, революции не будет, это я обещал, а вот реформы - будут, и значительные.
Премьер-министр не совладал с собой и поднялся - профессиональные реформаторы не любят слушать о реформах.
- Это невыносимо! - вскричал он. - Это нагло, в конце концов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
- Вы чересчур милостивы, - сказал он. - Во всяком случае вы добрее моих хозяев. Ни один человек не сделал столько для меня. Но сам я не сделаю ничего для бедной Павонии со всеми ее павлинами и полицейскими.
- Сделайте это для меня, - сказала принцесса.
- Да, ни для кого другого я бы этого не сделал, - сказал он, - но тут и начинается самое трудное. Повиноваться вам - истинная радость, но ни в коей мере не долг. Разве приличная собака сделает ради удовольствия то, чего не сделает из верности?
- Собак я люблю, - вскричала она, - только не бульдогов! Они уродливы.
И прибавила, внезапно переменив тон:
- Понять не могу, зачем вам сидеть в тюрьме. Вас же осудят на долгий срок за измену, и все ради дьяволов, которые нас взорвут!
- Что ж, - спокойно сказал он, - меня осудят за измену, потому что я не хочу стать предателем.
Остроумие этой фразы отдавало высокомерием, и принцесса не сумела сдержать себя.
- Хорошо! - вскричала она, поворачиваясь к двери. - Сидите здесь, гибните, ведь вам безразлично, что мы взлетим в воздух! Бог знает, что задумали эти мерзавцы, но и вы знаете. Только Богу нас жалко, а вам - нет. Вам никого не жаль, вам все безразлично, кроме подбородка да гордыни! А вы безразличны мне.
Она распахнула дверь, захлопнула, и узник остался опять один в своей камере. Он опустился на койку, обхватил руками голову и долго сидел так, а потом встал и с тяжелым вздохом направился к двери, услышав привычные шаги.
Через несколько часов в королевских покоях, когда король брал бокал вермута у более покладистого лакея, премьер-министр, сидевший напротив него, заметил между прочим:
- Видимо, мы с ними справимся. Еще час назад я очень беспокоился, задумали они что-то жуткое, но, раз этот слуга все нам откроет, мы успеем их взять. Гримм...
Принцесса Аврелия Августа вскочила так быстро, словно ее оскорбили.
- Что вы говорите? - вскричала она. - Он ничего не открыл. Он отказался!
- Простите, Ваше Высочество, - отвечал премьер-министр, - новости верные, прямо от полковника. Лакей согласен.
- Нет, - сказала принцесса. - Не верю.
Те, кто еще способен удивляться тайне женской души, удивятся ей, ибо, снова явившись в тюрьму, она явно и несомненно презирала человека, который внял ее просьбе.
- Вот чем кончилось ваше упорство, - говорила она, - все это ваше мужество! Решили спасти себя? И впрямь, что вам эти бедные люди, которые вам доверились!
- Не знал, что вы их так жалеете, - сказал он.
- Я жалею всякого, кто связался с вами, - сказала принцесса. Конечно, я их осуждаю, но мне их жаль, их травят, им приходится верить вот таким... Наверное, это вы сбили их с толку.
Последнюю фразу она прибавила, повинуясь здравому женскому принципу, которого некоторые мужчины не понимают в минуты слабости. И очень удивилась, когда услышала:
- Да, вы правы. Я сбил их с толку.
Она так удивленно смотрела на него, что он тоже прибавил:
- Только вспомните, о чем вы просили. Это я сделал для вас. - Голос его снова взмыл ввысь и стал таким, какого она в жизни не слышала. - Да, я предатель. Но почему вы наделены и этой силой? Почему ваше лицо непобедимо, как Господь в день Суда? Невежество может встать против мудрости, бессилие - против силы, но встанет ли уродство против красоты?
Он шагнул к ней, и, как ни странно, она шагнула к нему, глядя на его лицо, словно озаренное молнией.
- О, Господи! - вскричала она. - Не может быть!
Остальная часть их свидания слишком хороша, чтобы в нее поверить.
5. ЦЕНА ИЗМЕНЫ
Одна-единственная мысль нависла над страной и над столицей, словно над заброшенной деревней, где появился одержимый пророк. Воззвания сделали свое дело - самые беспечные люди верили, что вот-вот враг ворвется через все границы или взрыв прогрохочет в сердце города, повинуясь неведомому и неотвратимому сигналу. Вторжения боялись больше и удивлялись тому, что во всей этой тайне есть что-то иноземное. В конце концов профессор Фок был признан за границей больше, чем дома, да и владелец ломбарда невесть откуда приехал, а уж тем более - неведомо где разбогател. Никто не сомневался, что именно они соорудили какую-то жуткую машину. И тут явилась весть плененный слуга готов их выдать. Он подписал бумагу: "Согласен дать ключ и навсегда оставить разрушителей, но на своих условиях".
Какой бы ни была в прошлом семья Иоанна Конрада, в государственный совет, а значит - и на аудиенцию к королю, он явился с достоинством, ничуть не похожим на лакейскую важность.
Он подошел к небольшому круглому столу, вокруг которого сидели четыре правителя Павонии, с должной почтительностью, но без малейшего замешательства или подобострастия. Поклонившись королю, он сел в кресло, на которое тот указал, и смутился скорее король, чем его подданный. Хлодвиг III откашлялся, немного подумал, глядя на свой нос, потом сказал:
- Чтобы избежать недоразумений, прибавлю несколько слов от себя лично. Насколько я понимаю, вы согласились открыть то, что знаете, на определенных условиях, и я прослежу за тем, чтобы вас не обманули. Вы жертвуете многим. Вполне разумно, что это вам возместят.
- Могу ли я осведомиться, - спросил Конрад, - кто именно решает, какой будет цена?
- Ваше Величество, - вмешался Гримм, - времени мало, не стоит спорить. Естественно, цену назначит ваш пленник. Я пытался подействовать на него другими методами, которые он вправе счесть недостойными, - короче, я его запугивал. Нечестно будет скрыть, что он устоял. Нечестно и скрывать от себя еще одну истину: когда не действует страх, остается подкуп. Словом, пусть назначает, сколько ему дать.
Теперь откашлялся премьер-министр, но проговорил хрипловато:
- Зачем же так грубо! Пусть господин Конрад подскажет нам, какое возмещение он считает разумным.
- Подскажу, - отвечал слуга. - Десять тысяч в год.
- Помилуйте, мой дорогой! - сказал премьер-министр. - Это излишне. При вашем образе жизни вы прекрасно обойдетесь значительно меньшей суммой.
- Вы ошибаетесь, - возразил Конрад. - Мой образ жизни требует большего. Просто не знаю, как обойтись меньшей суммой, если ты - Великий Князь.
- Великий... - начал Валенс, но договорить не смог.
- Подумайте сами, - разумно предложил лакей. - Разве может принцесса из древнейшего королевского дома выйти замуж за простого барона или графа? Я бы не посмел просить руки Ее Высочества!
Правители Павонии смотрели на слугу примерно так, как смотрели на Персея царь и царедворцы, когда он превратил их в камень. Первым очнулся Гримм, по-солдатски выругался и спросил, что он такое несет.
- Я не прошу места в правительстве, - задумчиво продолжал Конрад - но Великий Князь, женатый на принцессе крови, естественно влияет на политику. Конечно, я проведу несколько реформ, особенно - связанных со справедливостью к бедным. Ваше Величество, господа, вы боитесь нежданного удара, но вините себя. Я выдам вам вождей мятежа, я помогу поймать Себастьяна, Фока, Лобба и даже генерала Каска. Я предам сообщников, но не убеждения. Когда я займу долженствующее положение, революции не будет, это я обещал, а вот реформы - будут, и значительные.
Премьер-министр не совладал с собой и поднялся - профессиональные реформаторы не любят слушать о реформах.
- Это невыносимо! - вскричал он. - Это нагло, в конце концов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38