Вспоминая об этом, она подошла к огромному французскому окну, которое выходило на террасу с балюстрадой. Солнце уже садилось, и на небе появились темно-малиновые и золотистые полосы, теплое сияние которых отражалось на стенах спальни.
Она провела много времени, раздумывая над тем, что же ей надеть, и раз десять при этом меняла свое решение.
В конце концов она позволила горничной помочь ей надеть платье из ярко-красной материи, из-за чего ее светлая кожа стала казаться почти прозрачной.
И все же это яркое платье вовсе не выглядело тяжелым или вульгарным, как могло бы показаться на первый взгляд из-за насыщенного цвета. Наоборот, украшенное воздушным тюлем, дорогими сатиновыми лентами, оборочками и бахромой, которые были последним изобретением Уорта и сразу же стали очень модными, оно подчеркивало совершенство фигуры Антонии и прибавляло ей пленительной женственности.
Собрав всю свою отвагу, Антония медленно повернулась к герцогу, который только что вошел в спальню, и застыла на месте, нерешительно глядя на него.
— Сегодняшняя обстановка отличается от той, в которой нам пришлось пребывать в последнее время, не так ли, Антония? — сказал он с улыбкой. — Но, хотя я неплохо позавтракал, я все еще голоден. Не пора ли нам перейти в столовую?
Говоря это, он смотрел ей в лицо, и у Антонии создалось впечатление, что он пытается построить мост через реку отчужденности, которая пролегла между ними. Но Антония не понимала, чем была вызвана эта отчужденность, от которой ее сердце замирало в груди.
Потом, когда он подносил ее руку к губам, она отчаянно захотела прижаться к нему, обнять, чтобы удержать его, потому что ей казалось, что он сейчас исчезнет и никогда больше не вернется к ней.
«Теперь, когда мы дома, он непременно оставит меня», — подумала она с отчаянием, но вслух произнесла:
— Тур сказал мне, что вы чувствуете себя хорошо и рана вас больше не беспокоит.
— Я в полном порядке, Антония, тебе не о чем беспокоиться, — заверил он ее. — И я долго, очень долго и терпеливо ждал именно этого момента.
Она вопросительно посмотрела на него, но Атол не успел объяснить ей свои слова, потому что на пороге возник слуга.
— Обед подан, ваша светлость! — сообщил он.
Антония робко положила руку на руку герцога, и муж повел ее в столовую.
Хотя мастерство повара графа даже нельзя было сравнивать с кулинарным искусством лондонского повара герцога, Антонии обед очень понравился.
Она сразу вспомнила, каким черствым и неприятным на вкус был хлеб в последний день их путешествия и как успел ей надоесть крестьянский пирог с луком. Даже сыр перезрел, пока его везли в седельной сумке.
Теперь Антонии казалось, что не может быть ничего вкуснее свежей морской рыбы, нежной молодой говядины и жареных голубей, которые просто таяли во рту.
Герцог настоял на том, чтобы она выпила немного шампанского, и, как всегда, она подчинилась, исполнив его просьбу.
— Это снимет остатки усталости, — убеждал он ее.
Герцог, который уже знал последние новости из Франции, сообщил ей, что Страсбург капитулировал после долгой обороны и артобстрелов, которые разрушили великолепное здание старинной библиотеки и убили многих мирных жителей.
— Война — это всегда такое разорение! — в сердцах воскликнула Антония. — Она убивает не только людей, но и уничтожает их историю.
— Это так, — согласился герцог. — И трудно поверить, что французы решились развязать войну, даже не поинтересовавшись заранее силой противника. Они ввязались в настоящую авантюру, и это им дорого обойдется.
— Полагаю, пруссаки очень довольны своими военными успехами, им есть чем гордиться, — тихо сказала Антония.
— Они ликуют! — ответил герцог. — И я совершенно уверен, что они заставят Францию пройти через все унижения.
— Остается только молиться, чтобы Париж уцелел, — с грустью проговорила Антония, — и надеяться, что Лэбби спасется.
После обеда они с герцогом перешли в гостиную.
Солнце уже зашло, на дворе царил полумрак, и на небе постепенно зажигались звезды.
В гостиной горели свечи, и шторы были задернуты на всех окнах, кроме одного — широко раскрытого, выходящего в сад.
Антония встала у этого окна и посмотрела в сад. Глубоко вздохнув, она повернулась и тихо произнесла:
— Мне нужно… кое-что… сказать вам…
Говоря это, она подошла к герцогу, который стоял у камина.
Крохотное пламя за каминной решеткой ровным блеском освещало его бледное лицо. Антония очень нервничала, ей было не по себе.
Герцог поставил на каминную полку стакан с бренди, который держал в руке, и посмотрел на девушку.
— Что именно? — спросил он, легко улыбаясь.
— Это… нечто такое, что вас… очень рассердит, — ответила она с дрожью в голосе. — Но я… Я должна… сказать вам это…
— В первую ночь после нашей свадьбы я обещал, что постараюсь не сердиться на тебя. Говори, Антония, все, что ты хочешь мне сказать, я готов выслушать тебя.
— Но это… нечто такое, чего я сама… очень стыжусь, — запинаясь, произнесла она.
Антония сжала руки, стараясь унять дрожь, но ее усилия оказались напрасными.
Герцог спокойно наблюдал за ней, а затем ободряющим тоном сказал:
— Тебе ведь не свойственно бояться, Антония.
Он улыбнулся, а она потупила взор.
— Я боюсь… я очень боюсь рассердить вас… — прошептала она.
— Я не буду сердиться, — пообещал Донкастер, не спуская с нее испытующего взгляда.
— Вы… вправе злиться на меня, — сказала она печально.
Наступило молчание. Первым заговорил герцог, напомнив:
— Я весь в ожидании важного признания, Антония.
Его голос вдруг зазвучал неуверенно, словно он боялся услышать нечто неприятное, а Антония, пытаясь побороть робость и страх, вообще не могла произнести ни слова. В конце концов она все-таки взяла себя в руки и тихо проговорила:
— Это моя вина… что вам пришлось… драться… на этой дуэли.
Она сделала над собой невероятное усилие, чтобы наконец высказать вслух свою боль и терзавшее ее чувство вины. В ее глазах Атол увидел неподдельное страдание.
— Я говорила… совсем не думая, — призналась она. — Я не предполагала, что граф был мужем дамы… с которой вы…
В ее голосе вдруг послышалось рыдание.
— Когда он спросил меня, — продолжала она, — где вы, я ответила, что вы в саду с очень обворожительной и соблазнительной дамой, которая… как я подозревала… была вашим… старым другом…
Антония говорила все тише и тише, но внезапно, словно проснувшись, почти закричала:
— Как я могла быть такой… дурой… такой идиоткой… чтобы говорить подобные вещи… не зная, с кем я говорю!
Она винила себя за все, что с ним произошло, но герцог облегченно вздохнул, — видимо, он страшился услышать от нее совсем другое, а что — Антония и не догадывалась.
— Ты ни в чем не виновата, Антония, и ни в чем не должна винить себя, — спокойно сказал он. — Граф рано или поздно все равно нашел бы предлог, чтобы драться со мной, поскольку всегда желал этого.
— Так вы… простите меня? — с надеждой спросила Антония.
— Неужели ты считаешь, Антония, что я могу сердиться на тебя после того, как ты столь самозабвенно ухаживала за мной? — улыбаясь, ответил Донкастер.
— Но вы могли… умереть… — прошептала Антония, с ужасом думая о том, что могло произойти непоправимое. — И это была бы… моя вина… Только моя… Как бы я могла жить дальше… зная, что повинна… в вашей смерти?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42