багровое, обрюзгшее лицо, из приоткрытого рта вырывается мощный храп. Тара спрятала бутылку в буфет и вернулась к столу, чтобы убрать стаканы.
При этом ей попалась на глаза коробочка с «сокровищами» миссис Бэрроуфилд, и она сразу поняла: человек, который собирается забрать ее с собой в Шотландию, видел мамин медальон.
То, что у Тары был этот маленький медальон – ее личная собственность, – выделяло ее из всей прочей приютской безотцовщины. Без роду без племени, они отличались друг от друга лишь цветом волос, глаз и кожи…
«Только бы он его не потерял», – с беспокойством подумала Тара.
Положив коробочку на место, она взяла грязные стаканы и вышла из гостиной, тихонько прикрыв за собой дверь.
На кухне уже орудовала одна из древних старух, помогавших по хозяйству, беззубая и кривая на один глаз. Устраиваясь на работу, она назвалась кухаркой, и миссис Бэрроуфилд ей поверила.
Сейчас она помешивала в огромном котле на плите какое-то варево, от которого по всей кухне распространялся неприятный запах. А на вкус, решила Тара, наверняка еще хуже.
Но все же это лучше, чем ничего. Эта похлебка, которую дети получали на обед, только и поддерживала их силы.
Слава Богу, сегодня был еще и хлеб. Он появился только потому, что на прошлой неделе Тара заставила миссис Бэрроуфилд выплатить долг пекарю и дать ему немного денег вперед.
Лишь она одна знала, сколько денег из тех, что предназначены на нужды приюта, тратятся миссис Бэрроуфилд на выпивку. Спиртное, и только оно, способно было поддерживать пьянчужку в благодушном настроении.
Таре было в общем-то все равно, пьяная миссис Бэрроуфилд или трезвая, лишь бы не страдали дети.
Но когда они начинали буквально на глазах таять от голода и плохо спать по ночам, она принималась бороться с миссис Бэрроуфилд за их права не на жизнь, а на смерть.
И, поскольку миссис Бэрроуфилд была слишком ленива, чтобы долго держать оборону, дело кончалось тем, что она неизменно капитулировала и, отрывая от сердца, вручала Таре часть денег, которые намеревалась приберечь для себя.
Тара резала хлеб на одинаковые куски, размышляя о том, что нужно будет держать ухо востро, раздавая их, иначе старшие мальчишки непременно отберут у малышей их долю.
А еще они будут подлизываться к девочкам, надеясь, что те расщедрятся и поделятся своей порцией.
В приюте царили жестокие нравы, и Таре стоило огромных усилий не позволить старшим мальчишкам и самым отъявленным хулиганам захватить власть.
Причем она никогда не прибегала к насилию, сколько бы ни побуждала ее к тому миссис Бэрроуфилд.
Физической силе она всегда противопоставляла силу духа просто потому, что у нее не было другого выбора. Не могла же она в самом деле драться с этими мальчишками?
Порезав хлеб, Тара вдруг краешком глаза заметила, что старуха суетится в углу кухни.
Тара тут же смекнула, в чем дело, и, подойдя к кухарке,, выхватила у нее из рук большой кусок мяса – именно его та безуспешно пыталась сунуть в карман своего видавшего виды пальтишка.
Мясо это, правда, было дешевое, но другого они позволить себе не могли. Вот из этого-то куска и должна была вариться похлебка, которую так называемая кухарка усердно мешала в котле в течение последнего часа.
Старуха издала негодующий вопль, который Тара попросту проигнорировала.
Она положила мясо на стол и принялась резать его на кусочки, пока они не превратились почти что в фарш.
– Это мое! – задыхаясь от ярости, прошипела старуха.
– Неправда, Мэри, и вы это прекрасно знаете, – сказала Тара. – Дети голодают, неужели вы этого не понимаете? Им нужно хоть что-то есть, иначе они не выживут.
– Подумаешь, беда какая! Да кому они нужны?
Этот вопрос Тара и сама частенько задавала себе.
– Вы не должны этого делать, Мэри, – спокойно проговорила она. – Не дай Бог, кто-нибудь из детей умрет лишь потому, что вы украли у него еду.
– А то, что я голодная как собака прихожу домой, никого не волнует! – захныкала Мэри. – А мои бедные кошечки! Что-то с ними будет…
– Будут мышей ловить, – отозвалась Тара. – А вот дети сделать этого не могут, равно как выйти в сад и хотя бы яблок наесться, потому что нету нас сада!
Она тяжело вздохнула.
– Ах, Мэри, как бы мне хотелось, чтобы наш приют находился за городом. Я уверена, жить там было бы намного проще, чем в Лондоне.
– Ив Лондоне неплохо, если есть денежки, – проворчала Мэри.
– С деньгами везде хорошо, что верно, то верно, – согласилась Тара.
Закончив резать мясо, она бросила его в котел и помешала. И сразу же совершенно другой аромат поплыл в воздухе.
Тара посолила суп и, заметив на столе несколько маленьких луковичек, тоже бросила их в похлебку.
– Помешай еще, Мэри, – попросила она, – а я пойду позову детей. Ты вымыла тарелки?
Мэри не ответила, из чего Тара заключила, что кухарка посуду не вымыла и мыть не собирается.
«Каждый день одно и то же! – со вздохом подумала она. – На Мэри никогда нельзя положиться». Впрочем, та женщина, что приходила днем убирать, была еще хуже.
Тара отправилась за детьми. Приют был переполнен, и столовая в нем отсутствовала. Вообще-то раньше она была, но потом комнату эту превратили в спальню, поставив несколько кроватей и бросив на пол матрацы.
Теперь детям приходилось есть и холле, сидя на ступеньках лестницы или стоя, что создавало для Тары дополнительные трудности: ей сложно было проследить, чтобы всем детям досталось поровну.
Она позвонила в колокольчик, и в тот же миг распахнулись двери и со всех сторон в кухню устремились дети, сметая все на своем пути, словно бурный поток.
Наверху остались лишь самые маленькие. Для них покупали ведро молока.
Тара знала, что должна зорко сторожить это сокровище, хранившееся в углу кухни: стоит только отвернуться, как дети постарше, которым молоко уже не полагалось, тотчас же сунут в ведро кто чашку, кто ложку.
Следующие пять минут можно было сравнить со штормом, если принять Тару за корабль, а детей за бурное море, готовое этот корабль потопить.
– Всем по одному куску хлеба! Фред, положи сейчас же, ты уже брал! Осторожней, Эллен, не пролей суп! Не толкайтесь, не толкайтесь, всем хватит!
Такие замечания она делала каждый день во время обеда.
Дети вели себя так, словно с цепи сорвались, вовсе не потому, что не любили Тару и им доставляло удовольствие ей назло вырывать друг у друга куски хлеба, а просто потому, что животный инстинкт самосохранения подсказывал им: или поешь, или умрешь с голоду.
Когда Тара вычерпывала из котла остатки похлебки, она увидела, что совсем маленький мальчишка берет со стола последний кусочек хлеба.
Это означало, что ей уже ничего не осталось, но она, как бывало сотни раз, не стала ругать малыша.
«Сама виновата, – лишь подумала она. – Нужно было сначала съесть кусок хлеба, а уже потом звать детей обедать».
Тара привыкла подолгу обходиться без еды. Тревожило только то, что от слабости у нее кружилась голова и она запросто могла уронить малыша.
Впрочем, оставалась еще надежда, что ей предложат чашку чая. Чай в приюте считался роскошью, доступной только хозяйке, но когда та бывала в хорошем настроении, Таре тоже немножко перепадало.
Мэри поджарила хозяйке две огромные свиные отбивные, положила их на чистую тарелку, а рядом немного жареного лука.
– А вот и чай для ее милости!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
При этом ей попалась на глаза коробочка с «сокровищами» миссис Бэрроуфилд, и она сразу поняла: человек, который собирается забрать ее с собой в Шотландию, видел мамин медальон.
То, что у Тары был этот маленький медальон – ее личная собственность, – выделяло ее из всей прочей приютской безотцовщины. Без роду без племени, они отличались друг от друга лишь цветом волос, глаз и кожи…
«Только бы он его не потерял», – с беспокойством подумала Тара.
Положив коробочку на место, она взяла грязные стаканы и вышла из гостиной, тихонько прикрыв за собой дверь.
На кухне уже орудовала одна из древних старух, помогавших по хозяйству, беззубая и кривая на один глаз. Устраиваясь на работу, она назвалась кухаркой, и миссис Бэрроуфилд ей поверила.
Сейчас она помешивала в огромном котле на плите какое-то варево, от которого по всей кухне распространялся неприятный запах. А на вкус, решила Тара, наверняка еще хуже.
Но все же это лучше, чем ничего. Эта похлебка, которую дети получали на обед, только и поддерживала их силы.
Слава Богу, сегодня был еще и хлеб. Он появился только потому, что на прошлой неделе Тара заставила миссис Бэрроуфилд выплатить долг пекарю и дать ему немного денег вперед.
Лишь она одна знала, сколько денег из тех, что предназначены на нужды приюта, тратятся миссис Бэрроуфилд на выпивку. Спиртное, и только оно, способно было поддерживать пьянчужку в благодушном настроении.
Таре было в общем-то все равно, пьяная миссис Бэрроуфилд или трезвая, лишь бы не страдали дети.
Но когда они начинали буквально на глазах таять от голода и плохо спать по ночам, она принималась бороться с миссис Бэрроуфилд за их права не на жизнь, а на смерть.
И, поскольку миссис Бэрроуфилд была слишком ленива, чтобы долго держать оборону, дело кончалось тем, что она неизменно капитулировала и, отрывая от сердца, вручала Таре часть денег, которые намеревалась приберечь для себя.
Тара резала хлеб на одинаковые куски, размышляя о том, что нужно будет держать ухо востро, раздавая их, иначе старшие мальчишки непременно отберут у малышей их долю.
А еще они будут подлизываться к девочкам, надеясь, что те расщедрятся и поделятся своей порцией.
В приюте царили жестокие нравы, и Таре стоило огромных усилий не позволить старшим мальчишкам и самым отъявленным хулиганам захватить власть.
Причем она никогда не прибегала к насилию, сколько бы ни побуждала ее к тому миссис Бэрроуфилд.
Физической силе она всегда противопоставляла силу духа просто потому, что у нее не было другого выбора. Не могла же она в самом деле драться с этими мальчишками?
Порезав хлеб, Тара вдруг краешком глаза заметила, что старуха суетится в углу кухни.
Тара тут же смекнула, в чем дело, и, подойдя к кухарке,, выхватила у нее из рук большой кусок мяса – именно его та безуспешно пыталась сунуть в карман своего видавшего виды пальтишка.
Мясо это, правда, было дешевое, но другого они позволить себе не могли. Вот из этого-то куска и должна была вариться похлебка, которую так называемая кухарка усердно мешала в котле в течение последнего часа.
Старуха издала негодующий вопль, который Тара попросту проигнорировала.
Она положила мясо на стол и принялась резать его на кусочки, пока они не превратились почти что в фарш.
– Это мое! – задыхаясь от ярости, прошипела старуха.
– Неправда, Мэри, и вы это прекрасно знаете, – сказала Тара. – Дети голодают, неужели вы этого не понимаете? Им нужно хоть что-то есть, иначе они не выживут.
– Подумаешь, беда какая! Да кому они нужны?
Этот вопрос Тара и сама частенько задавала себе.
– Вы не должны этого делать, Мэри, – спокойно проговорила она. – Не дай Бог, кто-нибудь из детей умрет лишь потому, что вы украли у него еду.
– А то, что я голодная как собака прихожу домой, никого не волнует! – захныкала Мэри. – А мои бедные кошечки! Что-то с ними будет…
– Будут мышей ловить, – отозвалась Тара. – А вот дети сделать этого не могут, равно как выйти в сад и хотя бы яблок наесться, потому что нету нас сада!
Она тяжело вздохнула.
– Ах, Мэри, как бы мне хотелось, чтобы наш приют находился за городом. Я уверена, жить там было бы намного проще, чем в Лондоне.
– Ив Лондоне неплохо, если есть денежки, – проворчала Мэри.
– С деньгами везде хорошо, что верно, то верно, – согласилась Тара.
Закончив резать мясо, она бросила его в котел и помешала. И сразу же совершенно другой аромат поплыл в воздухе.
Тара посолила суп и, заметив на столе несколько маленьких луковичек, тоже бросила их в похлебку.
– Помешай еще, Мэри, – попросила она, – а я пойду позову детей. Ты вымыла тарелки?
Мэри не ответила, из чего Тара заключила, что кухарка посуду не вымыла и мыть не собирается.
«Каждый день одно и то же! – со вздохом подумала она. – На Мэри никогда нельзя положиться». Впрочем, та женщина, что приходила днем убирать, была еще хуже.
Тара отправилась за детьми. Приют был переполнен, и столовая в нем отсутствовала. Вообще-то раньше она была, но потом комнату эту превратили в спальню, поставив несколько кроватей и бросив на пол матрацы.
Теперь детям приходилось есть и холле, сидя на ступеньках лестницы или стоя, что создавало для Тары дополнительные трудности: ей сложно было проследить, чтобы всем детям досталось поровну.
Она позвонила в колокольчик, и в тот же миг распахнулись двери и со всех сторон в кухню устремились дети, сметая все на своем пути, словно бурный поток.
Наверху остались лишь самые маленькие. Для них покупали ведро молока.
Тара знала, что должна зорко сторожить это сокровище, хранившееся в углу кухни: стоит только отвернуться, как дети постарше, которым молоко уже не полагалось, тотчас же сунут в ведро кто чашку, кто ложку.
Следующие пять минут можно было сравнить со штормом, если принять Тару за корабль, а детей за бурное море, готовое этот корабль потопить.
– Всем по одному куску хлеба! Фред, положи сейчас же, ты уже брал! Осторожней, Эллен, не пролей суп! Не толкайтесь, не толкайтесь, всем хватит!
Такие замечания она делала каждый день во время обеда.
Дети вели себя так, словно с цепи сорвались, вовсе не потому, что не любили Тару и им доставляло удовольствие ей назло вырывать друг у друга куски хлеба, а просто потому, что животный инстинкт самосохранения подсказывал им: или поешь, или умрешь с голоду.
Когда Тара вычерпывала из котла остатки похлебки, она увидела, что совсем маленький мальчишка берет со стола последний кусочек хлеба.
Это означало, что ей уже ничего не осталось, но она, как бывало сотни раз, не стала ругать малыша.
«Сама виновата, – лишь подумала она. – Нужно было сначала съесть кусок хлеба, а уже потом звать детей обедать».
Тара привыкла подолгу обходиться без еды. Тревожило только то, что от слабости у нее кружилась голова и она запросто могла уронить малыша.
Впрочем, оставалась еще надежда, что ей предложат чашку чая. Чай в приюте считался роскошью, доступной только хозяйке, но когда та бывала в хорошем настроении, Таре тоже немножко перепадало.
Мэри поджарила хозяйке две огромные свиные отбивные, положила их на чистую тарелку, а рядом немного жареного лука.
– А вот и чай для ее милости!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38