Прекрасный пол, по окнам и балконам.
Рукоплескал, сочувствуя влюбленным;
Монахи убегали прочь. Вдали
Костра полуразрушенного балки
Имели вид необычайно жалкий.
С его развалин медленно сошли
Красавица и Дюнуа. Он видом
Соперничать бы мог с самим Алкидом,
Который, победив в стране могил
Тройного пса, тройную Эвмениду,
Алкесту мужу гордо возвратил,
Ревнуя, но не подавая виду.
Была домой в носилках снесена
Красавица. За ней скакали следом
Два рыцаря, привыкшие к победам.
Наутро благородный Дюнуа,
Прекрасную чету застав в кровати,
Сказал: «Мне кажется, здесь лишний я!
Не буду нарушать часы объятий.
Пора мне бросить этот край; меня
Зовут мой повелитель и Иоанна;
Я к ним вернусь. Я знаю, постоянно
Тоскует Дева о своем осле.
Денис, заботливый к родной земле,
Явился мне сегодняшнею ночью.
Поверьте мне, я зрел его воочью.
Божественного зверя он мне дал,
Чтоб дам и королей я защищал:
Теперь он требует меня обратно.
Я Доротее послужил. И мной
Располагает ныне Карл Седьмой.
Вкушайте же плоды любви приятной.
В моей руке нуждается престол.
Не терпит время, ждет меня осел».
«Я на коне последую за вами», –
Любезный Ла Тримуйль сказал в ответ.
И Доротея говорит: «Мой свет,
Я тоже еду – знаете вы сами,
Уж я давно хочу утешить взор,
Увидеть пышный королевский двор,
Агнесу, отличенную владыкой,
Иоанну, славную душой великой.
Вы – мой спаситель, вы – любовь моя,
За вами я последую хоть в битву.
Но на костре, когда читала я
Марии-деве тайную молитву,
Я ей дала торжественный обет
Паломницей отправиться в Лорет,
Коль уцелею случаем чудесным.
Святая дева, услыхав меня,
Вас ниспослала на осле небесном,
И спасена была я из огня.
Я вновь живу: обет свершить должна я,
А то меня накажет пресвятая».
«Мне по сердцу такая речь, – в ответ
Ей молвил добрый Ла Триймуль. – Обет,
По-моему, свершить необходимо.
Позвольте вас сопровождать. Лорет
Давно уж ждет меня как пилигрима.
Летите, благородный Дюнуа,
Полями звездными к стенам Блуа.
Нагоним мы чрез месяц вас, не боле.
А вы, сударыня, господней воле
Покорная, направьте путь в Лорет.
Достойный вас даю и я обет:
Доказывать везде, во всяком месте,
Кому угодно, шпагой и копьем,
Что вы пример являете во всем
Любой замужней и любой невесте,
Как высший образ красоты и чести».
Она зарделась. Между тем осел
Ногою топнул, крыльями повел
И, быстро исчезая с небосклона,
Мчит Дюнуа туда, где плещет Рона.
Цель Ла Тримуйля – славная Анкона;
Идет он с дамой, с посохом в руках
И в страннической шляпе. Божий страх
Их речи наполняет, взоры кротки,
Висят на их широких поясах
Жемчужные и золотые четки.
Перебирал их часто паладин,
Читая тихо «Ave». Доротея
Молилась тоже, глаз поднять не смея,
И «я люблю вас» был припев один
Молитв, несущихся среди равнин.
Они проходят Парму и Модену,
Идут в Урбино, видят и Чезену,
Открыт им всюду ряд прекрасных зал,
Их чествует то князь, то кардинал.
Наш паладин, день ото дня вернее,
Свершая благородный свой обет,
Везде твердил, что в целом мире нет
Прекрасней женщины, чем Доротея,
И, прекословить рыцарю не смея,
Никто не спорил: вежливость всегда
Поддерживали эти господа.
Но наконец на берегах Музоны,
Близ Реканати, в округе Анконы,
Блеснул вдруг пилигримам, как звезда,
Хранимый небом дом святой мадонны,
Обитель благодати и труда;
Корсаров эти стены отразили,
И некогда их ангелы носили
По беспредельным облачным полям,
Как бы корабль, плывущий по волнам.
В Лорето ангелы остановились,
И там же стены сами водрузились.
Все, что искусства составляет честь
И что великолепного в нем есть,
Наместники небес, владыки света,
Чтоб отличить святое место это,
Рассыпались здесь в щедрости своей.
Любовники спешат, сойдя с коней,
Колена преклонить в священном страхе
И сделать вклад. От них берут монахи
Дары на украшение церквей,
И пилигримов наших благосклонно
Устами их благодарит мадонна.
Любовников в харчевне ждет обед.
Был за столом ближайший их сосед
Какой-то англичанин, злой, надменный,
Приехавший сюда издалека
И втайне насмехавшийся слегка
Над этою обителью священной.
Британец истинный, не знал он сам,
Зачем скитается. Платил он вдвое,
Как за антики, за поддельный хлам
И презирал святых и все святое.
Он в жизни признавал одну лишь цель –
Вредить французам; звался – д'Арондель.
Теперь он путешествовал, скучая.
Любовница была с ним молодая,
В дороге развлекавшая его,
Еще надменней друга своего,
Еще заносчивей, еще грубее,
Но хороша и телом и лицом,
Прелестна ночью, нестерпима днем,
Порывиста в кровати, за столом, –
Во всем она несхожа с Доротеей.
Барон прекрасный, гордость Пуату,
Сначала ограничился приветом,
Затем упомянул про местность ту,
Потом сказал о том, как он обетом
Себя связал, тому немного дней,
Доказывать везде, пред целым светом,
Достоинства любовницы своей,
А после заявил британцу прямо:
«Я верю, благородна ваша дама;
Она прекрасна и притом скромпа
И, хоть молчит все время, несомненно,
Блистательным умом одарена.
Но Доротея с нею несравненна.
Признайте это; я отдать готов
Второе место ей без дальних слов».
Британец гордый, с ним сидевший рядом,
Тримуйля смерил леденящим взглядом
И вымолвил: «Поймете вы иль нет,
Что безразличны мне и ваш обет,
И то, что ваша милая подруга
Из знатного или простого круга?
Пусть каждый удовольствуется тем,
Что он имеет, не хвалясь ничем.
Но так как вы, столь дерзко и столь ложно,
Предположили, что хоть раз возможно
Перед британцем первенство занять,
Я должен вам сейчас же доказать,
Что нас, британцев, и в подобном деле
Затмить еще французы не успели
И что моя любовница лицом,
Плечами, грудью, крупом, животом
И даже, я сказал бы, чувством чести,
Конечно, вашей не чета невесте.
А мой король (хоть толку мало в нем)
Прикончит вашего одним щелчком,
С его мясистой героиней вместе».
«Ну, что же! – Ла Тримуйль ответил, встав. –
Идем, узнаем, кто из нас не прав.
Мне кажется, я защитить сумею
Французов, короля и Доротею.
Но я намерен, как заведено,
Вам предоставить выбрать род дуэли,
Верхом иль на ногах – мне все равно,
Исполню все, чего б вы не хотели».
«Нет, на ногах! – ответил грубый бритт. –
Не думаю коню предоставлять я
Плоды и труд подобного занятья,
И к черту все – нагрудник, панцирь, щит!
Не признаю их даже на войне я.
Сегодня жарко, и удобней нам
Сражаться голыми за наших дам:
Наш поединок будет им виднее».
«Извольте, сударь! Как угодно вам!» –
Француз любезно молвил. Доротея,
От страха за любовника бледнея,
Была в душе, однако, польщена,
Что возбудила этот спор – она;
Но страшно ей, как бы суровый бритт
Не проколол Тримуйля милой кожи,
Которую тайком и не без дрожи
Она слезами нежными кропит.
А д'Арондель был занят англичанкой.
Всегда спокойна, с гордою осанкой,
Вовек не проливала слез она;
Ей нравились тревога и война,
И петушиный бой в ее отчизне
Служил ей главным развлеченьем в жизни.
Она звалась Юдифь де Розамор,
Цвет Кембриджа, честь Бристольских контор.
Вот ваши доблестные паладины
Готовы к бою посреди равнины,
Обрадованы оба, что пришел
Час битвы за красавиц и престол.
Подняв высоко головы, всем телом
Вполоборота встав движеньем смелым,
Врагу не уступая ни на шаг,
Они скрестили сталь блестящих шпаг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41