Воздух быстро, на протяжении каких-нибудь двадцати сантиметров, уплотнялся, превратившись в конце концов в твердую, идеально гладкую, прохладную на ощупь стенку, полукругом идущую от дерева к дереву. Дотянуться до ее верха мы не сумели, даже когда Лешка взобрался ко мне на плечи.
Вернулся Володька в сопровождении Чошки. Чошка - полугодовалый кобелек, если верить Володьке - карельская лайка. Их два брата - одного помета:
Чок и Получок. Это охотничьи термины, значения коих я никогда не понимал. Чок - интеллектуал. При любой возможности он садится и предается размышлениям, уставясь в одну точку, сосредоточенно морща лоб и нос. Наташка утверждает, что это у него "наружные извилины".
Володька притащил свою гордость я предмет всеобщей зависти усть-уртских охотников: скорострельный охотничий "манюфранс" - изящный, легкий, с полупрозрачным прикладом из какого-то пластика. В день восемнадцатилетия его подарил Володьке Трумин, сам заядлый охотник, купивший ружье во время не то конгресса, не то симпозиума в Лионе и потом два года сберегавший для этого случая.
- Смотрите! - Володька показал пальцем на какую-то точку в зеленом небе "дива". - Видите, птица не птица - летает что-то такое, птеродактиль тамошний?
Приглядевшись, мы убедились, что это не просто точка, а крохотный черный треугольник, по-орлиному пишущий в небе круги. Володька вскинул ружье, прицелился. Грохнуло. Полет треугольничка словно сломался, на мгновенье он замер, а потом наискось скользнул вниз. Володька опустил ружье.
- Ну что, Лешенька? Мираж? Галлюцинация? Диапозитив?
Лешка смолчал.
- Н-да, диво!.. - раздраженно проворчал Толя. И вдруг мы вздрогнули от Наташиного истошного:
- Чок! Чок!
То ли, пошевелив наружными извилинами, Чок решил принести добычу хозяину, то ли ему просто захотелось рассмотреть поближе, что там такое, - трудно сказать. По словам Наташи, он легко, одним прыжком проскочил между соснами туда, в экран, в картину, в "диво", на миг остановился обалдело и помчался вперед, оставляя на песке ямки следов.
- Чок! - заорал Володька. - Чок! - Он пронзительно засвистел, но Чок игнорировал все наши призывы. Характерец у него всегда был более чем самостоятельный...
В какой момент Володька ринулся вслед за ним, я не заметил - только услышал сдавленное Лешкино: "Стой, кретин!", а потом меня сшибло, и мы оказались на земле - все трое: Лешка, Володька и я.
- Держи его! - скомандовал Лешка, и я рефлекторно вцепился во что-то - не то в руку, не то в ногу, успев предварительно получить хороший удар по скуле.
- Вот теперь вы и в самом деле ополоумели! - Над нами стояла Наташа. Она сказала это так отчужденно, что мы сразу остыли.
- Где мои очки? - спросил Лешка, поднимаясь на ноги, вид у него был сконфуженный, - никто их не видел?
- На. - И Наташа отвернулась, глядя в "диво". Мы тоже посмотрели туда. Багровое солнце поднялось выше. А из песка фантастически быстро, как в замедленной киносъемке, прорастали какие-то черные стебельки. Вблизи они еще только высовывались на поверхность, по мере удаления становились крупнее и на глазах раскрывались навстречу солнцу, напоминая выгнутые стрекозиные крылья. Чок потерялся в этих проросших зарослях.
Володька вскочил, протянул мне руку. Я тоже поднялся и отряхнул брюки и рубашку от хвои.
- В герои-первопроходцы захотел? - спросил Лешка зло.- А как вернуться, ты подумал? А если там воздух ядовитый?
- Чошка-то там дышал! - возразил Володька.
- Допустим. Но про всякие местные вирусы и прочую мелочь мы понятия не имеем... И вообще, пора кончать эту самодеятельность. Хватит. Так знаете до чего доиграться можно?
- До чего? - наивно спросил Володька.
Лешка промолчал.
- Что ты предлагаешь, Лекс? - поинтересовался я.
- Для начала - пойти позавтракать. И посоветоваться. А там видно будет.
Поминутно оглядываясь, мы молча пошли к палаткам.
За завтраком было решено, что Толя с Наташей отправятся в город. Напрямик отсюда до Греминки километров тридцать, так что, идя налегке, к последней электричке на Усть-Урт успеть можно. Вот только как притащить сюда "научную общественность"? Лешке пришла мысль обратиться к Трумину: он знает нас и должен поверить, а там уже поверят ему - как-никак доктор исторических наук, профессор...
И мы остались втроем.
Володька весь день просидел перед "дивом", хотя кидаться в него очертя голову уже не порывался. Чок не появлялся, даже не вернулся по собственному следу. Что с ним?
Настроение у нас было смутное: и подавленное, и одновременно приподнятое, ибо мы соприкоснулись с чудом, и тревожное, потому что неизвестность всегда порождает тревогу...
Солнце "дива" закатилось около шести часов вечера. Теперь между деревьями повис провал почти абсолютной тьмы, кое-где пронзенной тончайшими жалами мелких и редких звезд. Но чернота этого провала казалась... Как бы это сказать? Живой, пожалуй. Да, другого слова, кажется, не подобрать.
- Ноктовизор бы сюда, - вздохнул Лешка. - В инфракрасном бы посмотреть...
Ноктовизора у нас, увы, не было, и мы пошли ужинать. Темнело. Напряжение наше чуть-чуть спало, и мы понемногу разговорились, потому что надо же было в конце концов - не обменяться мнениями, как утром, а просто поговорить. Лешка выудил из недр своей "абалаковки" плоскую четвертинку коньяка.
- Черт с вами, поглощайте НЗ. Как раз к случаю... Настоящий. Армянский ереванского розлива.
Мы развели растворимый кофе, причем не в обычных кофейных дозах, а в поллитровых эмалированных кружках. Володька обвел это хозяйство глазами и вдруг задумчиво спросил:
- Между прочим, мне только кажется, что мы сегодня не обедали, или это в самом деле так?
Вот что значит остаться без женской заботы! Мы сразу же почувствовали зверский голод, который едва утолили тремя банками тушенки с хлебом.
- Вот теперь и выпить не грех, - изрек Володька, бросив опустошенную банку в костер. Бумажная обертка вспыхнула, искристо затрещали остатки жира.
Мы по очереди приложились к бутылке. Коньяк и впрямь был хорош.
Володька, слава богу, совсем отошел. Он растянулся на спине, заложив руки за голову и попыхивая зажатой в губах сигаретой.
- А знаете, братцы, что меня больше всего беспокоит? Появилось диво нежданно-негаданно, вдруг, уже при нас. Значит, и исчезнуть может аналогично. Найди мы его уже существующим, было бы спокойнее...
- Логично, - согласился Лешка. - Хотя и не обязательно.
- А я ничего, между прочим, не утверждаю. Я только высказываю свое мнение. Вотум сепаратум, так сказать. Есть у нас свобода слова или нет?
- Есть, - подтвердил я, - есть, Володечка, только ты на всякий случай сплюнь через левое плечо. Троекратно. А то накаркаешь еще...
Володька поплевал.
- И все же что оно такое - наше диво? - вздохнул я. - Неужели действительно выход в какой-то мир, пресловутая нуль-транспортировка?
- Похоже. Во всяком случае мне ничто другое в голову не приходит, - сказал Володька. - Меня другое интересует: где те, кто этот самый переход создал?
- А ты уверен, что его кто-то создавал? - спросил Лешка. - Представь: прилетел на Землю какой-нибудь шестиногий и жукоглазый марсианин, увидел шаровую молнию и спросил: "А где те, что создали эту великолепную магнитную бутылку с плазмой?.."
- Спонтанное образование? - удивился я.
- А почему бы и нет? Сам посуди: если бы проход кто-то создал, то воспользовался бы им.
1 2 3 4
Вернулся Володька в сопровождении Чошки. Чошка - полугодовалый кобелек, если верить Володьке - карельская лайка. Их два брата - одного помета:
Чок и Получок. Это охотничьи термины, значения коих я никогда не понимал. Чок - интеллектуал. При любой возможности он садится и предается размышлениям, уставясь в одну точку, сосредоточенно морща лоб и нос. Наташка утверждает, что это у него "наружные извилины".
Володька притащил свою гордость я предмет всеобщей зависти усть-уртских охотников: скорострельный охотничий "манюфранс" - изящный, легкий, с полупрозрачным прикладом из какого-то пластика. В день восемнадцатилетия его подарил Володьке Трумин, сам заядлый охотник, купивший ружье во время не то конгресса, не то симпозиума в Лионе и потом два года сберегавший для этого случая.
- Смотрите! - Володька показал пальцем на какую-то точку в зеленом небе "дива". - Видите, птица не птица - летает что-то такое, птеродактиль тамошний?
Приглядевшись, мы убедились, что это не просто точка, а крохотный черный треугольник, по-орлиному пишущий в небе круги. Володька вскинул ружье, прицелился. Грохнуло. Полет треугольничка словно сломался, на мгновенье он замер, а потом наискось скользнул вниз. Володька опустил ружье.
- Ну что, Лешенька? Мираж? Галлюцинация? Диапозитив?
Лешка смолчал.
- Н-да, диво!.. - раздраженно проворчал Толя. И вдруг мы вздрогнули от Наташиного истошного:
- Чок! Чок!
То ли, пошевелив наружными извилинами, Чок решил принести добычу хозяину, то ли ему просто захотелось рассмотреть поближе, что там такое, - трудно сказать. По словам Наташи, он легко, одним прыжком проскочил между соснами туда, в экран, в картину, в "диво", на миг остановился обалдело и помчался вперед, оставляя на песке ямки следов.
- Чок! - заорал Володька. - Чок! - Он пронзительно засвистел, но Чок игнорировал все наши призывы. Характерец у него всегда был более чем самостоятельный...
В какой момент Володька ринулся вслед за ним, я не заметил - только услышал сдавленное Лешкино: "Стой, кретин!", а потом меня сшибло, и мы оказались на земле - все трое: Лешка, Володька и я.
- Держи его! - скомандовал Лешка, и я рефлекторно вцепился во что-то - не то в руку, не то в ногу, успев предварительно получить хороший удар по скуле.
- Вот теперь вы и в самом деле ополоумели! - Над нами стояла Наташа. Она сказала это так отчужденно, что мы сразу остыли.
- Где мои очки? - спросил Лешка, поднимаясь на ноги, вид у него был сконфуженный, - никто их не видел?
- На. - И Наташа отвернулась, глядя в "диво". Мы тоже посмотрели туда. Багровое солнце поднялось выше. А из песка фантастически быстро, как в замедленной киносъемке, прорастали какие-то черные стебельки. Вблизи они еще только высовывались на поверхность, по мере удаления становились крупнее и на глазах раскрывались навстречу солнцу, напоминая выгнутые стрекозиные крылья. Чок потерялся в этих проросших зарослях.
Володька вскочил, протянул мне руку. Я тоже поднялся и отряхнул брюки и рубашку от хвои.
- В герои-первопроходцы захотел? - спросил Лешка зло.- А как вернуться, ты подумал? А если там воздух ядовитый?
- Чошка-то там дышал! - возразил Володька.
- Допустим. Но про всякие местные вирусы и прочую мелочь мы понятия не имеем... И вообще, пора кончать эту самодеятельность. Хватит. Так знаете до чего доиграться можно?
- До чего? - наивно спросил Володька.
Лешка промолчал.
- Что ты предлагаешь, Лекс? - поинтересовался я.
- Для начала - пойти позавтракать. И посоветоваться. А там видно будет.
Поминутно оглядываясь, мы молча пошли к палаткам.
За завтраком было решено, что Толя с Наташей отправятся в город. Напрямик отсюда до Греминки километров тридцать, так что, идя налегке, к последней электричке на Усть-Урт успеть можно. Вот только как притащить сюда "научную общественность"? Лешке пришла мысль обратиться к Трумину: он знает нас и должен поверить, а там уже поверят ему - как-никак доктор исторических наук, профессор...
И мы остались втроем.
Володька весь день просидел перед "дивом", хотя кидаться в него очертя голову уже не порывался. Чок не появлялся, даже не вернулся по собственному следу. Что с ним?
Настроение у нас было смутное: и подавленное, и одновременно приподнятое, ибо мы соприкоснулись с чудом, и тревожное, потому что неизвестность всегда порождает тревогу...
Солнце "дива" закатилось около шести часов вечера. Теперь между деревьями повис провал почти абсолютной тьмы, кое-где пронзенной тончайшими жалами мелких и редких звезд. Но чернота этого провала казалась... Как бы это сказать? Живой, пожалуй. Да, другого слова, кажется, не подобрать.
- Ноктовизор бы сюда, - вздохнул Лешка. - В инфракрасном бы посмотреть...
Ноктовизора у нас, увы, не было, и мы пошли ужинать. Темнело. Напряжение наше чуть-чуть спало, и мы понемногу разговорились, потому что надо же было в конце концов - не обменяться мнениями, как утром, а просто поговорить. Лешка выудил из недр своей "абалаковки" плоскую четвертинку коньяка.
- Черт с вами, поглощайте НЗ. Как раз к случаю... Настоящий. Армянский ереванского розлива.
Мы развели растворимый кофе, причем не в обычных кофейных дозах, а в поллитровых эмалированных кружках. Володька обвел это хозяйство глазами и вдруг задумчиво спросил:
- Между прочим, мне только кажется, что мы сегодня не обедали, или это в самом деле так?
Вот что значит остаться без женской заботы! Мы сразу же почувствовали зверский голод, который едва утолили тремя банками тушенки с хлебом.
- Вот теперь и выпить не грех, - изрек Володька, бросив опустошенную банку в костер. Бумажная обертка вспыхнула, искристо затрещали остатки жира.
Мы по очереди приложились к бутылке. Коньяк и впрямь был хорош.
Володька, слава богу, совсем отошел. Он растянулся на спине, заложив руки за голову и попыхивая зажатой в губах сигаретой.
- А знаете, братцы, что меня больше всего беспокоит? Появилось диво нежданно-негаданно, вдруг, уже при нас. Значит, и исчезнуть может аналогично. Найди мы его уже существующим, было бы спокойнее...
- Логично, - согласился Лешка. - Хотя и не обязательно.
- А я ничего, между прочим, не утверждаю. Я только высказываю свое мнение. Вотум сепаратум, так сказать. Есть у нас свобода слова или нет?
- Есть, - подтвердил я, - есть, Володечка, только ты на всякий случай сплюнь через левое плечо. Троекратно. А то накаркаешь еще...
Володька поплевал.
- И все же что оно такое - наше диво? - вздохнул я. - Неужели действительно выход в какой-то мир, пресловутая нуль-транспортировка?
- Похоже. Во всяком случае мне ничто другое в голову не приходит, - сказал Володька. - Меня другое интересует: где те, кто этот самый переход создал?
- А ты уверен, что его кто-то создавал? - спросил Лешка. - Представь: прилетел на Землю какой-нибудь шестиногий и жукоглазый марсианин, увидел шаровую молнию и спросил: "А где те, что создали эту великолепную магнитную бутылку с плазмой?.."
- Спонтанное образование? - удивился я.
- А почему бы и нет? Сам посуди: если бы проход кто-то создал, то воспользовался бы им.
1 2 3 4