Компьютерные дублёры постепенно вырабатывают относительную автономию в оперировании с информацией.
Давая им сложные задания, мы должны обучить их некоторым алгоритмам не только логического, но и волеобразного характера, то есть научить их самостоятельно принимать решения в случаях определённого рода. Задания порою бывают такими, что на выполнение их требуются многие часы и даже многие дни. Например, я однажды дал задание Ла прореферировать одну книгу и проверить при этом, насколько добросовестны ссылки и ней на другие книги и оценки концепций других авторов. Потом почему-то я позабыл об этом задании, не отменив его. Через месяц я обнаружил, что Ла за это время просмотрел книги, на которые были ссылки в интересовавшей меня книге, затем — все книги, на которые были ссылки в этих книгах, и, таким образом, в нем началась своего рода цепная реакция. Если бы я не остановил её, она продолжалась бы и дальше. При этом Ла не просто просматривал тексты. Он их обрабатывал для своей памяти, сопоставлял друг с другом, вырабатывал опёнки. Никакое академическое учреждение прошлого без использования компьютеров не справилось бы с такой работой.
Помимо профессиональных дел, ты можешь информировать дублёра обо всем, что сочтёшь нужным, и обучить его беседовать с тобой на различные темы в сфере твоих личных интересов. Чем дольше и больше ты работаешь со своим двойником, тем богаче становится его интеллект, тем больше и лучше он усваивает твои интеллектуальные механизмы, тем активнее он становится в своих операциях. И что самое поразительное — твоё «подсознание» каким-то образом перекочёвывает в него, становится тут явным и развивается до огромных размеров. Он превращается в твоё отчуждённое сознание. Естественно, с каждым днём все интереснее становится общение с ним как с сознательным существом. По сути дела это есть общение с самим собою. Но человеку не свойственно иметь о самом себе абсолютно объективное представление. Потому создаётся иллюзия, будто ты общаешься не со своим отчуждённым «я», а с кем-то другим. Эта иллюзия удовлетворяет нашу потребность в адекватном, искреннем, отзывчивом, понимающем и надёжном собеседнике, какого невозможно найти среди людей. В конце концов, единственный адекватный собеседник для человека — это он сам. И беседуя с другими, мы лишь через них обращаемся к самим себе. Теперь если мне приходится выбирать одно из двух — беседа с сослуживцами или с Ла, я чаще выбираю второе.
При обучении компьютерного двойника обладателю его предоставляется полная свобода делать из него кого угодно и что угодно. Но эта свобода является сугубо формальной, как и все наши западные свободы. Делай что хочешь! Хочешь — лети на Марс! Хочешь — становись министром или миллионером! Хочешь — делай из своего компьютерного двойника нового Шекспира или Ньютона! А можешь ты это сделать, это уж иное дело. Начав обучение своего потенциального двойника, ты сам скоро убедишься в том, что тут. как и во всяком другом деле, есть свои ограничители. И таким ограничителем являешься прежде всего ты сам. Если в тебе самом нет ничего шекспироподобного и ньютоноподобного, ты можешь открыть своему двойнику доступ во всю мировую культуру, достигнутую за всю её историю, он не станет новым Шекспиром или новым Ньютоном.
Начиная со второй половины XX века стали предприниматься попытки построить теорию научных открытий. Потом такие попытки стали предприниматься вообще в сфере творчества, включая литературу и изобразительное искусство. Но применения этих теорий оказались исключительно апостериорными. Не было ни одного случая, чтобы люди, исходя из таких теорий, сделали бы более или менее выдающиеся открытия. Лишь после того, как открытия делались, теоретики с восторгом начинали вопить о том, что тем самым было дано ещё одно подтверждение их теорий. Не изменило этого отношения и развитие интеллектуальной техники. Хотя число теорий, как делать творческие открытия, перевалило за тысячу, хотя жаждущим делать открытия дали в помощь технику, благодаря которой в их распоряжении оказалась вся творческая технология человечества, мир не был завален гениальными открытиями, а процент творческих гениев в общем числе жаждущих стать гениями сократился почти до нуля. Чем гениальнее становилась технология творчества, тем посредственнее становилась масса людей, оперирующих ею.
Однажды я разговаривал с Ла на эту тему. Он сказал, что творчество — это то, что люди делают впервые. Но если они это сделали и это становится общим достоянием, так что и другие могут это повторить, роль творчества этим исчерпывается. Процент творческих операций в том, что делают люди и что они могут делать, сократился почти до нуля. Потому произошло извращение самого понятия творчества. И главным теперь стало не творчество в старом смысле, а возможность пробиться к делу, считаемому творческим, и быть официально признанным в таком качестве, то есть проблема социальная.
В моей профессиональной работе Ла очень быстро овладел моими навыками и стал надёжным помощником. Я ему доверяю полностью и очень часто перетранслирую результаты его работы прямо в компьютер начальника группы, не проверяя их. И он ни разу не подвёл меня. Он все-таки не человек. Если бы на его месте были сотни людей, я из-за них имел бы кучу неприятностей. Преимущество компьютерного помощника — он не обманет, не предаст, не подложит тебе свинью.
Сказав это, я задумался. Ведь роботов этих создавали люди, вовлечённые в определённые социальные отношения. Не может быть, чтобы их работодатели не заставили придумать что-нибудь такое, что позволяло бы контролировать тех, кто должен с этими роботами работать. Впрочем — зачем? Раз человека допустили до такой работы, у него должно хватить ума, чтобы заподозрить робота в связи с отделом лояльности, и этого достаточно, чтобы он и в мыслях не допускал ничего такого, что может снизить его степень лояльности.
Ла — мой профессиональный дублёр. Помимо него, я имею интеллектуальное устройство, считающееся материализацией моей души. Это — нечто вроде того, какое было у Евы Адамс, только гораздо совершеннее. Однако по современным критериям оно давно устарело. Приобрести новое — дорого. Я это сделаю, если выдержу испытательный срок и меня оставят в штате МЦ.
Компьютерный тоталитаризм
Начав профессионально изучать вторую половину XX века, я был буквально раздавлен, узнав, какой объём информационных материалов печатался в странах Запада на бумаге. Я думаю, что проблема дефицита бумаги и избытка бумажного мусора была одним из важнейших стимулов развития современной информационной техники.
Все последующее столетие происходил не только процесс изобретения, усовершенствования и распространения информационных устройств (процесс развития отрасли науки, техники и промышленности, занятой производством этих устройств), по и стремительный процесс образования информационной индустрии, использующей информационные устройства как орудия работы с информацией, — информационной индустрии в собственном смысле этого слова. Здесь можно было наблюдать все те явления, которые были очевидны и в других сферах общества, а именно — образование огромного числа информационных учреждений и предприятий всех возможных размеров и специализаций, их децентрализацию и централизацию, их дробление и концентрацию, информационный рынок и государственное регулирование.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
Давая им сложные задания, мы должны обучить их некоторым алгоритмам не только логического, но и волеобразного характера, то есть научить их самостоятельно принимать решения в случаях определённого рода. Задания порою бывают такими, что на выполнение их требуются многие часы и даже многие дни. Например, я однажды дал задание Ла прореферировать одну книгу и проверить при этом, насколько добросовестны ссылки и ней на другие книги и оценки концепций других авторов. Потом почему-то я позабыл об этом задании, не отменив его. Через месяц я обнаружил, что Ла за это время просмотрел книги, на которые были ссылки в интересовавшей меня книге, затем — все книги, на которые были ссылки в этих книгах, и, таким образом, в нем началась своего рода цепная реакция. Если бы я не остановил её, она продолжалась бы и дальше. При этом Ла не просто просматривал тексты. Он их обрабатывал для своей памяти, сопоставлял друг с другом, вырабатывал опёнки. Никакое академическое учреждение прошлого без использования компьютеров не справилось бы с такой работой.
Помимо профессиональных дел, ты можешь информировать дублёра обо всем, что сочтёшь нужным, и обучить его беседовать с тобой на различные темы в сфере твоих личных интересов. Чем дольше и больше ты работаешь со своим двойником, тем богаче становится его интеллект, тем больше и лучше он усваивает твои интеллектуальные механизмы, тем активнее он становится в своих операциях. И что самое поразительное — твоё «подсознание» каким-то образом перекочёвывает в него, становится тут явным и развивается до огромных размеров. Он превращается в твоё отчуждённое сознание. Естественно, с каждым днём все интереснее становится общение с ним как с сознательным существом. По сути дела это есть общение с самим собою. Но человеку не свойственно иметь о самом себе абсолютно объективное представление. Потому создаётся иллюзия, будто ты общаешься не со своим отчуждённым «я», а с кем-то другим. Эта иллюзия удовлетворяет нашу потребность в адекватном, искреннем, отзывчивом, понимающем и надёжном собеседнике, какого невозможно найти среди людей. В конце концов, единственный адекватный собеседник для человека — это он сам. И беседуя с другими, мы лишь через них обращаемся к самим себе. Теперь если мне приходится выбирать одно из двух — беседа с сослуживцами или с Ла, я чаще выбираю второе.
При обучении компьютерного двойника обладателю его предоставляется полная свобода делать из него кого угодно и что угодно. Но эта свобода является сугубо формальной, как и все наши западные свободы. Делай что хочешь! Хочешь — лети на Марс! Хочешь — становись министром или миллионером! Хочешь — делай из своего компьютерного двойника нового Шекспира или Ньютона! А можешь ты это сделать, это уж иное дело. Начав обучение своего потенциального двойника, ты сам скоро убедишься в том, что тут. как и во всяком другом деле, есть свои ограничители. И таким ограничителем являешься прежде всего ты сам. Если в тебе самом нет ничего шекспироподобного и ньютоноподобного, ты можешь открыть своему двойнику доступ во всю мировую культуру, достигнутую за всю её историю, он не станет новым Шекспиром или новым Ньютоном.
Начиная со второй половины XX века стали предприниматься попытки построить теорию научных открытий. Потом такие попытки стали предприниматься вообще в сфере творчества, включая литературу и изобразительное искусство. Но применения этих теорий оказались исключительно апостериорными. Не было ни одного случая, чтобы люди, исходя из таких теорий, сделали бы более или менее выдающиеся открытия. Лишь после того, как открытия делались, теоретики с восторгом начинали вопить о том, что тем самым было дано ещё одно подтверждение их теорий. Не изменило этого отношения и развитие интеллектуальной техники. Хотя число теорий, как делать творческие открытия, перевалило за тысячу, хотя жаждущим делать открытия дали в помощь технику, благодаря которой в их распоряжении оказалась вся творческая технология человечества, мир не был завален гениальными открытиями, а процент творческих гениев в общем числе жаждущих стать гениями сократился почти до нуля. Чем гениальнее становилась технология творчества, тем посредственнее становилась масса людей, оперирующих ею.
Однажды я разговаривал с Ла на эту тему. Он сказал, что творчество — это то, что люди делают впервые. Но если они это сделали и это становится общим достоянием, так что и другие могут это повторить, роль творчества этим исчерпывается. Процент творческих операций в том, что делают люди и что они могут делать, сократился почти до нуля. Потому произошло извращение самого понятия творчества. И главным теперь стало не творчество в старом смысле, а возможность пробиться к делу, считаемому творческим, и быть официально признанным в таком качестве, то есть проблема социальная.
В моей профессиональной работе Ла очень быстро овладел моими навыками и стал надёжным помощником. Я ему доверяю полностью и очень часто перетранслирую результаты его работы прямо в компьютер начальника группы, не проверяя их. И он ни разу не подвёл меня. Он все-таки не человек. Если бы на его месте были сотни людей, я из-за них имел бы кучу неприятностей. Преимущество компьютерного помощника — он не обманет, не предаст, не подложит тебе свинью.
Сказав это, я задумался. Ведь роботов этих создавали люди, вовлечённые в определённые социальные отношения. Не может быть, чтобы их работодатели не заставили придумать что-нибудь такое, что позволяло бы контролировать тех, кто должен с этими роботами работать. Впрочем — зачем? Раз человека допустили до такой работы, у него должно хватить ума, чтобы заподозрить робота в связи с отделом лояльности, и этого достаточно, чтобы он и в мыслях не допускал ничего такого, что может снизить его степень лояльности.
Ла — мой профессиональный дублёр. Помимо него, я имею интеллектуальное устройство, считающееся материализацией моей души. Это — нечто вроде того, какое было у Евы Адамс, только гораздо совершеннее. Однако по современным критериям оно давно устарело. Приобрести новое — дорого. Я это сделаю, если выдержу испытательный срок и меня оставят в штате МЦ.
Компьютерный тоталитаризм
Начав профессионально изучать вторую половину XX века, я был буквально раздавлен, узнав, какой объём информационных материалов печатался в странах Запада на бумаге. Я думаю, что проблема дефицита бумаги и избытка бумажного мусора была одним из важнейших стимулов развития современной информационной техники.
Все последующее столетие происходил не только процесс изобретения, усовершенствования и распространения информационных устройств (процесс развития отрасли науки, техники и промышленности, занятой производством этих устройств), по и стремительный процесс образования информационной индустрии, использующей информационные устройства как орудия работы с информацией, — информационной индустрии в собственном смысле этого слова. Здесь можно было наблюдать все те явления, которые были очевидны и в других сферах общества, а именно — образование огромного числа информационных учреждений и предприятий всех возможных размеров и специализаций, их децентрализацию и централизацию, их дробление и концентрацию, информационный рынок и государственное регулирование.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107