Пауза. Свист вьюги сильнее.
Петя. Мама, а папа где? работает?
Инна Александровна. Да… просил не мешать ему.
Петя (пожимая плечами) . Как он может работать в такое время! Не понимаю.
Инна Александровна А так и может. Что же, лучше, если он вот так метаться будет? Вон Поллак тоже работает.
Петя. Ну, Поллак… Про него я уж не говорю.
Поллак. (Тихо говорит с Лунцем.)
Житов. Поллак человек талантливый, он через пять лет знаменитостью будет. Энергичный человек.
Инна Александровна смеется.
Чего вы смеетесь, разве не правда?
Инна Александровна Да нет, я не тому. Очень он чудак, – иной раз и нехорошо, а не удержишься… Он на какой-то инструмент похож, – какой у вас есть инструмент вроде него?
Житов. Не знаю.
Инна Александровна. Астролябия, кажется.
Житов. Не знаю. А как вот можете вы смеяться, удивляюсь я.
Инна Александровна (вздыхает) . Без смеха нельзя, только смехом иногда и спасаешься. Вот тоже расскажу я вам. Ехали мы тогда из России с детьми, со скарбом… дела были плохие, на билеты денег хватило, да и все тут. И как это случилось, до сих пор понять не могу – потеряла я билеты. Никогда ничего не теряла, а тут…
Житов. Где же это, в России?
Инна Александровна Если бы в России, а то за границей уже. Сидим мы на какой-то австрийской станции… дети, чемоданы, подушки…
взглянула я на эти подушки да как захохочу! Ей-богу! Сейчас смешно вспомнить.
Житов. А скажите, Инна Александровна, я до сих пор толком не разберусь: за что Сергей Николаевич выслан из России?
Инна Александровна Да его не высылали, сам уехал.
Поссорился с начальством. Бумагу какую-то скверную заставляли его подписать, а он не стал, а потом министру дерзостей наговорил. Ну и уехали, а тут предложили ему эту обсерваторию, – вот двенадцать лет на камнях и живем.
Житов. Значит, он может вернуться, если захочет?
Инна Александровна Да зачем? В России, вы знаете, таких обсерваторий нет.
Житов. А березка-то!
Инна Александровна Ну вот, пустяки какие! Постойте, кто-то стучит.
Вой метели.
Житов. Нет. Показалось.
Инна Александровна А все-таки… Минна, голубушка, сходите узнайте, будто приехал кто. Этот колокол всю душу вымотает. Все кажется, словно идет кто или едет. Слышите?
Вой метели, звук колокола.
Житов. Эти мартовские бури всегда самые свирепые. Внизу весна, а у нас зима настоящая. Миндаль уже отцвел, пожалуй.
Минна. Никого нет.
Инна Александровна Что там делается! Что там делается!
Главное, я за Коленьку боюсь. Ведь он такой, он ни на что не смотрит: ружья не ружья, пушки не пушки. Господи! Я и подумать об этом не могу! Хоть бы весточка какая, а то четыре дня – как в могиле.
Житов. Ну, обойдется, скоро все узнаете. Барометр поднимается.
Инна Александровна А главное, будь бы за свое дело дрался. А то и люди чужие, и страна чужая, – ну какое ему дело!
Петя. (горячо) . Николай – рыцарь. Он за всех угнетенных, кто бы они ни были. Все люди одинаковы, и чья бы страна ни была, все равно.
Лунц. Чужие! Страна, государство – не понимаю я этого. Что значит – чужие, государство? Вот это разделение и создает рабов, потому что когда в одном доме грабят, то в другом сидят спокойно, в одном доме убивают, то в другом говорят: это нас не касается. Свои! Чужие! Я вот еврей, а у меня своей страны нет – так, значит, я всем чужой? Нет, я всем свой, да…
(Ходит.) Да!
Петя. Конечно. Это узость – разбивать землю на какие-то участки.
Лунц (ходит) . Да. Только и слышишь-свои, чужие! Негры, жиды!
Инна Александровна Ну, вы опять на свое повернули. Как не стыдно! Разве я что-нибудь говорю? Разве я говорю, что Коленька плохо делает? Сама ж я посылала: поезжай, голубчик, поскорее, а то здесь еще больше ты измучишься. Господи, Коля-то да нехорошо, – я о том, что сердце у меня изболелось. Ведь я неделю в такой муке живу, в такой муке… Вы ночь-то спите, а я глаз не смыкаю, все слушаю, слушаю: вьюга да колокол, колокол да вьюга. Плачет, хоронит кого-то… нет, не увижу я Колюшки!
Вьюга, колокол.
Петя. (ласково) . Ну, успокойся, мамочка, все обойдется. Он не один там, – почему непременно с ним что-нибудь случится? Успокойся.
Житов. Не говоря уже о том, что с ним Маруся и Анна Сергеевна с мужем. Все-таки поберегут. Да и так, вы знаете, как его любят все, – у него теперь свита как у генерала, даром пропасть не дадут.
Инна Александровна Знаю, знаю, да что поделаешь! Но только про Марусю вы мне не говорите. Анна – женщина благоразумная, а Маруся – та сама вперед полезет. Знаю ее.
Петя. А ты чего, мама, хотела бы? Чтоб Маруся пряталась?
Инна Александровна Опять… Да деритесь себе сколько хотите, разве я что говорю? Только не успокаивайте меня: сама знаю, что знаю, не маленькая. Как помоложе была, сама с волками дралась. Вот что!
Житов. С волками? Вот вы какая, не ожидал. Как же это вы так?
Инна Александровна Да пустяки. Раз ночью зимой ехала одна на лошади, на меня и напали. Отстрелялась. А меня они и дразнят до сих пор.
Житов. А вы и стрелять умеете?
Инна Александровна Чему, Василий Васильевич, при такой жизни не научишься. Я с Сергеем Николаевичем в Туркестан ездила на экспедицию, так полторы тысячи верст верхом сделала, по-мужски. Мало ли бывало! Тонула раз, два раза горела… (Тихо.) Только скажу вам, Василий Васильевич, – нет ничего страшнее в мире, как болезнь детей. Раз, тоже в экспедиции, у Колюшки жаба открылась. Ни доктора, ни лекарств, до ближнего жилья верст пятьдесят, а то и больше. Выбежала я из палатки да как брякнулась о землю… вспомнить страшно. Ведь у меня двое детей умерло, вы знаете. Один на седьмом году, Сереженька, другой еще грудным. Анюта раз при смерти была, да что вспоминать… Тяжелая наша материнская доля, Василий Васильевич… Благодарение еще богу, что дети хорошие вышли.
Житов. Да, Николай Сергеевич у вас удивительный человек.
Инна Александровна Коля-то! Сколько я перевидала людей, а такой души еще не встречала. Вот говорила я – чужое дело, сразу видно, что эгоистка… а Коля: если увидит он, что лев разоряет муравьиную кучу, так он один с голыми руками на льва пойдет. Вот он какой! Что-то там делается! Что-то делается!.
Житов. Если бы мне не так хотелось в Австралию…
Поллак. (входит) . У вас не найдется, уважаемая Инна Александровна, чашки черного кофе?
Инна Александровна Как же не найдется? Найдется!
Минна! (Идет.)
Житов. Ну, как дела, коллега?
Поллак. Хорошо. А вы что же ничего не делаете?
Житов. Погода… Какая тут работа! Да и события такие…
Поллак. А не русская лень?
Житов. Может быть, и лень. Кто знает?
Поллак. Нехорошо, дорогой товарищ. Лунц, вы произвели вычисления, которые поручил вам Сергей Николаевич?
Лунц (резко) . Нет.
Поллак. Напрасно.
Лунц Напрасно, не напрасно, это вас не касается. Вы такой же ассистент, как и я, и не имеете права делать мне замечания. Да.
Поллак. (отворачивается, пожимая плечами) . Скажите, Житов, чтобы кофе мне подали туда.
Житов. Ладно. А над чем сейчас работает Сергей Николаевич? Я как-то отошел от дела за это время.
Поллак. О, у него такая работа! Я сам могу много работать, но я удивляюсь настойчивости Сергея Николаевича, силе его мозга. Трение, это возмутительное трение, отсутствует в нем, как в наших инструментах. И работает он с правильностью часового механизма: я убежден, что в его вычислениях за тридцать лет нельзя найти ни одной ошибки.
Лунц (прислушиваясь) .
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13