Им продлевали молодость, а развитие организма продолжалось в том же направлении, как у зрелых людей — в возрасте от двадцати пяти до сорока лет. Сверхсрочники продолжали крепнуть, набирать мускулатуру, грудь у них становилась шире, плечи крепче. Мужчины становились богатырями, женщины — пышными красавицами.
Конечно, сверхсрочники многое забыли из прожитого.
(“А вы хорошо помните детство? Расскажите, как вы жили в шестилетнем возрасте”, — говорил Далин, когда его упрекали, что он забыл какое-нибудь интересное событие.) Сверхсрочники многое забывали, но еще больше помнили. Груз знаний, приобретенных в разные века, обременял их. Замечено было, что ученые-сверхсрочники нерешительны, они помнят слишком много возражений. Зато, как правило, они прекрасные педагоги и рассказчики — даже любят поговорить, как будто стараются избавиться от груза знаний и воспоминаний.
Далин был из старших сверхсрочников. Он помнил первые опыты по продлению жизни, когда долголетие доставалось еще не всем, только самым уважаемым и обязательно очень здоровым людям. Далин был и здоровяком и знаменитостью: космическим капитаном, участником первой экспедиции на кольца Сатурна.
Он получил долголетие как бы в награду за работу в космосе и отдал космосу все сверхсрочные годы. Его сверстники давно ушли на покой (“Кто на виллу, кто в могилу”, — мрачно шутил он), а Далин летал все дальше и дальше — к Урану, Нептуну, Плутону и за пределы солнечной системы: к черным и черно-красным инфразвездам.
Потом эпоха капитанов кончилась в космосе, началась эпоха инженеров. Далин возил инженеров и строил вместе с ними и на знойном Меркурии, и на ледяном Ганимеде, и на клокочущей Венере и невесомом Икаре.
“Но это уже в последний раз, — говорил он, принимая очередное назначение. — Хочу жить на доброй Земле, где люди, выпивая стакан воды, становятся тяжелее на двести граммов. Хочу плескаться в море, ходить по зеленой траве, не бледнеть от ужаса, когда в кислородном баке обнаруживается какая-то трещинка”.
“Но это уж в самый последний раз, — говорил он, принимая пост “ума” в Ариэле. — Тут уж я морально обязан, как сверхсрочник. Нельзя же перекладывать всю работу на плечи молодежи. Мы их выселяем, должны, по крайней мере, с квартирой подсобить”.
Судьба старика — возле самого дома
Сажать и лелеять цветы.
Судьба молодых — уходить в незнакомое
Неторной тропинкой мечты.
“Тут уж я морально обязан, как сверхсрочник”, — сказал Далин, принимая назначение на Ариэль.
Дело в том, что работа станции Ариэль и весь проект “Коса Кроноса” косвенно были связаны с проблемой долголетия.
Все люди стали жить по двести и триста лет. Смертность упала до ничтожной величины. Население Земли росло вдвое быстрее, чем предполагалось. Оно уже достигло внушительной цифры — превзошло сто миллиардов человек.
К XXIII веку люди превратили пустыни в сады, тропические леса — в плантации, вели подводное земледелие на мелководье, строили в океанах понтонные плавучие острова.
Пришла пора вспомнить слова Циолковского: “Земля — колыбель человечества, но нельзя же вечно жить в колыбели”.
Но в солнечной системе не было других планет, пригодных для жизни людей: либо слишком жаркие, либо слишком холодные.
Можно было, конечно (техника XXIII века позволяла), передвинуть планету на другую орбиту, более приемлемую для человека.
Какую именно планету?
Всемирная Академия наук решила не трогать Марс и Венеру с их своеобразной жизнью, оставить их как музейные экспонаты.
И тогда возник дерзкий проект: расколоть на части одну из больших планет, разрезать, как каравай хлеба, как головку сыра, как арбуз.
Ураном решено было пожертвовать для этой цели.
Как расколоть планету? И мало расколоть — надо еще победить тяготение. Ведь даже если планета будет раздроблена, силы тяготения вновь соединят, слепят, склеят осколки.
Но в начале XXIII века ученые научились резать поле тяготения. А всего за три века до этого, когда Далин был студентом, физики вообще не представляли, что тут можно что-нибудь резать.
Тогда считали, что планеты движутся в пустоте, называли эту пустоту “вакуумом”, “пространством”, в лучшем случае — “полем”. А на самом деле это было не пространство и не пустота, а конкретная материя, и тяготение распространялось в этой материи, слегка напрягая ее.
Когда же удавалось эту материю разрубить, тяготение исчезало. Так туго натянутое полотно распадается, если вы разрежете его ножницами. И, если поле тяготения подрезали под горой, гора взлетала в небо.
Кибы, посланные на Уран, в том числе киба с голосом девушки Юны, несли на себе “ножницы”, точнее “режущие” лучи — лучи, вызывающие распад вакуума и рассекающие поле тяготения. И “ум” Далин должен был включить их сегодня в 12 часов 22 минуты по московскому времени.
В колыбели человечек.
Как назвать его, наречь его?
Не назвать ли Геркулесом
Чтобы стал тяжеловесом?
Не назвать ли Любомиром,
Чтобы стал любимцем мира?
— Сколько у нас окошек на селекторе. Юна? — спросил “ум” Далин, поворачиваясь спиной к черным скалам Ариэля. — Собирайте общее собрание “умов”. Всех двенадцать к экрану.
Юна проворно заработала клавишами. В рамках селектора один за другим засветились бело-голубые экраны. Появились лица начальников групп, словно выставка в этнографическом музее: китаец, американец, негр, аргентинец, индиец, голландец, чех, перс, грузин, француз, татарин и малаец.
— Внимание, товарищи, — сказал Далин. — В последний раз повторяем инструктаж, в последний раз выясняем неясности…
Некоторые “умы” на экранах прижали к уху карманный микропереводчик. Большинство понимало русский язык — язык науки XXIII века.
— Как условлено, в двенадцать двадцать две производим разрез Урана, — продолжал Далин. — К двенадцати часам всем надо собраться на ракетодроме — каждой группе у своей ракеты. Наблюдать небо и быть наготове. Как только Уран будет разделен, каждая группа устремляется к своему осколку. В первую очередь стартуют группы к удаляющимся осколкам, в последнюю — к приближающимся. Вопросы есть?
— Надо распределить осколки заранее, — сказал китаец Лю, сморщенный и седой. Ему было всего семьдесят пять лет, но гормоны долголетия почему-то не подействовали на него. Он заболел старостью и должен был неминуемо умереть лет через десять-пятнадцать.
— Распределим, — согласился Далин. — Порядок такой: осколок номер один, ближайший к Солнцу и летящий к Солнцу, — это ваш, Лю. Идем против часовой стрелки, как вращаются планеты. Осколок номер два, левее, ближе к созвездию Девы, — ваша группа, Дженкинсон…
Далин набросал схему и повернул блокнот к экрану. Двенадцать лиц склонились, перечерчивая ее.
— О позывных надо условиться, — продолжал методичный Лю. — По номерам неудобно. Путаница будет.
— Хорошо, дадим условные имена осколкам. — Далин оглянулся. — Юна, девушка, вы понимаете красоту. Быстро придумайте двенадцать звучных имен для будущих планет.
— Можно назвать их в честь “умов”, — предложила Юна. — Планета Лю, планета Дженкинсона… И обязательно планета Далина должна быть, — добавила она краснея.
Далин энергично замахал руками;
— Глупость придумали, девушка! Я не допущу такого самохвальства! Тысячи людей готовили разрез, миллионы будут благоустраивать планету, миллиарды — населять, а мы приклеим имя одного человека — начальника группы наблюдателей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60