Через голову женщины, которую ты обидел, через тело мальчика, которого ты убил, – шлю тебе проклятие Человека.
Умолкает с грозно поднятой рукой. Равнодушно внемлет проклятью Некто в сером, и колеблется пламя свечи, точно раздуваемое ветром. Так некоторое время в сосредоточенном молчании стоят один против другого: Человек и Некто в сером. Плач за стеною становится громче и протяжнее, переходя в мелодию страдания.
Опускается занавес
Картина пятая
Смерть человека
Неопределенный, колеблющийся, мигающий, сумрачный свет, мешающий что-либо рассмотреть с первого взгляда. Когда глаз привыкает, он видит такую картину.
Широкая, длинная комната с очень низким потолком, без одного окна в стенах. Вход откуда-то сверху, по ступеням. Стены гладки и сумрачно-грязны – похоже на грубую, запятнанную кожу какого-то большого зверя. Всю заднюю стену, до ступенек, занимает один огромный, плоский стеклянный буфет, сплошь установленный совершенно правильными рядами бутылок с разноцветными жидкостями. За невысоким прилавком совершенно неподвижно сидит Кабатчик , сложив руки на животе. Белое с румянцем лицо, лысина, большая рыжая борода – выражение полного спокойствия и равнодушия. Таким он остается все время, ни разу не перемещаясь и не меняя положения. За небольшими столиками на деревянных табуретках сидят Пьяницы . Количество людей увеличивается их тенями, блуждающими по стенам и по потолку. Бесконечное разнообразие отвратительного и ужасного. Лица, похожие на маски с непомерно увеличенными или уменьшенными частями: носатые и совсем безносые, глаза дико вытаращенные, почти вылезшие из орбит и сузившиеся до едва видимых щелей и точек; кадыки и крохотные подбородки. Волосы у всех путаные, лохматые, грязные, иногда закрывающие половину лица. На всех, однако, лицах, при их разнообразии, лежит печать страшного сходства: это зеленоватая, могильная окраска и выражение то веселого, то мрачного и безумного ужаса.
Одеты Пьяницы в одноцветные лохмотья, обнажающие то зеленую костлявую руку, то острое колено, то впалую страшную грудь. Есть почти совсем голые. Женщины мало отличаются от мужчин и еще безобразнее, чем они. У всех трясутся руки и головы, и походка неровная, точно они ходят или по очень скользкой, или бугроватой, или движущейся поверхности. И голоса одинаковые: хриплые, сипящие; и так же нетвердо, как ходят, выговаривают Пьяницы слова непослушными, точно замерзшими губами.
Посередине сборища, за отдельным столиком, сидит Человек , положив седую, всклокоченную голову на руки. Таким остается он все время, за исключением того момента, когда говорит. Одет он очень плохо. В углу неподвижно стоит Некто в сером с догорающей свечой. Узкое синее пламя колеблется, то ложась на край, то острым язычком устремляясь вверх. И могильно-синие блики на каменном лице и подбородке Его.
Разговор пьяниц
– Боже мой! Боже мой!
– Послушайте, – как странно колеблется все: ни на чем нельзя остановить взора.
– Все дрожит как в лихорадке: люди, стулья и потолок.
– Все плывет и качается, как на волнах.
– Вы не слышите шума? Я слышу какой-то шум. Точно грохочут железные колеса или камни падают с горы. Большие камни падают, как дождь.
– Это шумит в ушах.
– Это шумит кровь. Я чувствую мою кровь. Густая, черная, пахнущая ромом, она тяжело катится по жилам. И когда подходит к сердцу, то все падает, и становится страшно.
– Я вижу как будто блистание молний!
– Я вижу огромные красные костры, и на них горят люди. Противно пахнет горелым мясом. Черные тени кружатся вокруг костров. Они пьяны, эти тени. Эй, позовите меня, я буду с вами танцевать.
– Боже мой! Боже мой!
– И я веселый! Кто хочет со мною смеяться? Никто не хочет, так я буду один. (Смеется один.)
– Прелестная женщина целует меня в губы. От нее пахнет мускусом, и зубы у нее как у крокодила. Она хочет укусить меня. Прочь, шлюха!
– Я не шлюха. Я старая беременная змея. Уже целый час смотрю я, как из моей утробы выходят маленькие змейки и ползают. Эй, не раздави моего змееныша!
– Куда ты идешь?
– Кто ходит там? Сядьте. Весь дом дрожит, когда вы ходите.
– Я не могу. Мне страшно сидеть.
– И мне страшно. Когда сидишь, то слышно, как ужас бегает по телу.
– И мне. Пустите меня!
Трое или четверо Пьяниц колеблющимися шагами бесцельно бродят, путаясь среди столов.
– Посмотрите, что оно делает. Уже два часа оно старается прыгнуть на мои колени. Только на вершок не достает. Я его отгоню, а оно опять. Это какая-то странная игра.
– У меня под черепом ползают черные тараканы. И шуршат.
– У меня распадается мозг. Я чувствую, когда одна серая частица отделяется от другой. Мой мозг похож на скверный сыр. Он пахнет.
– Тут пахнет какой-то падалью.
– Боже мой! Боже мой!
– Сегодня ночью я подползу к ней на коленях и зарежу ее. Потечет кровь. Она сейчас течет уже: такая красная.
– За мной все время ходят трое. Они зовут меня в темный угол на пустырь и там хотят зарезать. Они сейчас около дверей.
– Кто это ходит по стенам и по потолку?
– Боже мой! Они пришли сюда. За мною.
– Кто?
– Они!
– У меня немеет язык. Что же мне делать? У меня немеет язык. Я буду плакать. (Плачет.)
– Все из меня лезет наружу. Я сейчас вся вывернусь наизнанку и буду красной.
– Послушайте, послушайте, эй! Кто-нибудь. На меня идет чудовище. Оно поднимает руку. Помогите, эй!
– Что это! Помогите! Паук!
– Помогите!
Некоторое время кричат хриплыми голосами: «Помогите!»
– Мы все пьяницы. Позовем всех сверху сюда. Наверху так мерзко.
– Не надо. Когда я выхожу отсюда на улицу, она мечется, как дикий зверь, и скоро валит меня с ног.
– Мы все пришли сюда. Мы пьем спирт, и он дает нам веселье.
– Он дает ужас. Я весь день трясусь от ужаса.
– Лучше ужас, чем жизнь. Кто хочет вернуться туда?
– Я – нет.
– Не хочу. Я лучше издохну здесь. Не хочу я жить!
– Никто!
– Боже мой! Боже мой!
– Зачем ходит сюда Человек? Он пьет мало, а сидит много. Не надо его.
– Пусть идет в свой дом. У него свой дом.
– Пятнадцать комнат.
– Не трогайте его, ему больше некуда ходить.
– У него пятнадцать комнат.
– Они пустые. В них только бегают и дерутся крысы.
– А жена?
– У него никого нет. Должно быть, умерла жена.
– Умерла жена.
– Умерла жена.
Во время этого Разговора и последующего потихоньку входят Старухи в странных покрывалах, незаметно заменяя собой тихо уходящих Пьяниц . Вмешиваются в Разговор, но так, что никто этого не замечает.
Разговор пьяниц и старух
– Он сам скоро умрет. Он едва ходит от слабости.
– У него пятнадцать комнат.
– Послушайте, как бьется его сердце: неровно и тихо. Оно скоро остановится.
– Эй! Человек! Позови нас к себе: у тебя пятнадцать комнат.
– Оно скоро остановится. Старое, больное, слабое сердце Человека!
– Он спит, пьяный дурак. Спать так страшно, а он спит. Он может во сне умереть. Эй, разбудите его!
– А помните, как билось оно молодо и сильно!
– Я пойду на улицу и устрою скандал. Меня ограбили. Я совсем голый. У меня зеленая кожа.
– Здравствуйте.
– Опять шумят колеса. Боже мой, они меня задавят. Помогите!
Никто не отзывается.
– Здравствуйте.
– А вы помните, как он родился? Вы, кажется, там были?
– Должно быть, я умираю. Боже мой, боже мой! Кто же отнесет меня в могилу? Кто зароет меня? Так и буду я валяться, как собака, на улице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
Умолкает с грозно поднятой рукой. Равнодушно внемлет проклятью Некто в сером, и колеблется пламя свечи, точно раздуваемое ветром. Так некоторое время в сосредоточенном молчании стоят один против другого: Человек и Некто в сером. Плач за стеною становится громче и протяжнее, переходя в мелодию страдания.
Опускается занавес
Картина пятая
Смерть человека
Неопределенный, колеблющийся, мигающий, сумрачный свет, мешающий что-либо рассмотреть с первого взгляда. Когда глаз привыкает, он видит такую картину.
Широкая, длинная комната с очень низким потолком, без одного окна в стенах. Вход откуда-то сверху, по ступеням. Стены гладки и сумрачно-грязны – похоже на грубую, запятнанную кожу какого-то большого зверя. Всю заднюю стену, до ступенек, занимает один огромный, плоский стеклянный буфет, сплошь установленный совершенно правильными рядами бутылок с разноцветными жидкостями. За невысоким прилавком совершенно неподвижно сидит Кабатчик , сложив руки на животе. Белое с румянцем лицо, лысина, большая рыжая борода – выражение полного спокойствия и равнодушия. Таким он остается все время, ни разу не перемещаясь и не меняя положения. За небольшими столиками на деревянных табуретках сидят Пьяницы . Количество людей увеличивается их тенями, блуждающими по стенам и по потолку. Бесконечное разнообразие отвратительного и ужасного. Лица, похожие на маски с непомерно увеличенными или уменьшенными частями: носатые и совсем безносые, глаза дико вытаращенные, почти вылезшие из орбит и сузившиеся до едва видимых щелей и точек; кадыки и крохотные подбородки. Волосы у всех путаные, лохматые, грязные, иногда закрывающие половину лица. На всех, однако, лицах, при их разнообразии, лежит печать страшного сходства: это зеленоватая, могильная окраска и выражение то веселого, то мрачного и безумного ужаса.
Одеты Пьяницы в одноцветные лохмотья, обнажающие то зеленую костлявую руку, то острое колено, то впалую страшную грудь. Есть почти совсем голые. Женщины мало отличаются от мужчин и еще безобразнее, чем они. У всех трясутся руки и головы, и походка неровная, точно они ходят или по очень скользкой, или бугроватой, или движущейся поверхности. И голоса одинаковые: хриплые, сипящие; и так же нетвердо, как ходят, выговаривают Пьяницы слова непослушными, точно замерзшими губами.
Посередине сборища, за отдельным столиком, сидит Человек , положив седую, всклокоченную голову на руки. Таким остается он все время, за исключением того момента, когда говорит. Одет он очень плохо. В углу неподвижно стоит Некто в сером с догорающей свечой. Узкое синее пламя колеблется, то ложась на край, то острым язычком устремляясь вверх. И могильно-синие блики на каменном лице и подбородке Его.
Разговор пьяниц
– Боже мой! Боже мой!
– Послушайте, – как странно колеблется все: ни на чем нельзя остановить взора.
– Все дрожит как в лихорадке: люди, стулья и потолок.
– Все плывет и качается, как на волнах.
– Вы не слышите шума? Я слышу какой-то шум. Точно грохочут железные колеса или камни падают с горы. Большие камни падают, как дождь.
– Это шумит в ушах.
– Это шумит кровь. Я чувствую мою кровь. Густая, черная, пахнущая ромом, она тяжело катится по жилам. И когда подходит к сердцу, то все падает, и становится страшно.
– Я вижу как будто блистание молний!
– Я вижу огромные красные костры, и на них горят люди. Противно пахнет горелым мясом. Черные тени кружатся вокруг костров. Они пьяны, эти тени. Эй, позовите меня, я буду с вами танцевать.
– Боже мой! Боже мой!
– И я веселый! Кто хочет со мною смеяться? Никто не хочет, так я буду один. (Смеется один.)
– Прелестная женщина целует меня в губы. От нее пахнет мускусом, и зубы у нее как у крокодила. Она хочет укусить меня. Прочь, шлюха!
– Я не шлюха. Я старая беременная змея. Уже целый час смотрю я, как из моей утробы выходят маленькие змейки и ползают. Эй, не раздави моего змееныша!
– Куда ты идешь?
– Кто ходит там? Сядьте. Весь дом дрожит, когда вы ходите.
– Я не могу. Мне страшно сидеть.
– И мне страшно. Когда сидишь, то слышно, как ужас бегает по телу.
– И мне. Пустите меня!
Трое или четверо Пьяниц колеблющимися шагами бесцельно бродят, путаясь среди столов.
– Посмотрите, что оно делает. Уже два часа оно старается прыгнуть на мои колени. Только на вершок не достает. Я его отгоню, а оно опять. Это какая-то странная игра.
– У меня под черепом ползают черные тараканы. И шуршат.
– У меня распадается мозг. Я чувствую, когда одна серая частица отделяется от другой. Мой мозг похож на скверный сыр. Он пахнет.
– Тут пахнет какой-то падалью.
– Боже мой! Боже мой!
– Сегодня ночью я подползу к ней на коленях и зарежу ее. Потечет кровь. Она сейчас течет уже: такая красная.
– За мной все время ходят трое. Они зовут меня в темный угол на пустырь и там хотят зарезать. Они сейчас около дверей.
– Кто это ходит по стенам и по потолку?
– Боже мой! Они пришли сюда. За мною.
– Кто?
– Они!
– У меня немеет язык. Что же мне делать? У меня немеет язык. Я буду плакать. (Плачет.)
– Все из меня лезет наружу. Я сейчас вся вывернусь наизнанку и буду красной.
– Послушайте, послушайте, эй! Кто-нибудь. На меня идет чудовище. Оно поднимает руку. Помогите, эй!
– Что это! Помогите! Паук!
– Помогите!
Некоторое время кричат хриплыми голосами: «Помогите!»
– Мы все пьяницы. Позовем всех сверху сюда. Наверху так мерзко.
– Не надо. Когда я выхожу отсюда на улицу, она мечется, как дикий зверь, и скоро валит меня с ног.
– Мы все пришли сюда. Мы пьем спирт, и он дает нам веселье.
– Он дает ужас. Я весь день трясусь от ужаса.
– Лучше ужас, чем жизнь. Кто хочет вернуться туда?
– Я – нет.
– Не хочу. Я лучше издохну здесь. Не хочу я жить!
– Никто!
– Боже мой! Боже мой!
– Зачем ходит сюда Человек? Он пьет мало, а сидит много. Не надо его.
– Пусть идет в свой дом. У него свой дом.
– Пятнадцать комнат.
– Не трогайте его, ему больше некуда ходить.
– У него пятнадцать комнат.
– Они пустые. В них только бегают и дерутся крысы.
– А жена?
– У него никого нет. Должно быть, умерла жена.
– Умерла жена.
– Умерла жена.
Во время этого Разговора и последующего потихоньку входят Старухи в странных покрывалах, незаметно заменяя собой тихо уходящих Пьяниц . Вмешиваются в Разговор, но так, что никто этого не замечает.
Разговор пьяниц и старух
– Он сам скоро умрет. Он едва ходит от слабости.
– У него пятнадцать комнат.
– Послушайте, как бьется его сердце: неровно и тихо. Оно скоро остановится.
– Эй! Человек! Позови нас к себе: у тебя пятнадцать комнат.
– Оно скоро остановится. Старое, больное, слабое сердце Человека!
– Он спит, пьяный дурак. Спать так страшно, а он спит. Он может во сне умереть. Эй, разбудите его!
– А помните, как билось оно молодо и сильно!
– Я пойду на улицу и устрою скандал. Меня ограбили. Я совсем голый. У меня зеленая кожа.
– Здравствуйте.
– Опять шумят колеса. Боже мой, они меня задавят. Помогите!
Никто не отзывается.
– Здравствуйте.
– А вы помните, как он родился? Вы, кажется, там были?
– Должно быть, я умираю. Боже мой, боже мой! Кто же отнесет меня в могилу? Кто зароет меня? Так и буду я валяться, как собака, на улице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16