Я пообещала передать ее слова Анжеле.
— Ну, Филипп, — продолжала леди Моника, — расскажи, чем ты занимался в последнее время. Я слышала столько сплетен о тебе. Но все они ужасно скучные, — наверное потому, что ты, мой дорогой, ведешь примерный образ жизни.
— Так и есть, — коротко ответил он.
Леди Моника хихикнула'.
— Разве это ни странно? — повернулась она ко мне. — У Филиппа есть все, о чем можно только мечтать, а он всю свою душу вкладывает в политику.
— И при этом у меня нет поста, на котором я мог бы достичь каких-либо результатов, — заметил он сухо.
— На днях одна сорока на хвосте принесла, — проговорила леди Моника, — что ты недавно отказался именно от такого поста.
— Сороки имеют обыкновение болтать чепуху, — отпарировал сэр Филипп.
— О, это была очень важная сорока, — заверила его леди Моника. — Она действительно в курсе всех дел.
— Тогда можешь быть уверена: то, что ей известно, — не правда, — ответил сэр Филипп.
Принесли маленький чайничек и пирожные с мороженым для леди Моники, и она набросилась на угощение с такой жадностью, как будто много дней голодала.
— Мне страшно повезло с фигурой, — сказала она мне. — Что бы и сколько бы я ни ела, это никак не отражается на мне. Вы, наверное, завидуете — ведь вам приходится ограничивать себя.
Я подумала, что едва ли в ее возрасте имеет значение, полнеет женщина или нет. Но взглянув на ее тощую шею и жилистые руки, я решила, что ей не мешало бы немного поправиться. Я пробормотала что-то нечленораздельное и собралась было ответить, но она уже принялась весело трещать о том, что встретила здесь одну знакомую, которая сообщила ей, будто война неизбежна и может начаться в любой момент.
— А я ответила ей, — щебетала леди Моника, — что не двинусь с места, если начнется война. Если мне суждено быть убитой, то от этого не спрячешься. Тебе не кажется, Филипп, что я поступаю разумно?
— О да, очень, — ответил он. — А вы тоже фаталистка, Лин?
Я не успела ответить, потому что вмешалась леди Моника:
— Естественно, она фаталистка. Ведь она разумный человек. Все на свете предрешено со дня рождения. На прошлой неделе я ходила к своему астрологу. О, моя дорогая, он такой душка. Он сказал мне: «Вы проходите через период финансовых стрессов, но к концу месяца все наладится».
— А как обстоит дело в действительности? — спросила я.
— Месяц еще не закончился, — весело ответила леди Моника, — но что касается финансового стресса — он был абсолютно прав. Я всегда нахожусь на грани нищеты, не так ли, Филипп?
— С тех пор, как я знаю тебя, — ответил он, — а знаю я тебя много лет…
— Молчи, молчи! — вскричала леди Моника.
— Нельзя упоминать о возрасте. Человеку столько лет, на сколько он себя чувствуют. Вот что на днях сказал мне мой психиатр: «Не думайте о своем возрасте». Я давно стараюсь не думать об этом.
— Ну, тогда я скажу «с тех пор как мы играли в песочнице», — с улыбкой поправился сэр Филипп.
— Это нечестно, — возмутилась леди Моника.
— Все знают, сколько тебе лет, Филипп. Кстати, я потребовала, чтобы из справочника «Дебретт» убрали дату моего рождения.
— Как тебе это удалось? — удивился сэр Филипп.
— Я встретилась с издателем, — ответила она. — Я рыдала у него на плече, и он дал мне слово. Я еще не видела нового издания, вполне вероятно, что он не сдержал своего обещания, однако он оказался таким очаровательным мужчиной. Я чувствую, что могу доверять ему. Сэр Филипп взглянул на часы.
— Лин, как вы относитесь к тому, чтобы отправиться в обратный путь? — спросил он.
— Что, вам уже пора? — воскликнула леди Моника.
— Да, как это ни печально, — ответил сэр Филипп.
— А мне придется ждать Браун-Го, — уныло проговорила леди Моника. — Если я уеду с вами, это будет невежливо по отношению к ним.
— Ты права, — согласился сэр Филипп. — До встречи, Моника.
— Когда? — спросила она.
— Я позвоню тебе, — заверил ее сэр Филипп.
— Тысяча благодарностей за чай, — сказала леди Моника, пожимая ему руку. Потом повернулась ко мне:
— До свидания, леди Гвендолин, или, как вас называет Филипп, Лин. Какое красивое имя. На вашем месте, я никогда не представлялась бы как-то иначе.
— Я так и делаю, — ответила я. — До свидания, леди Моника.
Мы с Филиппом заспешили к выходу. Когда мы отошли на довольно значительное расстояние, он замедлил шаг.
— О Господи! Мне очень жаль, что вам пришлось общаться с Моникой Шоу. Она самая страшная зануда на свете. У нее, бедняги, с головой не все в порядке. Она всем навязывается, не задумываясь над тем, приятно людям ее общество или нет. И, кроме всего прочего, она совершенно не понимает никаких намеков.
— Она на самом деле сумасшедшая? — спросила я.
— О, не настолько, чтобы находиться в сумасшедшем доме, — ответил он. — Стоит ей познакомиться с мужчиной, она тут же начинает с ним флиртовать, она не способна надолго сконцентрировать свое внимание на чем-то одном и помешана на гадалках и астрологах.
— Но то, что вы назвали, не кажется мне признаками невменяемости, — заметила я. — Она ничем не отличается от многих других, кому нечем заняться. — Ситуация гораздо хуже, чем я представил ее, — сказал он. — Если бы вы знали ее семью, вы поняли бы. Они полностью деградировали. Это еще одно подтверждение для тех, кто считает, будто аристократии не хватает свежей крови.
— Значит, вы знаете ее с детства? — спросила я.
— Да. Наши дома стояли рядом, — ответил он.
— Я вспоминаю, что, будучи всего четырехлетним малышом, уже не любил Монику. Она всегда кричала и постоянно заявляла, будто мы дергаем ее за волосы, когда на самом деле нас и рядом с ней не было. Она страшно жаждала всеобщего внимания и была полна решимости добиться своего.
— Я бы сказала, что она вела себя как истинная женщина, — проговорила я.
— Но очень неприятная женщина, — сказал он. Мы подошли к машине.
— Я не собирался так скоро уезжать, — сказал сэр Филипп. — Но если бы мы посидели за чаем чуть дольше, Моника присосалась бы к нам, как пиявка. Мы никогда от нее не отделались бы.
— Бедняжка! — проговорила я.
Я представила, как эта женщина идет по жизни: никому не нужная и в то же время страстно мечтающая с кем-то подружиться и привлечь к себе внимание. Как это ужасно — воображать, будто к тебе относятся гораздо лучше, чем на самом деле, и все время испытывать разочарование.
Мы выехали на шоссе, но, вместо того чтобы повернуть направо, к Лондону, поехали прямо.
— Давайте съездим в Ричмонд-Парк, — предложил сэр Филипп. — Вы не торопитесь?
При мысли, что Анжела может беспокоиться обо мне, меня охватили угрызения совести. Но никакая сила не заставила бы меня отказаться.
— Нет, — ответила я. — Я не спешу. Через пару минут мы оказались в парке. Вдоль дороги бродили олени; на залитых солнцем полянах пили чай те, кто выбрался из города на пикник; отовсюду раздавались голоса детей, которые бегали между деревьями. Сэр Филипп доехал до вершины холма, откуда открывался изумительный вид на долину Темзы. Он выключил двигатель. Вокруг не было ни души. Я ощутила небывалый покой и умиротворение от того, что мы оказались вдвоем в этой тишине, которую нарушал стрекот кузнечиков в траве и пение птиц в ветвях деревьев…
Не знаю, почему мне вспомнились две строки из стихотворения. Прикрыв глаза, я проговорила:
«Мы на века рабами рождены
Ветров морозных, жгущих своим вздохом
И солнц лучей, палящих с высоты небес…»
Я почувствовала, что сэр Филипп вздрогнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64