— И он был хромой? — удивилась госпожа Катерна.
— Да, сударыня, как Гензерик, как Шекспир, как Байрон, как Вальтер Скотт, как Талейран — что, впрочем, не помешало ему пройти огромные расстояния. Но как фанатичен и кровожаден он был! Историки утверждают, что в Дели он приказал уничтожить сто тысяч пленных, а в Багдаде велел воздвигнуть обелиск из восьмидесяти тысяч голов.
— Я предпочитаю обелиск на площади Согласия note 71 — говорит господин Катерна. — К тому же он сделан из одного куска.
Тут мы покидаем мечеть Гур-и Эмир, и, так как, по словам нашего комика, уже время «причаливать», арба спешно доставляет нас к вокзалу.
Что касается меня, то, несмотря на неуместные замечания супругов Катерна, я глубоко проникся чувством местного колорита, которое создают чудесные памятники Самарканда.
Но вдруг я был внезапно и грубо возвращен к действительности. По улице, да, по соседней с вокзалом улице, в центре столицы Тамерлана ехали двое велосипедистов.
— Смотрите, смотрите! — закричал комик. — Халаты на колесах!
Действительно, это были таджики или узбеки!
Теперь оставалось только покинуть древний город, оскорбленный шедеврами механического передвижения, что и сделал наш поезд в восемь часов вечера.
13
А через час мы уже сидели за обедом. В вагоне-ресторане появились новые лица и среди них два негра.
— Никто из этих пассажиров дальше русско-китайской границы не поедет, — сказал мне Попов.
— Тем лучше, значит, они не должны меня интересовать.
За обеденным столом собрались все мои двенадцать номеров (думаю, что больше их не будет). Я замечаю, что майор Нольтиц не перестает наблюдать за Фарускиаром. Разве он его в чем-нибудь подозревает? Не показалось ли ему странным, что Фарускиар, по-видимому, знаком с тремя монголами, едущими во втором классе, но почему-то старается это утаить? Не заработало ли воображение майора так же деятельно, как и мое, и не принял ли он всерьез мою шутку? Вполне естественно, если я, журналист и хроникер, ловец сенсаций, которых каждый понедельник так настойчиво требует от меня мой друг Сарсей, захотел увидеть в этом таинственном персонаже соперника знаменитого Ки Цзана, если и не самого Ки Цзана. Но кто бы мог поверить, что он, серьезный человек, русский военный врач, придает значение таким фантастическим измышлениям! Ну, об этом мы еще поговорим…
Впрочем, я вскоре и думать забыл о подозрительном монголе, вернувшись мысленно к человеку в ящике, на котором теперь должно сосредоточиться все мое внимание.
Какую бы я ни чувствовал усталость после длительной прогулки по Самарканду, я обязательно найду случай навестить его этой ночью.
После обеда все разошлись по своим местам с намерением поспать до Ташкента.
Самарканд и Ташкент разделены расстоянием в триста километров. Поезд прибудет туда не раньше семи часов утра и за весь перегон остановится только на трех промежуточных станциях, чтобы запастись водой и топливом. Все как будто благоприятствует выполнению моего плана! К тому же и ночь сегодня темна, небо обложено тучами, ни луны, ни звезд. Собирается дождь, ветер свежеет. Вряд ли захочется кому-нибудь в такую погоду стоять на площадке. Самое главное — улучить момент, когда Попов будет особенно крепко спать.
Впрочем, в продолжительной беседе с загадочным незнакомцем нет никакой необходимости. Самое главное — успокоить его. И я это сделаю, как только мы познакомимся. Мне нужно узнать от него не больше, чем требуется в таких случаях репортеру: кто он такой, откуда едет, кто такая мадемуазель Зинка Клорк, что ему понадобилось в Пекине, что заставило его прибегнуть к такому странному способу передвижения, какими средствами он располагает, каковы его убеждения, взгляды, вкусы, привычки, как он помещается и как устроился в своем ящике, чем он занимался прежде, каковы его планы на будущее и так далее, словом, все, что требуется для полноценного интервью. Ничего другого я не собираюсь у него выпытывать и не буду больше ни о чем спрашивать. Как видите, это не так уж много, и никаких чрезмерных требований я не предъявляю.
Прежде всего нужно подождать, пока в вагоне все уснут. Это произойдет довольно скоро, так как пассажиры достаточно утомились в Самарканде. Вернувшись из вагона-ресторана, они сразу же раздвинули сиденья и устроили себе постели. Несколько мужчин вышли было покурить на площадку, но сильный ветер загнал их обратно в вагон. Все заняли свои места, затянули шторками фонари, и в половине одиннадцатого дыхание одних и храп других перемежались только с равномерным стуком колес и лязганием буферов.
Я последним остаюсь на площадке, и Попов говорит мне:
— Этой ночью нас ничто не потревожит. Советую вам хорошенько выспаться. Боюсь, что следующей ночью, когда мы будем проезжать через Памирские ущелья, будет не так спокойно.
— Спасибо, господин Попов, я последую вашему совету.
Попов желает мне спокойной ночи и запирается в своем купе.
В вагон мне возвращаться не за чем, и я остаюсь на площадке. Ни справа, ни слева от полотна невозможно ничего разглядеть. Самаркандский оазис уже позади, и теперь дорога стелется по бескрайней равнине. Пройдет еще несколько часов прежде, чем поезд достигнет Сырдарьи. Мост, перекинутый через эту реку, не такой большой, как амударьинский.
Только в половине двенадцатого решаюсь я, наконец, открыть дверь багажного вагона и, войдя, тихонько закрываю ее за собой.
Я знаю, что молодой румын иногда выходит из ящика. А вдруг ему вздумается сейчас немного поразмяться и пройтись по вагону?
Полнейшая темнота. Сквозь дырочки, просверленные в ящике, не пробивается ни малейшего проблеска света. Мне кажется, это к лучшему. Значит, номер 11 не будет ошеломлен моим внезапным появлением. Он, без сомнения, спит. Я стукну два раза в стенку ящика, разбужу его, и мы сразу же объяснимся. Это выйдет очень просто.
Пробиваюсь ощупью. Моя рука касается ящика, я прикладываю ухо к передней стенке и прислушиваюсь.
— Ничего не слышно — ни шороха, ни дыхания. Где же мой румын? Неужели он успел улизнуть? Может быть, он сошел на одной из станций, а я этого не заметил?.. Прощай тогда вместе с ним и мой репортаж!.. Я не на шутку тревожусь…
Внимательно прислушиваюсь…
Нет! Он не сбежал… Он сидит в своем ящике!.. Я слышу его спокойное, ровное дыхание… Он спит… спит, как праведник, этот ловкий обманщик, этот заяц, обставивший железнодорожную Компанию.
Я собрался уже было постучать в стенку, как вдруг паровозный гудок издает пронзительные трели. Но поезд здесь не должен останавливаться, я это знаю, и жду, пока не прекратятся свистки. И тогда я тихонько стучу в стенку…
Нет ответа.
Стучу опять, немного погромче.
Не так слышится, как чувствуется невольное движение удивления и испуга.
— Откройте же… откройте — говорю я по-русски.
Никакого ответа.
— Откройте… — продолжаю я. — Не бойтесь! С вами говорит друг.
Хотя стенка, вопреки моим ожиданиям, не раздвинулась, но в ящике чиркнула спичка, и засветился слабый свет.
Я смотрю на узника сквозь отверстия в стенке ящика.
Лицо его исказилось, глаза блуждают… Он, по-видимому, не может понять, во сне все это происходит или наяву.
— Откройте, мой друг, — говорю я. — Откройте и доверьтесь мне… Я случайно узнал вашу тайну… Я никому не скажу… Напротив, я даже могу быть вам полезен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55