Она взглянула на него с теплотой, столь неожиданной после прежней суровой холодности.
– Располагайте мной, монсеньор. Я убеждена, что сам Господь послал вас нам во спасение.
Серьезность, с какой было это произнесено, позабавила Харкорта, но он удержался от улыбки, не желая обидеть добрую старушку.
Выпроводив Франсину, Харкорт погрузился в размышления.
Вся предшествующая сцена и слова, сказанные Франсиной по поводу его отношения к мадемуазель, напоминали дурной спектакль в каком-нибудь дешевом театрике на Челтнхем-роуд и не имели ничего общего с реальностью.
Он посмеялся над самим собой и над той ролью, которую вызвался сыграть в этой пьесе. Однако завязавшаяся интрига была заманчива.
Как только Шелдон вступил на борт «Святой Анны», его настроение резко улучшилось, и не осталось и следа от той глубокой меланхолии, что угнетала его в последние дни, проведенные в Кале.
Оставив Кериссу разбираться вместе со слугами с багажом, он вышел погулять по палубе. К морю он привык издавна, и самое сильное волнение не доставляло ему ни малейшего беспокойства. Другие пассажиры, наоборот, весьма страдали от морской болезни и разлеглись по каютам, как только «Святая Анна» покинула гавань. Поэтому на палубе не было ни души. Облокотившись о борт на корме, Шелдон бросил последний взгляд на уплывающие в туманную дымку берега Франции. И тут рядом с ним неожиданно возник Бобо.
– Простите, монсеньор, но здесь неподалеку находится джентльмен, который, по моему мнению, чересчур много выпил.
– И что из того? – равнодушно спросил Шелдон.
– У него с собой бумажник, полный банкнот, монсеньор. Если бы я не забрал его, то это, несомненно, сделал бы кто-нибудь другой.
– Не будь таким дураком! – резко откликнулся Шелдон. – Если тебя поймают, то тут же осудят и повесят. В лучшем случае отправят обратно и выдадут на руки французским властям.
Кажется, Бобо был ошеломлен таким заявлением, но разве можно было уловить какое-либо выражение на его угольно-черной физиономии?
– В Англии очень строго наказывают за воровство, – попытался втолковать ему Шелдон. – Ради благополучия мадемуазель хотя бы не смей ввязываться ни в какие переделки, которые могут привлечь к нам излишнее внимание. Ты меня понял?
Суровый тон монсеньора заставил Бобо исторгнуть печальный вздох.
– Вы, конечно, правы, монсеньор, но это было так легко, поверьте, просто одно удовольствие…
– Ты дурак, Бобо! Кого первого заподозрят в таких делишках, как не темнокожего слугу? Я сам тебе скажу, когда мы докатимся до такого отчаянного положения, что придется пойти на воровство. А до тех пор и не думай рисковать! Это мой приказ.
– Я все понял… Я буду подчиняться вам, монсеньор. Всегда к вашим услугам. Низкий поклон Бобо, преувеличенно почтительный, был весьма комичен. Затем карлик удалился походкой, не лишенной достоинства.
«Только этого нам не хватало», – с досадой подумал Шелдон Харкорт. Он вновь погрузился в созерцание морской стихии.
Шелдон хорошо понимал, что все проблемы еще впереди и ему предстоит улаживать еще немало неприятностей. Но судьба бросила ему вызов, и не в его правилах было уклоняться от поединка. Тщательно планируя предстоящую кампанию, Шелдон Харкорт действовал как умудренный опытом полководец.
Он принял решение не покидать Дувра в тот же день, как они прибыли туда. Плавание их всех утомило. Маленькому войску Шелдона требовался отдых.
Они с удобством разместились в «Королевской голове», гостинице такого же класса, как и «Англетер», можно даже сказать, бывшей его точной копией, но где кормили неизмеримо хуже.
– Я не могу это есть, – заявила Керисса, морща нос и отодвигая от себя тарелку с жесткой бараниной и гарниром из водянистых вареных овощей.
– Завтра нас здесь уже не будет, – утешил ее Шелдон. – Мы выедем, как только я раздобуду дорожный фаэтон.
– Фаэтон! – изумилась Керисса.
– Это не моя прихоть, хотя я лично ненавижу путешествовать в почтовых дилижансах, – пояснил Шелдон. – Дело в том, что нам выгоднее появиться в Бате в собственном экипаже, чтобы произвести благоприятное впечатление на местную публику.
Она внимала его объяснениям, как прилежная ученица.
Главное, чего мы должны избежать, это не показаться нищими в глазах всяких снобов, обитающих там. Нам следует произвести благоприятное впечатление и выгодно отличаться от прочих голоштанных эмигрантов, которые сейчас наводнили Англию. Если люди решат, что мы в состоянии оплачивать свои долги, нам откроют кредит и примут с распростертыми объятиями.
– Как вы правы! – горячо согласилась Керисса. – Папочка часто говорил, что именно так ведут себя придворные в Версале. Они тратят бешеные деньги на одежду, на украшения и драгоценности своих жен, и им охотно дают в долг, а сами они месяцами, а иногда даже и годами не платят прислуге жалованье и кормят слуг одними обещаниями.
– Что ж, мы увидели, к чему это привело, – глубокомысленно заметил Шелдон. – Людям надоело ждать обещанного, они постарались взять сами то, до чего хотя бы дотянулись их руки.
– Трудно понять, как придворные могли поступать так неразумно, – вторила Харкорту девушка. – Они покупали бриллианты и щеголяли ими перед нищими, которые у дворцовых ворот вымаливали кусок хлеба.
Но внезапно в настроении Кериссы произошла разительная перемена. Она воскликнула:
– И все же как хорошо быть богатым и веселиться! Давайте и мы притворимся богатыми и беспечными. Будем надувать настоящих богачей и оставлять их с носом!
– Но при этом будем осторожными, – предупредил Харкорт.
– О, монсеньор? Я буду так осторожна! Когда я буду хохотать, никто из них не догадается, что я смеюсь над ними.
– Как бы они потом не посмеялись над нами?
– О, вы, монсеньор, похожи на мою Франсину – вам все видится в мрачных тонах.
Керисса уморительно передразнила старую служанку:
– Не делай того, не желай этого! Будь осмотрительна! Не рискуй! Как следует подумай, прежде чем куда-то шагнуть! Мне надоело слушать ее наставления! Я хочу поступать так, как мне угодно.
Она раскинула руки и в этой позе выглядела настолько соблазнительно, что Харкорту стоило больших усилий сурово одернуть ее.
– Попридержи язык, милочка, и поменьше жестикулируй. Помни: ты ведь только что осиротела. Твое сердце разбито. Ты скорбишь о потере папочки и мамочки. К тому же ты еще и изгнанница, вынужденная покинуть милую свою родину.
– Я и улыбаться не имею права? – осведомилась не без лукавства Керисса.
– Улыбаться можно, но нечасто.
– Тогда мне лучше вернуться во Францию. Мне там сразу отрубили бы голову, зато я не мучилась бы от тоски. Как это – не улыбаться? Вы хотите, чтобы я все время плакала?
– Ну зачем же! Хныкающие женщины отвратительны! – заметил Шелдон.
– Но если я не улыбаюсь, то рыдаю! Или то, или другое. Выбирайте. Вероятно, вам хочется, монсеньор, чтобы я рыдала у вас на плече. О, как поэтично! Как завлекательно! А вы бы меня утешали… ласкали…
– Прекрати! Прибереги эти сцены до той поры, когда выскочишь замуж. Будешь плакаться в жилетку своему супругу. А сейчас марш в постель! Мне еще многое надо обдумать, а ты меня отвлекаешь.
– То же самое папочка говорил мамочке, когда готовил какой-нибудь важный документ для королевских министров. Однако все потом кончалось тем, что он целовал ее и признавался, что рад тому, что его отвлекли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37