Улыбаясь и дружески похлопывая по плечу, Джим вручил меня молчаливому шоферу в черной машине.
— Увидимся, — бросил он на прощание.
— Едва могу дождаться.
Будущее эффектно прояснилось. Отец все мои подростковые годы вместо того, чтобы давать каждый месяц на карманные расходы, присылал мне на Рождество кругленькую сумму, чтобы хватило на весь год. Поэтому у меня достаточно накоплено, чтобы платить за временное жилье, откуда можно на велосипеде ездить к Спенсеру Сталлуорти и мыслями погружаться в мир скачек.
Шофер привез меня не в штаб-квартиру, откуда забрал, а к игровому полю на окраине Хупуэстерна. Там, как оказалось, близилась к закрытию послеполуденная смесь праздника и политического митинга. Воздушные шары, всевозможные игрушки, яркие пластмассовые детские горки. И все вокруг запружено детьми (и их голосующими родителями). И торговые палатки, устроенные в кузовах машин, вроде бы распродали все, кроме уродливых ваз.
Раскрашенные плакаты обещали: «ТОРЖЕСТВЕННОЕ ОТКРЫТИЕ. МИССИС ОРИНДА НЭГЛ. 3.00 и ДЖОРДЖ ДЖУЛИАРД. 3.15». В 5.30 они оба еще присутствовали и пожимали руки всем вокруг.
Драгоценная Полли увидела, что у ворот остановился черный лимузин, и по сухой пыльной траве заспешила ко мне с приветственными словами.
— С днем рождения, Бенедикт, счастья вам. Вы выбрали лошадь?
— Он вам сказал? — Я посмотрел через поле туда, где на «мыльном ящике» стоял отец, окруженный коллекционерами автографов.
— Он весь день витает в облаках, как воздушный змей. — Улыбка Полли стала шире на несколько дюймов. — Он говорил, что вначале привез вас в Хупуэстерн как витрину для кампании. И здесь впервые узнал вас. Он хотел подарить вам что-то такое, что бы вам понравилось, и поблагодарить за все, что вы сделали...
— Полли!
— Он сказал, что не понимал, как много для вас значит то, от чего он просил вас отказаться, — пойти в университет и бросить скачки. А вы не взбунтовались, не ушли и не проклинали его. Он хотел дать вам лучшее, что в его силах.
Я сглотнул.
Отец увидел меня с другого конца поля и помахал рукой. Полли и я пошли к нему и остановились за спинами соискателей автографов.
— Ну? — спросил он через их головы. — Тебе понравилась какая-нибудь?
Я не придумал подходящих слов. А он смотрел мне в лицо и улыбался тому, что прочел на нем. И вроде бы остался доволен моей потерей способности говорить. Он сошел с «мыльного ящика» и направился к нам, направо и налево подписывая книги и открытки. Наконец он приблизился на расстояние протянутой руки и остановился.
Мы с большим пониманием смотрели друг на друга.
— Ну, давайте, — нетерпеливо подтолкнула меня Полли, — обнимите его.
Но отец покачал головой, и я не дотронулся до него. Я понимал, что у нас нет традиции выражать чувства или приветствия. А до этого момента у нас и не было сильных обоюдных эмоций, которые хотелось бы выразить. Мы никогда не пожимали друг другу руки, не говоря уже об объятиях.
— Спасибо, — сказал я.
Короткое слово совсем не отражало моих чувств. Но он кивнул: достаточно.
— Мне надо поговорить с тобой об этом, — добавил я.
— Ты выбрал какую-нибудь?
— Более-менее, но сначала я хотел бы поговорить с тобой.
— Тогда за обедом. — Прекрасно.
Вполне оправившаяся Оринда тепло улыбалась мне. Макияж скрыл оставшиеся отметины. Потрясенная, испуганная женщина в забрызганной кровью одежде, — все перекрыла Жена Кандидата, фигура номер один при открытии праздников и естественная приманка всех камер и объективов.
— Бенедикт, да-а-а-агой! — По крайней мере у нее не было запретов на объятия, и она театрально обняла меня на потребу публике. Оринда пахла нежно и сладко. Сегодня она выбрала платье цвета меди с зелеными в тон глазам кружевами. А Полли рядом со мной оцепенела в доисторической реакция муравья на стрекозу или Марфы на Марию.
Драгоценная Полли. ДРАГОЦЕННАЯ Полли. Внешне я был слишком молод, чтобы выразить ей свое понимание и сочувствие. Я бы только оскорбил ее, если бы предложил утешение. У драгоценной Полли на губах виднелись остатки ужасной губной помады, на шее висело тяжелое ожерелье из янтарных бусин, а из-под платья грязновато-зеленого цвета выглядывали грубые сандалии из ремешков. Мне нравились обе женщины. Но, как свидетельствовали их туалеты, они никогда не будут нравиться друг другу.
Инстинктивно я посмотрел через плечо Оринды, ожидая увидеть за ее спиной вечного Анонимного Любовника на своем посту. Но Уайверн раз и навсегда покинул Хупуэстерн как дорогу к власти. На его месте за спиной Оринды грозно вырисовывался Леонард Китченс со слюнявой усмешкой под неконтролируемыми усами. За ним по пятам с мрачным видом тащилась миссис Китченс.
Ушер Рудд с обычной злобной назойливостью бродил по полю, стараясь поймать и сфотографировать людей в невыгодных для них позах. Интересно, когда он поймал мой взгляд, то притворился, что меня не видит, и моментально растворился в толпе. У меня не было иллюзий, будто он желает мне всего наилучшего.
Мервин Тэк, окруженный свитой преданных активистов, упорно твердил, что нынешний полдень принес успех. Он отвез отца и меня назад в «Спящий дракон». Четыре дня до выборов. Целая вечность, подумал я. За хорошим обедом в отдельной комнате отеля я рассказал отцу о двух лошадях Сталлуорти.
Флегматичный гнедой стайер и нервный спринтер с черной гривой.
— М-м-м... — протянул он, нахмурившись, — ты любишь скорость.
Возьми с черной гривой. В чем причина колебаний?
— Имя лошади, которую я хочу взять, может огорчить тебя. Я не могу изменить имя, это не разрешается, потому что он уже принимал участие в и скачках. Поэтому я не взял лошадь, не получив твоего согласия.
— Что же это за имя, которое может огорчить меня? — Отец вытаращил глаза.
— Будущее Сары, — после паузы ровным тоном произнес я.
— Бен!
— Его мать была Сара Джонс, а жеребец-производитель — Яркое Будущее. Для скакуна это хорошие производители.
— С черной гривой?..
— Нет, — возразил я. — Другой. Я хочу взять его. Он еще никогда не выигрывал, хотя приходил вторым. У новичка шире — лучше — выбор скачек.
И, кроме того, у него правильные чувства. Он смотрел мне вслед.
Отец рассеянно крошил хлеб.
— Ты, — наконец проговорил он, — ты буквально будущее Сары. Разреши мне сказать, что она была бы очень довольна. Утром я позвоню Сталлуорти.
С приближением дня выборов охота за голосами вовсе не потеряла темп.
Последние три дня лагерь Джулиарда провел в непрекращавшемся вихре. Я ездил на «рейнджровере» с утра до ночи. Три раза колесил по Куиндлу и его окрестностям. Я столько раз свинчивал и разбирал «мыльный ящик», что мог бы делать это во сне. Я нагружал и разгружал ящики с листовками. Я гугукал с младенцами и играл в мяч с дошкольниками, пожимал бесчисленные руки и улыбался, улыбался, улыбался. И с удовольствием думал о Будущем Сары. В среду, в последний вечер, отец пригласил помощников и активистов в «Спящий дракон» на ужин благодарности. Пол Бетьюн устраивал такой же ужин в зале ратуши.
Кавалькада Бетьюна несколько раз пересекала нашу дорогу. Их мегафоны громче, их цирк на колесах больше. Их транспорт не раскрашенный «рейнджровер», а сдвоенный автобус без крыши, одолженный у штаб-квартиры его партии.
Призывы Бетьюна повсюду следовали за ним. «Деннис Нэгл не знал жизни и был старомодным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58