Прошли годы, я вновь получил письмо от родных Имре, которые писали, что, хотя нет никаких новых сведений, они полагают, Имре, должно быть, мертв. Его казнили из-за любви к вам? Или он томится в какой-нибудь мерзкой тюрьме, медленно гибнет от пыток, и все из-за того, что потерял рассудок при виде красоты, оказавшейся в действительности чисто внешней?
Гизела судорожно вздохнула.
— Вы не должны задавать мне такие вопросы, — сказала она. — Я не знаю, как ответить на них.
— Конечно, не знаете, — грубо оборвал ее лорд Куэнби. — Не все ли равно, что человек оказался оторванным от своих друзей, от семьи или, быть может, даже умер?
Одним больше или меньше. Не все ли равно, что человек был готов пожертвовать самым дорогим, что у него было, самой жизнью, потому что боготворил вас? Вы жестоки и бездушны. Вы женщина, чья красота приносит зло, женщина без сердца.
— Не правда, — горячо возразила Гизела — Каждое ваше слово — не правда.
Говоря это, она вспомнила императрицу, прелестную и нежную, ее мягкое обхождение с любым, с кем бы она ни общалась; вспомнила, с какой глубокой грустью иногда смотрели ее голубые глаза. Вынести такое оскорбление Гизела была не в силах.
— Если это не правда, — сказал лорд Куэнби, — где же Имре?
— Как я могу ответить на ваш вопрос? — проговорила Гизела. — Если его семья не знает, где он может быть, то вряд ли знаю и я, вряд ли мне позволили узнать это.
Гизеле показалось, она нашла удачный ответ на вопрос, потому как выражение лица лорда Куэнби немного смягчилось.
— Неужели с вами в самом деле плохо обращались, как твердит молва? — спросил он. — Неужели это правда, что ваших детей отбирали сразу после их рождения, и их воспитывала ваша свекровь? Что все ваши приказания отменялись? Что до тех пор, пока она не умерла в прошлом году, вы во дворце не имели никакого влияния? Полно, мне не верится. Вы женщина с характером. Безусловно, вы ведь могли постоять за себя?
— Вы можете думать что угодно, — произнесла Гизела. — Я хочу сказать вам только одно: все, что вы говорили здесь обо мне, — ложь.
— Тогда скажите, где Имре? Вы пытались хотя бы разузнать? Не мог же он быть вам совсем безразличен. Имре был очень привлекательным, и не могу поверить, что за дни, проведенные рядом с ним на яхте и той романтической испанской вилле на Мадейре, вы не разглядели, что он — чистое золото, не поняли, какой у него чудесный характер, какой он интересный собеседник, человек ясного ума, чья способность к мечтам и фантазии приводила в восторг всех, кто его знал. Неужели вы легко и просто вычеркнули его из своей жизни? Лорд Куэнби помолчал, а потом продолжил:
— Когда мне рассказали всю эту историю, я почему-то подумал, что вы проплакали всю ночь, что вам было одиноко и горько без него, что вы поняли в тот час — никто не сможет занять его место в вашей жизни. А потом я услышал, что вы возвратились в Вену, а спустя некоторое время отправились вместе с императором в Мексику, и вся Европа полагала, что королевская чета переживает второй медовый месяц. Неужели муж так легко смог заставить вас забыть о вашем возлюбленном?
— Я прошу вас, милорд, позволить мне удалиться, — тихо сказала Гизела. — Вам отлично известно, что вы не должны были выдвигать мне свои обвинения. Мне нечего вам сказать и, по правде говоря, что бы я ни пыталась объяснить, вы все равно не измените своего мнения обо мне.
Наступило молчание. Лорд Куэнби отвернулся от Гизелы и смотрел на огонь. Внезапно он снова взглянул на свою гостью и, пройдя по ковру перед камином, опустился на диван рядом с ней.
— Простите меня, — сказал он. — Сейчас я подумал, что, какие бы чувства я ни испытывал, что бы ни говорил, Имре любил вас. Должно же быть в вас что-то хорошее, милое, что вызвало в нем такую любовь. Все суетное, нестоящее, вульгарное высвечивалось в истинном свете, если Имре был рядом. Он не выносил ничего низкопробного, серого. Я так долго ненавидел вас, что совсем сбросил со счетов самого Имре и его мнение о вас. Он любил вас, и поэтому я должен попытаться увидеть и принять то, что он считал достойным любви.
— Почему вы так сильно его любили? — с любопытством спросила его Гизела.
Она сама не знала почему, но вопрос показался ей важным. Лорд Куэнби снова отвернулся от нее и стал смотреть на огонь.
— Возможно, потому, что всю мою жизнь мне не хватало брата, — ответил он. — Я был единственным ребенком в семье. Моя мать умерла, когда я появился на свет. Я никогда ее не знал. У отца не было терпения заниматься своим сыном. Он скучал со мной и полностью предоставил заботам слуг. Я получил строгое, можно даже сказать, суровое воспитание. Мои гувернеры были неоправданно жестокими со мной, по крайней мере, мне так казалось. Мне без конца внушали, что я в доме абсолютно никто, и каждый старался непременно напомнить мне об этом при любом удобном случае.
Пребывание в Итоне не принесло мне особой радости, главным образом из-за того, что я не привык к общению со сверстниками. Мне редко доводилось встречать мальчиков своего возраста до тех пор, пока я не пошел в школу в тринадцать лет. В Оксфорде я впервые узнал, что такое радость, и принес ее мне Имре.
Наши комнаты были рядом. Он зашел ко мне в первый же день и поздравил с поступленим в колледж. Мне кажется, в тот момент, когда я пожал ему руку, я уже знал, что он сыграет в моей жизни удивительную роль. Говорят, одно из самых важных событий в жизни человека — первая любовь. Для меня таким событием была первая дружба.
Нам нравилось одно и то же; мы оба увлекались верховой ездой, рыбной ловлей и охотой. Я считался неплохим стрелком, но мне было далеко до Имре. Наверное, в нашей дружбе было много от обожания кумира. Он очень многое делал лучше меня.
А потом мы проводили вместе чудесные каникулы и здесь, и в Венгрии. Однажды даже скопили денег, чтобы съездить в Париж. И чем больше я его узнавал, тем с большим и большим уважением к нему относился.
Лорд Куэнби замолчал и взглянул на Гизелу.
— Вы помните, как он часто читал стихи, а потом вдруг оборачивал все в шутку и тут же сочинял на них пародию, запрокидывал назад голову и принимался так заразительно хохотать, что невольно хотелось присоединиться к его смеху? Вы помните?
— Д-да… я помню, — заикаясь проговорила Гизела.
— Он был умным, начитанным и очень веселым человеком. А ведь так много среди образованных людей нудных типов. С Имре скучать не приходилось. Кроме лошадей больше всего на свете он любил книги. Вот это и пугает меня. Если он провел в тюрьме все эти годы, то был лишен самого для него дорогого, в особенности возможности читать.
— Он, должно быть, мертв, — не сдержалась Гизела. — Давайте надеяться, что он мертв.
Она заговорила вопреки своей воле, забыв на секунду, кто она такая, думая только о том, что ей рассказывали о тюрьмах — мрачных, душных подземельях, о пытках и ужасах, которые даже страшно себе представить.
— Итак, вы ничего о нем не знаете! — быстро проговорил лорд Куэнби.
— Нет, не знаю, — ответила она, и это было правдой.
— А вы можете узнать? Гизела покачала головой.
— Нет.
— Я верю вам, — сказал он. — Сам не пойму, почему. С самого начала я намеревался не верить ни одному вашему слову; но вы не попытались оправдываться, не пытались заявить о своей невиновности. Мне нравится эта черта в вас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52