[17] Чтобы ваша милость знала, почему на своих свадьбах язычники взывали к этому имени, я расскажу вам, что Гименей был юноша родом из Афин, обладавший столь красивым и нежным лицом, что многие, глядя на его длинные локоны, какие и в наши дни носят, принимали его за женщину. Юноша этот пылко влюбился в одну красивую и знатную девушку, не надеясь достичь предела своих желаний, потому что происхождением, богатством и знатностью был гораздо ниже ее; итак, не питая надежды, Гименей, чтобы утолить свою любовь хотя бы созерцанием возлюбленной, переоделся в женское платье и, смешавшись с девушками из ее свиты, в чем ему помог нежный румянец его лица, стал ее скромным слугой и сопровождал ее на празднествах и загородных прогулках, не решаясь открыть ей, кто он, чтобы не потерять ее. Но в это время с ним случилось то, что бывает со многими, а именно, что, желая обмануть других, они сами оказываются обманутыми. Однажды, когда его возлюбленная вместе с другими девушками отправилась за город на жертвоприношение в Элевзине, на берег внезапно высадились пираты и вместе со всеми девушками похитили переодетого Гименея. Погрузившись со своими пленницами на корабль, они достигли ближайшей гавани и – после того, как каждый из них выбрал девушку по своему вкусу, – устроили на траве пирушку, желая, чтобы Церера и Вакх подогрели Венеру; но, утомленные греблей и расслабленные вином, они незаметно уснули. Гименей, во время этого тяжелого испытания не потерявший присутствия духа, – ибо красота не мешает мужчинам обладать смелым сердцем и я видел немало уродливых трусов, – вытащил шпагу из-за пояса атамана разбойников и отрубил ею головы у всех пиратов; после чего, посадив девушек на корабль, он, преодолев немало трудностей, вернулся вместе с ними в Афины. Отцы девушек, желая вознаградить его смелый и благородный поступок, убедили отца его возлюбленной отдать ему ее в жены. Гименей прожил с нею в мире, без ревности и каких-либо ссор, и у них было много детей, а потому афиняне начали приглашать его на свои свадьбы, как человека, чья собственная свадьба оказалась счастливой. Постепенно ему, словно покровителю браков, стали посвящать свадебные гимны, которых так много у греческих и латинских поэтов, да и самый брак назвали его именем.
Не думаю, чтобы только что рассказанное понравилось вашей милости по той причине, что вы не питаете особых симпатий к афинскому сеньору Гименею,[18] но, по крайней мере, это отвлекло ваше внимание от той несправедливой обиды, которую причинила отсутствующему Лисардо свадьба Лауры и та легкость, с какою она, столь неудачно ему отомстившая, позволила себя уговорить, хотя после подобной уловки какую женщину не покинула бы надежда и какая из них не пожелала бы отомстить за себя? Ведь влюбленные женщины с таким бессмысленным гневом жаждут мести, что когда я вижу женский портрет, он мне кажется воплощением мстительности.
Марсело – так звали мужа Лауры – роскошно обставил свой дом и заказал нарядную карету, а ведь для женщин карета – самое большое удовольствие, и это, мне кажется, потому, что им мешают передвигаться их платья и собственная важность; особенно же стало это заметным после того, как они взгромоздились на пробковые подставки и сделались такими длинными, что их каблуки приходятся вровень с мужскими коленями. Один идальго, мой друг, человек с хорошим вкусом, женился, и в первую ночь, когда он праздновал свой «гименей», как бы сказали греки, и свою «свадьбу», как говорят испанцы, он увидел, как его жена сбросила свои туфли на высоченных каблуках и оказалась такой низенькой, что он решил, будто его обманули и дали то, что стоило в два раза меньше. Жена спросила его: «Как вы меня находите?» На это он с неудовольствием ответил: «Я нахожу, что вашу милость выдали за меня так же, как мошенники продают свой товар, ибо в результате я оказался обманут на целых три локтя». Я утешил его словами того философа, который на вопрос своего друга, почему он женился на такой маленькой женщине, ответил: «Из всех зол надо выбирать наименьшее». Но более верно то, что все эти мнения ошибочны, потому что добродетельная женщина, будь она высокая или небольшого роста, является честью, славой и венцом своего мужа, чему столько хвалы возносится в Священном писании, и горе тому больному, которого она не лечит, одинокому, которого она не утешает, и печальному, кого она не веселит!
Среди других предметов, которыми Mapсело пополнил дом, был один раб. пользовавшийся его большим доверием, мавр по происхождению, попавший в плен при захвате коменданта Орана. Он смотрел за лошадьми, предназначенными для выезда, и объезжал двух знатных кордуанок – ибо и у лошадей бывает свое знатное происхождение и генеалогия. Пусть ваша милость не забудет о Зулемо, – ибо так звали этого раба, – так как мне нужно для дальнейшего, чтобы вы удержали его в памяти.
Супруги Марсело и Лаура жили мирно, хотя и не было у них детей, естественного следствия браков; а тем временем с помощью прошений, денег и давности, которые побеждают все, дело Лисардо закончилось, и он с талионами из Новой Испании появился в Сан-Лукаре. Затем, никому не сообщая о своих намерениях, ибо хотел обрадовать Аауру своим внезапным появлением, – ведь он не знал, что она вышла замуж, – он прибыл в Севилью. Дома ему ничего об этом не сказали, – то ли слишком увлеченные радостью свидания, то ли предполагая, что о таком важном для него событии, как замужество Лауры, он должен был уже знать, а быть может, просто не желая встретить его дурными известиями, что обычно бывает большой ошибкой со стороны родственников и друзей.
Поэтому, не меняя платья и только сняв шпоры, он часов около восьми вечера направился к дому Лауры. Во дворе его он услышал столь необычный шум, что у него замерло сердце и оледенела кровь. Выждав минутку, он спросил у слуги, отвозившего на место нарядную карету, ту самую, в которой, должно быть, прибыла недавно Лаура:
– Кто живет в этом доме?
– Здесь живет Менандро, – ответил ему тот, – и Марсело, его зять.
Это слово пронзило Лисардо сердце, и, охваченный дрожью, он сказал:
– Значит, сеньора Лаура вышла замуж?
– Да, – с уверенностью ответил слуга, и Лисардо заплатил ему за ответ слезами, внезапно хлынувшими из его глаз, чтобы помочь его сердцу в столь законном чувстве.
Он сел на скамейку, что стояла у ворот, и, не в силах говорить, ибо его душило горе, излил в слезах часть принятого им яда, после чего почувствовал некоторое облегчение. Наконец он поднялся, так как на него уже стали обращать внимание, ибо он сидел на видном месте, и тогда прежде всего он выместил обиду на украшениях своего дорожного платья и перьях, – изорвав их в клочья, он усеял ими улицу, бормоча:
– Так поступили и с моими надеждами. Затем он перешел к перчаткам, а потом с такой силой рванул дорогую цепь, что она рассыпалась. Охваченный горем, юноша не менее полутора часов ходил взад и вперед по улице; внезапно услышав какой-то шум, доносящийся из залы, он схватился руками за прутья решетки и, не думая о том, что делает, заглянул в одну из створок окна и увидел сидящих за столом Лауру, ее мужа и ее родителей. Тут он лишился чувств и, упав на землю, пролежал некоторое время без сознания. Придя в себя, он снова взобрался на оконную решетку и увидел все великолепие роскошного, убранного серебром и хрусталем стола, довольство, написанное на всех лицах, и старание, с каким Марсело ухаживал за Лаурой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
Не думаю, чтобы только что рассказанное понравилось вашей милости по той причине, что вы не питаете особых симпатий к афинскому сеньору Гименею,[18] но, по крайней мере, это отвлекло ваше внимание от той несправедливой обиды, которую причинила отсутствующему Лисардо свадьба Лауры и та легкость, с какою она, столь неудачно ему отомстившая, позволила себя уговорить, хотя после подобной уловки какую женщину не покинула бы надежда и какая из них не пожелала бы отомстить за себя? Ведь влюбленные женщины с таким бессмысленным гневом жаждут мести, что когда я вижу женский портрет, он мне кажется воплощением мстительности.
Марсело – так звали мужа Лауры – роскошно обставил свой дом и заказал нарядную карету, а ведь для женщин карета – самое большое удовольствие, и это, мне кажется, потому, что им мешают передвигаться их платья и собственная важность; особенно же стало это заметным после того, как они взгромоздились на пробковые подставки и сделались такими длинными, что их каблуки приходятся вровень с мужскими коленями. Один идальго, мой друг, человек с хорошим вкусом, женился, и в первую ночь, когда он праздновал свой «гименей», как бы сказали греки, и свою «свадьбу», как говорят испанцы, он увидел, как его жена сбросила свои туфли на высоченных каблуках и оказалась такой низенькой, что он решил, будто его обманули и дали то, что стоило в два раза меньше. Жена спросила его: «Как вы меня находите?» На это он с неудовольствием ответил: «Я нахожу, что вашу милость выдали за меня так же, как мошенники продают свой товар, ибо в результате я оказался обманут на целых три локтя». Я утешил его словами того философа, который на вопрос своего друга, почему он женился на такой маленькой женщине, ответил: «Из всех зол надо выбирать наименьшее». Но более верно то, что все эти мнения ошибочны, потому что добродетельная женщина, будь она высокая или небольшого роста, является честью, славой и венцом своего мужа, чему столько хвалы возносится в Священном писании, и горе тому больному, которого она не лечит, одинокому, которого она не утешает, и печальному, кого она не веселит!
Среди других предметов, которыми Mapсело пополнил дом, был один раб. пользовавшийся его большим доверием, мавр по происхождению, попавший в плен при захвате коменданта Орана. Он смотрел за лошадьми, предназначенными для выезда, и объезжал двух знатных кордуанок – ибо и у лошадей бывает свое знатное происхождение и генеалогия. Пусть ваша милость не забудет о Зулемо, – ибо так звали этого раба, – так как мне нужно для дальнейшего, чтобы вы удержали его в памяти.
Супруги Марсело и Лаура жили мирно, хотя и не было у них детей, естественного следствия браков; а тем временем с помощью прошений, денег и давности, которые побеждают все, дело Лисардо закончилось, и он с талионами из Новой Испании появился в Сан-Лукаре. Затем, никому не сообщая о своих намерениях, ибо хотел обрадовать Аауру своим внезапным появлением, – ведь он не знал, что она вышла замуж, – он прибыл в Севилью. Дома ему ничего об этом не сказали, – то ли слишком увлеченные радостью свидания, то ли предполагая, что о таком важном для него событии, как замужество Лауры, он должен был уже знать, а быть может, просто не желая встретить его дурными известиями, что обычно бывает большой ошибкой со стороны родственников и друзей.
Поэтому, не меняя платья и только сняв шпоры, он часов около восьми вечера направился к дому Лауры. Во дворе его он услышал столь необычный шум, что у него замерло сердце и оледенела кровь. Выждав минутку, он спросил у слуги, отвозившего на место нарядную карету, ту самую, в которой, должно быть, прибыла недавно Лаура:
– Кто живет в этом доме?
– Здесь живет Менандро, – ответил ему тот, – и Марсело, его зять.
Это слово пронзило Лисардо сердце, и, охваченный дрожью, он сказал:
– Значит, сеньора Лаура вышла замуж?
– Да, – с уверенностью ответил слуга, и Лисардо заплатил ему за ответ слезами, внезапно хлынувшими из его глаз, чтобы помочь его сердцу в столь законном чувстве.
Он сел на скамейку, что стояла у ворот, и, не в силах говорить, ибо его душило горе, излил в слезах часть принятого им яда, после чего почувствовал некоторое облегчение. Наконец он поднялся, так как на него уже стали обращать внимание, ибо он сидел на видном месте, и тогда прежде всего он выместил обиду на украшениях своего дорожного платья и перьях, – изорвав их в клочья, он усеял ими улицу, бормоча:
– Так поступили и с моими надеждами. Затем он перешел к перчаткам, а потом с такой силой рванул дорогую цепь, что она рассыпалась. Охваченный горем, юноша не менее полутора часов ходил взад и вперед по улице; внезапно услышав какой-то шум, доносящийся из залы, он схватился руками за прутья решетки и, не думая о том, что делает, заглянул в одну из створок окна и увидел сидящих за столом Лауру, ее мужа и ее родителей. Тут он лишился чувств и, упав на землю, пролежал некоторое время без сознания. Придя в себя, он снова взобрался на оконную решетку и увидел все великолепие роскошного, убранного серебром и хрусталем стола, довольство, написанное на всех лицах, и старание, с каким Марсело ухаживал за Лаурой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11