Что за подлая тварь тебя покорила? Старуха, хрипатая, сморщенная, больная, собачья радость, не человечья, которой только у печки сидеть, а не красоваться на людях. Ладно уж, не будем говорить обо всем, что ты благодаря своей учености приобрел с божьей помощью, и рассмотрим, что дано тебе природой; вот когда ты, уж не раз проявивший свой буйный нрав, вновь примешься рыдать и вопить не потому, что был осмеян и отвергнут, а потому, что тебя, как коршуна, подманили и поймали на требуху. Природа была» весьма милостива, сотворив тебя мужчиной, а ее женщиной, и я уже доказал тебе, в начале нашей беседы, насколько мужчина — существо более достойное и благородное, нежели женщина. Далее, если взять ее высокий рост, статное сложение и красивое, на твой взгляд, лицо — что же, ты тоже ростом не мал и осанкой не хуже. Не вижу я в тебе никакого изъяна, лицом же ты среди мужчин не менее приятен, чем она среди женщин, в особенности если принять во внимание, что она-то свое тысячу раз протрет да тысячу раз намажет, в то время как ты свое то ли побреешь, то ли нет, да только умоешь свежей водой. Скажу больше: оно у тебя куда красивей, хоть ты и мало о нем заботишься, и правильно поступаешь, потому что такие заботы не приличествуют мужчине. Все же есть одно, чем природа одарила ее щедрее, чем тебя: несмотря на то, что в бороде твоей пробивается седина, а виски из черных стали белыми, твоя дама, если не ошибаюсь, прожила на свете много дольше, чем ты, хотя и с меньшим толком. Итак, выходит, что изо всех перечисленных достоинств ты богаче первыми, она же последними, а тех, что в середине, у вас поровну, и поэтому ей следовало пойти тебе навстречу и первой в тебя влюбиться. Но она этого не сделала, и вот ты уже готов покончить счеты с жизнью из-за такого ее упущения? А па деле горевать-то надлежит ей, потому что она из-за своего упущения только проиграла, ты же выиграешь, если хорошенько пораскинешь мозгами.
А теперь обратись мысленным взором еще к одному вопросу, а именно к тому, в чем она, по-твоему, стоит выше тебя и о чем я еще не говорил. Ты вообразил, будто она тебя отвергла по той причине, что она якобы дама благородного происхождения, а ты якобы простолюдин. Предположим, что это так, по ты только взгляни на второго Авессалома да и на всех остальных, и сразу поймешь, что оказался в немилости вовсе не по вине своего происхождения. Тут, как мне кажется, ты впал в тяжкое заблуждение, поддавшись примеру черни, которая всегда судит по видимости и пренебрегает истиной. Ужели ты не зеваешь, в чем отличие подлинного благородства от мнимого? Не знаешь, что именно делает человека благородным, а что ему в этом препятствует? Уверен, что знаешь. Любому новичку в философской науке известно, что все мы произошли от одних и тех же отца с матерью и всех нас создал творец равными друг другу душой и телом; за что же одному было зваться благородным, а другому низким, как не за то, что каждый, будучи волен поступать по своему усмотрению, либо шел по стезе добродетели, ведущей к благородству, либо предавался грехам, и тогда ему в благородство было отказано? Следовательно, добродетель явилась первым истоком благородства. Теперь оглянись на ныне здравствующих родичей этой дамы и на ее предков и признай, много ли у них достоинств, за которые их назовешь благородными. Поначалу они были сильны обильным потомством, что является природным даром, а не добродетелью, и воспользовались этой силой, чтобы грабить, захватывать, обирать более слабых соседей и обогащаться такими преступлениями, ненавистными Богу и людям; а потом, возгордясь своим богатством, они решились последовать примеру знати и возложили на себя звание рыцарей, чем в тот же миг опозорили и самих себя, и мантии с беличьим подбоем, и воинские доспехи. Привелось ли тебе слышать хотя бы об одном славном, похвальном или значительном деянии, совершенном кем-либо из них ради общего дела или частного лица? Конечно, никогда. Стало быть, истоками их благородства явились сила, грабеж и спесь. Те из них, что живут г, наши дни, ведут такую жизнь, что остается пожелать им скорейшей кончины; а если, паче чаяния, среди них и сыскался, бы человек благородный, какое это имеет к ней отношение? Точно так же, как она, им мог бы гордиться ты или любой другой. Благородство нельзя передать по наследству, как нельзя передать добродетель, ученость, святость и тому подобное; каждый сам должен этого достигнуть, и тот, кто к этим достоинствам стремится, их и обретет. Но как бы там ни обстояло дело с другими, обрати теперь свои взоры на ту, о ком мы с тобой ведем речь и кого ты считаешь столь благородной дамой, и посмотри, кто она сейчас и кем была раньше. Если я составил о ней верное мнение после долгих лег, прожитых вместе, а ты внимательно выслушал все, что я давеча рассказал, ты поймешь, что в ней гнездится довольно пороков, чтобы заляпать грязью даже императорскую корону. Как же смеет она кичиться перед тобой своим благородным происхождением или порекать тебя за низкий род? Кабы не боялся я сойти в твоих глазах за льстеца, я легко и убедительно доказал бы, что ты куда благороднее, чем она, хотя гербы твоих предков и не висят в церкви. Но скажу одно: обладай ты ничтожно малой долей благородства или будь у тебя его не менее, чем в славном роду короля Бандо Бенвичского , ты, полюбив эту женщину, изгадил его и обесценил. Я мог бы и далее, помимо всего, что уже говорено, продолжать мою проповедь и в самых суровых словах обличать пленившую тебя злодейку и осуждать твое. безрассудство и вину, по я удовольствуюсь сказанным и теперь, в свою очередь, выслушаю твой ответ.
Низко, опустив голову, как надлежит виновному, внимал я долгой и правдивой речи духа; когда же он закончил ее и умолк, я поднял к нему омытое слезами лицо и сказал:
— Благословенный дух, ты разъяснил мне как нельзя лучше, что приличествует человеку моих лет и занятий, а главное, разоблачил всю подлость той, кого я по неразумению считал достойнейшей и кого избрал госпожой души моей; ты показал мне ее привычки и. пороки, ее поистине, удивительные добродетели и многое друге: порицая меня далеко не так сурово, как я заслужи, свои прегрешения, ты доказал мне, насколько мужчина по самой природе своей превосходит женщину благородством, и дал мне возможность почувствовать, кто я такой. Все это по отдельности и в совокупности произвело с бурный переворот в моих суждениях и сознании, что теперь мне все представилось в ином свете, и, несмотря на то, что мне известно, как милосердна та, по чьей воле ты явился, я едва смею уповать на прощение или спасение тобой обещанное, настолько тяжек и омерзителен грех. А потому боюсь, как бы твой приход, заду мне па благо, не обернулся мне во вред: ведь прежде страдая под гнетом тоски и суровых, сковавших: цепей, я еще не сознавал грозившей опасности и собственного ничтожества, а потому и сносил их легче, не буду сносить впредь. Каждая слеза моя умножится во сто крат, а страх разрастется, пока не убьет меня; следовательно, если ранее мне было плохо, то впредь будет во много раз хуже.
Дух, исполнившись сострадания, взглянул на меня и ответствовал:
— Оставь сомнения! Будь тверд и упорен в благих намерениях, которыми сейчас проникся. Доброта господняя столь беспредельна, что ужаснейший грех, зародился в злобном и порочном сердце, будет сброшен и смыт с души грешника и великодушно прощен в случае чистосердечного раскаяния.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
А теперь обратись мысленным взором еще к одному вопросу, а именно к тому, в чем она, по-твоему, стоит выше тебя и о чем я еще не говорил. Ты вообразил, будто она тебя отвергла по той причине, что она якобы дама благородного происхождения, а ты якобы простолюдин. Предположим, что это так, по ты только взгляни на второго Авессалома да и на всех остальных, и сразу поймешь, что оказался в немилости вовсе не по вине своего происхождения. Тут, как мне кажется, ты впал в тяжкое заблуждение, поддавшись примеру черни, которая всегда судит по видимости и пренебрегает истиной. Ужели ты не зеваешь, в чем отличие подлинного благородства от мнимого? Не знаешь, что именно делает человека благородным, а что ему в этом препятствует? Уверен, что знаешь. Любому новичку в философской науке известно, что все мы произошли от одних и тех же отца с матерью и всех нас создал творец равными друг другу душой и телом; за что же одному было зваться благородным, а другому низким, как не за то, что каждый, будучи волен поступать по своему усмотрению, либо шел по стезе добродетели, ведущей к благородству, либо предавался грехам, и тогда ему в благородство было отказано? Следовательно, добродетель явилась первым истоком благородства. Теперь оглянись на ныне здравствующих родичей этой дамы и на ее предков и признай, много ли у них достоинств, за которые их назовешь благородными. Поначалу они были сильны обильным потомством, что является природным даром, а не добродетелью, и воспользовались этой силой, чтобы грабить, захватывать, обирать более слабых соседей и обогащаться такими преступлениями, ненавистными Богу и людям; а потом, возгордясь своим богатством, они решились последовать примеру знати и возложили на себя звание рыцарей, чем в тот же миг опозорили и самих себя, и мантии с беличьим подбоем, и воинские доспехи. Привелось ли тебе слышать хотя бы об одном славном, похвальном или значительном деянии, совершенном кем-либо из них ради общего дела или частного лица? Конечно, никогда. Стало быть, истоками их благородства явились сила, грабеж и спесь. Те из них, что живут г, наши дни, ведут такую жизнь, что остается пожелать им скорейшей кончины; а если, паче чаяния, среди них и сыскался, бы человек благородный, какое это имеет к ней отношение? Точно так же, как она, им мог бы гордиться ты или любой другой. Благородство нельзя передать по наследству, как нельзя передать добродетель, ученость, святость и тому подобное; каждый сам должен этого достигнуть, и тот, кто к этим достоинствам стремится, их и обретет. Но как бы там ни обстояло дело с другими, обрати теперь свои взоры на ту, о ком мы с тобой ведем речь и кого ты считаешь столь благородной дамой, и посмотри, кто она сейчас и кем была раньше. Если я составил о ней верное мнение после долгих лег, прожитых вместе, а ты внимательно выслушал все, что я давеча рассказал, ты поймешь, что в ней гнездится довольно пороков, чтобы заляпать грязью даже императорскую корону. Как же смеет она кичиться перед тобой своим благородным происхождением или порекать тебя за низкий род? Кабы не боялся я сойти в твоих глазах за льстеца, я легко и убедительно доказал бы, что ты куда благороднее, чем она, хотя гербы твоих предков и не висят в церкви. Но скажу одно: обладай ты ничтожно малой долей благородства или будь у тебя его не менее, чем в славном роду короля Бандо Бенвичского , ты, полюбив эту женщину, изгадил его и обесценил. Я мог бы и далее, помимо всего, что уже говорено, продолжать мою проповедь и в самых суровых словах обличать пленившую тебя злодейку и осуждать твое. безрассудство и вину, по я удовольствуюсь сказанным и теперь, в свою очередь, выслушаю твой ответ.
Низко, опустив голову, как надлежит виновному, внимал я долгой и правдивой речи духа; когда же он закончил ее и умолк, я поднял к нему омытое слезами лицо и сказал:
— Благословенный дух, ты разъяснил мне как нельзя лучше, что приличествует человеку моих лет и занятий, а главное, разоблачил всю подлость той, кого я по неразумению считал достойнейшей и кого избрал госпожой души моей; ты показал мне ее привычки и. пороки, ее поистине, удивительные добродетели и многое друге: порицая меня далеко не так сурово, как я заслужи, свои прегрешения, ты доказал мне, насколько мужчина по самой природе своей превосходит женщину благородством, и дал мне возможность почувствовать, кто я такой. Все это по отдельности и в совокупности произвело с бурный переворот в моих суждениях и сознании, что теперь мне все представилось в ином свете, и, несмотря на то, что мне известно, как милосердна та, по чьей воле ты явился, я едва смею уповать на прощение или спасение тобой обещанное, настолько тяжек и омерзителен грех. А потому боюсь, как бы твой приход, заду мне па благо, не обернулся мне во вред: ведь прежде страдая под гнетом тоски и суровых, сковавших: цепей, я еще не сознавал грозившей опасности и собственного ничтожества, а потому и сносил их легче, не буду сносить впредь. Каждая слеза моя умножится во сто крат, а страх разрастется, пока не убьет меня; следовательно, если ранее мне было плохо, то впредь будет во много раз хуже.
Дух, исполнившись сострадания, взглянул на меня и ответствовал:
— Оставь сомнения! Будь тверд и упорен в благих намерениях, которыми сейчас проникся. Доброта господняя столь беспредельна, что ужаснейший грех, зародился в злобном и порочном сердце, будет сброшен и смыт с души грешника и великодушно прощен в случае чистосердечного раскаяния.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21