Местный шахматный чемпион, приглашенный в качестве рефери, принес для регулирования раундов часы, свистом сообщавшие о времени. Шахматист установил свои правила. Он определил, что каждый кандидат по очереди отвечает на заданные вопросы. На ответ отводится максимум пять минут.
После этого часы свистком объявляют об истечении положенного срока.
Правил вроде бы придерживались. Главным образом потому, что оба кандидата знали, как надо говорить. У меня больше не вызывала удивления способность отца возбуждать, забавлять и убеждать. Но я почему-то ожидал, что Пол Бетьюн будет напыщенным и недобрым, каким он казался, судя по отношению к жене. А он, вопреки моим предположениям, высказывался с суховатым юмором и давал хорошо подготовленные ответы на вопросы. Только потом у меня мелькнула мысль, не выучил ли он лучшие фразы наизусть и не произносил ли их прежде.
Ратуша была полна. Места, которые Полли отвела для меня и Изабель Бетьюн, теперь занимали мэр и его жена. Радуясь, что мне больше не надо улыбаться и быть ужасно милым, я стоял у двери и наблюдал, как волны оживления и согласия или возмущения пробегали по лицам собравшихся. Во всяком случае, они слушают и очевидно, что заинтересованы, подумал я.
В тот вечер не могло быть победителя. Выиграли оба. Каждому аплодировали, и каждый уходил, окруженный слушателями.
Оринда несколько раз похлопала Бетьюну. Леонард Китченс будто навсегда спрятал руки в карманах. Продолговатое лицо драгоценной Полли сияло добротой и радостью. А веснушчатый Бэзил Рудд, улыбаясь, становился еще больше похож на своего мерзкого кузена. Никто не вытащил оружия. Отец и Пол Бетьюн пожали друг другу руки. Словно звезды театра, они последними покинули сцену. Каждый окруженный толпой работающих языками спутников. Все хотели что-то сказать, ответить на вопросы, прояснить свою мысль. Отец откровенно наслаждался. И снова, когда мы возвращались в штаб-квартиру, его настроение парило в небесах, будто шар, наполненный гелием.
— Будет быстрее, если мы пойдем прямо через площадь, — запротестовал отец, когда я пытался убедить его свернуть в крытую галерею. — Почему ты хочешь, чтобы мы шли по двум сторонам треугольника, а не по одной, ты же математик?
— Пули, — пояснил я.
— Бог мой. — Он остановился как вкопанный. — Но никто же не будет повторять попытку!
— Ты и в первый раз говорил, что никто не будет. Но кто-то пытался.
— Мы же точно не знаем.
— А пробка картера?
Он покачал головой, будто вообще-то не веря, но больше не возражал против крытой галереи. Отец, по-моему, не заметил, что я шел между ним и хорошо освещенной открытой площадью.
Ему хотелось поговорить о дебатах. И еще ему хотелось знать, почему я пропустил половину их и где был. Я рассказал о бедах Изабель. Но тотчас почувствовал, что ему с трудом удается переключить разум, а на языке все еще темы, завоеванные и проигранные неверному мужу леди.
— Знаешь, он убежденный человек. Я не могу отрицать его права на свою политику.
— Мне отвратительны ваши высказывания, но я буду до смерти защищать ваше право выражать их, — заметил я.
— Чушь. Не говори мне, что эти прописные истины не пустые слова.
— Пригнись, — попросил я. — Ты слишком заметен на фоне неба.
Он опять остановился. Мы как раз вышли из галереи и миновали тускло освещенную витрину перед окном в эркере. Наконец — благотворительная лавка и потом дверь штаб-квартиры партии.
— Ты не представляешь, что это такое — держать в руках публику.
— Не представляю. — Никто особенно не ценит победителей на неперспективных лошадях, а я никогда не выигрывал на фаворитах. Мы вступили на порог штаб-квартиры. Драгоценная Полли ждала нас.
— Где вы пропадали? Вы ушли раньше меня! — озадаченно воскликнула она.
— У мальчика, — отец показал на меня, будто нас окружало еще несколько мальчиков, — у Бенедикта, моего сына, навязчивая идея, что кто-то пытается найти способ насильственно положить конец моей кампании, если не жизни. Драгоценная Полли, скажите ему, что я до конца воспользуюсь шансом и не хочу, чтобы он снова рисковал своей шкурой, защищая мою.
— Драгоценная Полли, — возразил я, и она счастливо с нежностью улыбнулась, — похоже, что это единственный отец, какой у меня есть. Убедите его дать мне реальную работу на этих выборах. Убедите его, что ему нужен постоянный телохранитель. Убедите его позволить мне заботиться о его безопасности.
— Мне не нужен телохранитель, — не согласился отец. — Мне нужно, чтобы ты был моим социальным капиталом. Изабель Бетьюн бесполезна для Пола.
А у тебя потрясающий дар, признаюсь, я его не ожидал. Ты заставляешь людей говорить с тобой. Посмотри на Изабель Бетьюн! Посмотри на Кристэл Харлей!
Мне она не сказала ни слова, а с тобой готова болтать сколько угодно. Посмотри на миссис Китченс, которая просто вливает тебе в уши информацию.
— Вы такой юный, — улыбаясь, кивнула Полли, — и вы никому не угрожаете. Людям нужно выговориться, а с вами это безопасно.
— А как насчет Оринды? — задумчиво протянул я. — На обеде она повернулась ко мне спиной и не сказала ни слова.
— Я дам вам Оринду. — Полли засмеялась и хлопнула в ладоши. — Я снова это устрою.
— Только наедине, — добавил я. — Я могу с ней поговорить, только если она будет одна. Но Анонимный Любовник не оставляет ее ни на минуту.
— Кто?
— А.Л. Уайверн.
— Анонимный Любовник! — воскликнула Полли. — Очаровательно. По-моему, на самом деле его имя Алдерни. Он играет в гольф. Обычно он играл в гольф с Деннисом.
Она ловко передвигалась по кабинету, чувствуя себя в офисе как дома.
Поставила кружки и готовила кофе. Я не мог точнее, чем с разбросом в десять лет, определить ее возраст. По-моему, между сорока и пятьюдесятью, но я понимал, что могу ошибаться. У нее опять была малиновая губная помада, не подходящая на этот раз к зеленому жакету и коричневатой твидовой юбке, слишком тяжелой для августа. В темных чулках и «удобных» туфлях она вроде бы должна быть неуклюжей. Но каким-то образом она выглядела парадоксально грациозной, словно когда-то была танцовщицей. На длинных умелых пальцах она не носила колец. А из украшений я заметил столько одну скромную нитку жемчуга. Первый раз увидев Полли, человек мог испытать ней жалость, но это была бы большая ошибка. В ней жило внутреннее предназначение — нести добро.
И она без смущения носила старомодную, консервативную одежду. Она была... я искал слово безмятежной.
— Не вижу вреда, если Бенедикт официально примет на себя наблюдение за вами, — говорила она, наливая кипяток на кофейные гранулы. — Ведь он до сих пор совсем неплохо выполнял эту работу. Сегодня Мервин весь вечер в ратуше ворчит, что ему проходится искать запирающийся гараж, потому что так захотел Бенедикт. Он говорит, что ему не нравится, когда Бенедикт отдает ему приказы.
— Это было предложение, а не приказ, — возразил отец.
— Мервин воспринял это как приказ, для него это и был приказ. Он обижен влиянием на вас Бенедикта. Мервину нравится опекать самому.
— Бен здесь всего два дня, — удивился отец.
— Достаточно и десяти минут, — улыбнулась Полли. — Вы, Джордж, блестящий политик высокого уровня. Зато ваш сын способен видеть, что на уме у человека.
Отец задумчиво разглядывал меня.
— Он уже сейчас видит многое, — продолжала Полли, — а ему нет и восемнадцати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58