И тогда – и ты, сынок, и вообще вы, наши дети, возможно еще будете жалеть о нашем времени и о наших глупых, лицемерных порядках, которые вы спешите скорее разрушить, не успев придумать ничего путного взамен.
Я ответил отцу цитатой из Николая Заболоцкого:
Есть в наших днях такая точность,
Что мальчики иных веков
Наверно будут плакать ночью
О времени большевиков.
Отец обиделся на меня – думал, что я над ним подсмеиваюсь, а он этого не выносит. Очень гордый он у меня. Обиделся и ушел в свой кабинет, захлопнув дверь, – читать своего любимого Конфуция. А я вовсе и не думал над ним смеяться.
Когда перестройка отменила обкомы, я стремительно пошел вверх сперва как финансист, а затем как бизнесмен. А отец вернулся на родную кафедру философии, откуда он и был взят в незапамятные времена на партийную работу. Похоронив маму, умершую от рака, он полгода тосковал, ходил небритым, с черными провалами под глазами, а затем неожиданно откликнулся на приглашение и уехал в Новую Зеландию читать в университете лекции по философии, истории и политологии. Так я остался без родителей. Иногда отец звонил мне из Окленда, но звонки по телефону – это совсем не то. Да и о чем говорить? Жизнь-то у нас совсем разная…
А в сущности, отец оказался кругом прав. Жизнь в постсоветской России оказалась отнюдь не сахарной. Сколько грязи повылезло, сколько пены… сколько всего пришлось хлебнуть, пока я пробился и встал на ноги. Сколько раз меня предавали друзья, сколько ловушек мне расставляли на моем пути завистники и конкуренты. Пришлось привыкнуть к мысли, что в бизнесе нет ни друзей, ни врагов. Есть только ситуация, которая и определяет союзников, и союз длится ровно столько, сколько это продиктовано ситуацией.
Я повернулся с боку на бок и мотнул головой по подушке, пытаясь прогнать с глаз долой противную красную точку, которая уже давно стояла перед плотно закрытыми глазами и никак не хотела исчезать. У меня иногда во сне плывут перед глазами цветные пятна, но не такие яркие как эта красная точка, и к тому же они никогда не застревают неподвижно, как в этот раз. Я уже видел эту точку раньше, и при том, определенно, не во сне. Но сон, ожививший в моей памяти прошлое, сделавший его столь ярким и рельефным, неким тайным образом изъял из памяти все недавно произошедшие события, и в отсутствие водителя в моем «автобусе», я ничего не мог вспомнить об этой точке, кроме того, что ничего хорошего с ней не связано. Ощущение одиночества… да… оно было как-то связано с этой точкой.
Маленькая одинокая красная искорка в бескрайней черноте… тоска и одиночество… ничего хорошего…
Да в общем, что хорошего, когда остаешься без родителей, еще не успев вырастить своих детей. Как все-таки несправедливо, когда вот так получается. Тоска по родителям, которую всколыхнул мой сон с яркими воспоминаниями, вдруг прорвалась из затаенной глубины в самое сердце и затрепетала там как сорванная с петель дверная пружина. Эх, как хорошо если бы мать была жива, чтобы мать и отец были рядом, как раньше. Пусть бы даже отец работал в своем обкоме партии… не один ли черт, в конце концов, при какой власти жить. Да хоть при Конфуции! Интересно, лучше бы было отцу, если бы партия осталась у власти? Почему нельзя прожить два варианта жизни, а потом сравнить, что лучше?
Неожиданно в голове коротко и ярко вспыхнула и вновь притушилась красная точка.
Вообще, любая вещь, если подумать, имеет две стороны. Вот, например, водка. Выпьешь чуть-чуть – будет приятно, а выпьешь много – будешь потом мучиться от похмелья. Черт, ну неужели нельзя изобрести такую водку, чтобы было только приятно, а похмелья и всей прочей гадости не было совсем? Красная точка в голове вновь вспыхнула, словно подмигнула, а дважды помянутый черт возник из ниоткуда, вспрыгнул прямо на меня и начал топтаться по моей груди, сопя и урча, а затем принялся фамильярно обнюхивать мне лицо и нагло тереться о мой нос и подбородок шерстистой физиономией. Я выпростал руку из-под одеяла и сбросил нечистого на пол. Он мягко брякнулся на четыре лапы и обиженно мяукнул.
Тьфу ты, это же никакой не черт, а наша Брыська!
С этой мыслью я проснулся, внезапно и резко, с ощущением парашютного рывка в голове. Лица родителей еще стояли перед глазами в последних обрывках сна, но эти обрывки уже смывала реальность, потоком хлынувшая в сознание, словно вода из прорванной плотины. Мысли беспорядочно прыгали от одного события к другому. К моему ужасу, я совершенно не мог вспомнить, как приземлился самолет из Копенгагена, каким образом я добрался домой и лег спать. Как же я мог позабыть все напрочь? Это только алкоголики допиваются до того что не помнят, что случилось накануне вечером. Но ведь я вообще не пил! И сотрясения мозга у меня не было… Ах черт! Наверняка это сработала затычка Ризенбаума. Да, конечно! Ведь я севершенно забыл о ней на целую ночь, а вот она про меня не забыла! Нехорошее предчувствие подкралось к горлу и несильно сжало, но вскоре отпустило. Ладно, пока вроде бы ничего страшного не произошло. Вероятно, я захотел в полусне скорее попасть домой, подумал об этом – и затычка восприняла это как команду. А что еще я накомандовал затычке, пока я о ней не помнил? Вроде бы больше ничего… Ах, да! Эта проклятая красная точка, которая появляется во сне. Теперь я понял, откуда она взялась. Как только я забываю про затычку, она немедленно активизируется и ждет ввода команды. Затычка Ризенбаума сидит в моей голове или еще где-то, в каком-то неведомом пространстве, в которым витают мои мысли. Я теперь сам – живая, ходячая затычка Ризенбаума. Что характерно, я не могу приказать затычке не включать эту красную точку, потому что когда я помню про затычку, она не выполняет команд, а когда она их выполняет, я не помню о существовании затычки и не помню, откуда взялась красная точка. Красная точка появляется только когда «водитель» выходит из «автобуса». Моей судьбой теперь управляет неизвестный, загадочный дирижабль моих снов. Да… Ситуевина!
Я глянул на часы. Затычка, разумеется, не позаботилась о том, чтобы завести мне будильник, поскольку в полубессознательном состоянии я ее об этом попростить никак не мог. Да, и у великих изобретений тоже есть свои изъяны, что поделать. Время близится к полудню, дети давно в школе, жена на работе, а я безнадежно опоздал в собственную компанию, где я, как-никак, занимаю должность президента. Нехорошо. Надо торопиться и спасти хотя бы остаток дня. Я надраил зубы зубной щеткой, соскоблил бритвой самую большую щетину и быстро облачился в костюм, судорожно нашаривая в кармане ключи от моего Мерседеса. Лет несколько назад, когда с обслуживанием иномарок был еще некоторый напряг, я не хотел его покупать, и мне всучили его чуть ли не силком хорошие приятели, так и не ответив толком на мой вопрос: «Что я буду делать со своим Мерседесом, если в один прекрасный день с ним приключится бенц?»
Бенц с Мерседесом не приключился ни разу. Ездил он отменно и никогда меня не подводил. Но похоже, в данный момент приключился бенц с ключами от Мерседеса. Я никак не мог их найти. Ни ключей, ни дистанции – как корова языком слизала. Пока я мучительно думал, куда я, аккуратный человек, мог засунуть ключи, и не затычкины ли это проделки, в дверь позвонили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Я ответил отцу цитатой из Николая Заболоцкого:
Есть в наших днях такая точность,
Что мальчики иных веков
Наверно будут плакать ночью
О времени большевиков.
Отец обиделся на меня – думал, что я над ним подсмеиваюсь, а он этого не выносит. Очень гордый он у меня. Обиделся и ушел в свой кабинет, захлопнув дверь, – читать своего любимого Конфуция. А я вовсе и не думал над ним смеяться.
Когда перестройка отменила обкомы, я стремительно пошел вверх сперва как финансист, а затем как бизнесмен. А отец вернулся на родную кафедру философии, откуда он и был взят в незапамятные времена на партийную работу. Похоронив маму, умершую от рака, он полгода тосковал, ходил небритым, с черными провалами под глазами, а затем неожиданно откликнулся на приглашение и уехал в Новую Зеландию читать в университете лекции по философии, истории и политологии. Так я остался без родителей. Иногда отец звонил мне из Окленда, но звонки по телефону – это совсем не то. Да и о чем говорить? Жизнь-то у нас совсем разная…
А в сущности, отец оказался кругом прав. Жизнь в постсоветской России оказалась отнюдь не сахарной. Сколько грязи повылезло, сколько пены… сколько всего пришлось хлебнуть, пока я пробился и встал на ноги. Сколько раз меня предавали друзья, сколько ловушек мне расставляли на моем пути завистники и конкуренты. Пришлось привыкнуть к мысли, что в бизнесе нет ни друзей, ни врагов. Есть только ситуация, которая и определяет союзников, и союз длится ровно столько, сколько это продиктовано ситуацией.
Я повернулся с боку на бок и мотнул головой по подушке, пытаясь прогнать с глаз долой противную красную точку, которая уже давно стояла перед плотно закрытыми глазами и никак не хотела исчезать. У меня иногда во сне плывут перед глазами цветные пятна, но не такие яркие как эта красная точка, и к тому же они никогда не застревают неподвижно, как в этот раз. Я уже видел эту точку раньше, и при том, определенно, не во сне. Но сон, ожививший в моей памяти прошлое, сделавший его столь ярким и рельефным, неким тайным образом изъял из памяти все недавно произошедшие события, и в отсутствие водителя в моем «автобусе», я ничего не мог вспомнить об этой точке, кроме того, что ничего хорошего с ней не связано. Ощущение одиночества… да… оно было как-то связано с этой точкой.
Маленькая одинокая красная искорка в бескрайней черноте… тоска и одиночество… ничего хорошего…
Да в общем, что хорошего, когда остаешься без родителей, еще не успев вырастить своих детей. Как все-таки несправедливо, когда вот так получается. Тоска по родителям, которую всколыхнул мой сон с яркими воспоминаниями, вдруг прорвалась из затаенной глубины в самое сердце и затрепетала там как сорванная с петель дверная пружина. Эх, как хорошо если бы мать была жива, чтобы мать и отец были рядом, как раньше. Пусть бы даже отец работал в своем обкоме партии… не один ли черт, в конце концов, при какой власти жить. Да хоть при Конфуции! Интересно, лучше бы было отцу, если бы партия осталась у власти? Почему нельзя прожить два варианта жизни, а потом сравнить, что лучше?
Неожиданно в голове коротко и ярко вспыхнула и вновь притушилась красная точка.
Вообще, любая вещь, если подумать, имеет две стороны. Вот, например, водка. Выпьешь чуть-чуть – будет приятно, а выпьешь много – будешь потом мучиться от похмелья. Черт, ну неужели нельзя изобрести такую водку, чтобы было только приятно, а похмелья и всей прочей гадости не было совсем? Красная точка в голове вновь вспыхнула, словно подмигнула, а дважды помянутый черт возник из ниоткуда, вспрыгнул прямо на меня и начал топтаться по моей груди, сопя и урча, а затем принялся фамильярно обнюхивать мне лицо и нагло тереться о мой нос и подбородок шерстистой физиономией. Я выпростал руку из-под одеяла и сбросил нечистого на пол. Он мягко брякнулся на четыре лапы и обиженно мяукнул.
Тьфу ты, это же никакой не черт, а наша Брыська!
С этой мыслью я проснулся, внезапно и резко, с ощущением парашютного рывка в голове. Лица родителей еще стояли перед глазами в последних обрывках сна, но эти обрывки уже смывала реальность, потоком хлынувшая в сознание, словно вода из прорванной плотины. Мысли беспорядочно прыгали от одного события к другому. К моему ужасу, я совершенно не мог вспомнить, как приземлился самолет из Копенгагена, каким образом я добрался домой и лег спать. Как же я мог позабыть все напрочь? Это только алкоголики допиваются до того что не помнят, что случилось накануне вечером. Но ведь я вообще не пил! И сотрясения мозга у меня не было… Ах черт! Наверняка это сработала затычка Ризенбаума. Да, конечно! Ведь я севершенно забыл о ней на целую ночь, а вот она про меня не забыла! Нехорошее предчувствие подкралось к горлу и несильно сжало, но вскоре отпустило. Ладно, пока вроде бы ничего страшного не произошло. Вероятно, я захотел в полусне скорее попасть домой, подумал об этом – и затычка восприняла это как команду. А что еще я накомандовал затычке, пока я о ней не помнил? Вроде бы больше ничего… Ах, да! Эта проклятая красная точка, которая появляется во сне. Теперь я понял, откуда она взялась. Как только я забываю про затычку, она немедленно активизируется и ждет ввода команды. Затычка Ризенбаума сидит в моей голове или еще где-то, в каком-то неведомом пространстве, в которым витают мои мысли. Я теперь сам – живая, ходячая затычка Ризенбаума. Что характерно, я не могу приказать затычке не включать эту красную точку, потому что когда я помню про затычку, она не выполняет команд, а когда она их выполняет, я не помню о существовании затычки и не помню, откуда взялась красная точка. Красная точка появляется только когда «водитель» выходит из «автобуса». Моей судьбой теперь управляет неизвестный, загадочный дирижабль моих снов. Да… Ситуевина!
Я глянул на часы. Затычка, разумеется, не позаботилась о том, чтобы завести мне будильник, поскольку в полубессознательном состоянии я ее об этом попростить никак не мог. Да, и у великих изобретений тоже есть свои изъяны, что поделать. Время близится к полудню, дети давно в школе, жена на работе, а я безнадежно опоздал в собственную компанию, где я, как-никак, занимаю должность президента. Нехорошо. Надо торопиться и спасти хотя бы остаток дня. Я надраил зубы зубной щеткой, соскоблил бритвой самую большую щетину и быстро облачился в костюм, судорожно нашаривая в кармане ключи от моего Мерседеса. Лет несколько назад, когда с обслуживанием иномарок был еще некоторый напряг, я не хотел его покупать, и мне всучили его чуть ли не силком хорошие приятели, так и не ответив толком на мой вопрос: «Что я буду делать со своим Мерседесом, если в один прекрасный день с ним приключится бенц?»
Бенц с Мерседесом не приключился ни разу. Ездил он отменно и никогда меня не подводил. Но похоже, в данный момент приключился бенц с ключами от Мерседеса. Я никак не мог их найти. Ни ключей, ни дистанции – как корова языком слизала. Пока я мучительно думал, куда я, аккуратный человек, мог засунуть ключи, и не затычкины ли это проделки, в дверь позвонили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20