Я сам помогал ему писать записку. Я даже сам написал, потому что
Соловейчик давно лежит парализованный. А я горжусь этой своей скромной
помощью умирающему уже человеку. Конечно же, он умрет - "Солов.", после
всего этого. Быдло, кодло, падло - вот он кто. Утопающий схватился за
соломинку, а ему подсунули отполированный баобаб. А главврач? Что
главврач. Он пожал плечами, подловил крик моей, то есть его, Соловейчика,
души и ушел в первое отделение для буйных, будто там ему ничего не
преподнесут. Я был там, там ему будет рецепт.
Зачем, зачем я жил до сих пор? Чтобы убедиться в черствости и
духовной ядовитости обслуживающего персонала моей родной психиатрической
лечебницы? Завтра я повешусь, если оно будет - это "завтра". Да! И все! И
все тогда! Тогда уже, конечно, все.

Она парила по перилам,
Она мудрила и лупила,
Она грешила и сулила,
Она - Далила, но убила
Она Самсона -
Был он сонный.

Далила - это несправедливость, а Самсон - это я. Деревья умирают во
сне. Трудно во сне, но я не боюсь трудностей. Что же будет с Россией?
Что?! Кто мне ответит? Никто!
Вот моя последняя записка:
"Я много работал! Прошу не будить! Никогда. Засыпаю насовсем. Люди, я
любил вас! Будьте снисходительны!"
А вот мое завещание. Я не терплю завещаний, они все фальшивые,
особенно политические, за некоторым исключением, конечно.
Но вот оно:
"Да здравствует международная солидарность сумасшедших, единственно
возможная из солидарностей! Да здравствует все, что касается всего, что
волнует и утешает! Все."
Сна нет. Его еще не будет долго. Впрочем, это ведь тоже конец - жизнь
без сна! А?! Нет? Вы представляете себе эту жизнь! Все не спят, все только
буйствуют или думают. Гениально!
У Кальдерона "жизнь - есть сон". Там про то, как принца разбудили, а
ему так все показалось мерзко, что он решил - это сон, а жизнь - то была
во сне. Потому, что не может быть жизнь цепью гнусностей и лжи. Вот он и
придумал для себя подобную формулу. Соглашатель. Жизнь, дескать, есть сон,
а сон - это жизнь, то есть тот сон, который настоящий сон, а не тот,
который он посчитал сном. Тьфу ты! Дьявольщина какая!
У меня же все просто: Жизнь без сна. Никто не спит и никто не
работает. Все лежат в психиатрической. Гениально. И всем делают уколы, от
которых развивается информация, то есть импотенция, конечно. И все -
импотенты. Нет! Так нельзя уж перегибать палку! Жизнь без сна - это вот к
чему ведет! По моему, слишком! А почему, собственно? На чем мы
остановились? Планета вымерла. Место свободно - прилетай и заселяй. А с
наших клиник предварительно сорвать надписи и они станут похожи на школы.
Они, собственно, и есть школы, только их переоборудовали. Бедные дети! Мы
обокрали вас! Сколько бы вы выучили здесь уроков по арифметике, а тут...
Конечно, вы должны нас ненавидеть. От нас ведь никакой ощутимой пользы -
лежим, ходим и нет нас для жизни. Нет! Прах мы, а школу отняли. Так-так!
Вот те прилетят, смотрят: Школы, и нет никаких там клиник для
душевнобольных. Ну и хорошо. И начнут жить припеваючи, потому что, раз нет
клиник, значит не будет и душевнобольных. Ибо все начинается со здания.
Построили здание - надо же его кем-то заселить - глядь, человек идет, на
ходу читает, хвать его, и в смирительную - не читай на ходу, читай тайно.
На ходу нельзя! Такой закон! Нарушил - пожалте, тюрьма, и надзиратели в
белых халатах. Чисто, светло, а решетки на окнах - ничего, они ведь и в
тюрьмах. Но ведь ты в тюрьму не хочешь! В настоящую?! Не хочешь! А почему
- не хочу! А? Потому что здание хуже, не нравится здание. А тут на школу
похоже, все-таки ближе к науке. Вот прилетят они и этого ничего не будет.
Нет! Жизнь без сна - основной закон построения нового общества без
безумия, но его - основной - еще не приняли. Примут, как миленькие,
слишком много средств уходит... в космос. Вот что. Люблю короткие рассказы
и слова.
Один пришел к другому и ударил его наотмашь, и по лицу, и ушел. И тот
даже не спросил за что. Наверно, было за что! И другой не объяснил, потому
что, действительно, было за что. И он - дал. Такой закон у людей: чуть что
- в рыло, но никогда за дело. И еще слова: миф, блеф, треф, до, ре, ми,
фа. Коротко и ясно. И никаких. Какая гармония, симметрия, инерция.
Господи! До чего красиво.
Эпицентр... эпицентр... при чем тут эпицентр, а? Вспомнил. Просто,
если что, надо ложиться ногами к эпицентру, ногами к эпицентру, лицом
вниз, может тогда обойдется. Это смотря, далеко ты или близко, высоко ты
или низко, сухо или склизко, и есть ли ямка, лунка, норка. Японцы так и
делали, но они все низкорослые. Ну и нация! Они печень ели вражескую,
чтобы стать повыше ростом, называется "кимоторе". Но мы очевидная нация и
печеней не едим. Нам нужно просто ногами к эпицентру - авось вынесет.
Вынесло же и столько раз, черт побери! Русь, куда ж прешь ты?! Дай ответ.
Неважно, говорит, авось вынесет, и вынесло, и пронесло, и несет до до сих
пор, и неизвестно сколько еще нести будет.
Вы слышали, вы слышали! Сегодня в седьмом привезли белогорячего, он
повесился на Центросоюзе на бельевой веревке, а герой один из дома 68,
который на "газике" работает, - раз и снял, когда можно и не резать. Лежит
сейчас теплый, говорят: известное дело - белая горячка, вот и теплый.
- А веревка где?
- Его же ею связали.
- Испортили все-таки, значит?
- Зачем портить? - целиком!
Почему, интересно, горячка всегда белая? Надо поменять. Это нам от
прошлого досталось - от белогвардейщины. А теперь должна быть красная
горячка. А то - белая. Некрасиво, товарищи, получается! Так-то!

Первое, что увидел профессор, очнувшись, это было громадное лицо
дельфина, вблизи похожее на лик какого-то чудовища или на кого-то,
похожего на Бармалея из диснеевских фильмов, а не в исполнении Р._Быкова.
На лице написано было какое-то даже беспокойство, и оно махало трезубцем
возле лица профессора. Тот позвякивал, но прохлады не давал.
- Что с вами? В наши планы это не входит. Мы не собираемся делать с
вами ничего подобного. Наоборот, мы хотели бы вас приобщить, так
сказать... Но надо же сначала извиниться!
- Что у вас на ногах? - выдавил профессор.
- Ботинки, - удивился дельфин, и чем-то постучал по пластиковой
подошве. - Ваши фабрики выбрали оптимальный вариант. У вас хороший вкус,
профессор, - дельфин покровительственно похлопал его по плечу, жестом
пригласил следовать за собой. - Я мог бы принять вас у себя, но там вода.
"Вода, вода, кругом вода...", - пропел дельфин, и профессор отметил у него
полное отсутствие слуха.
В кабинете они расположились в креслах, и беседа пошла более
непринужденно. Дельфин позволил профессору курить, но резко отказался от
спиртного, а потом, опережая вопрос, начал:
- Почему мы не говорили, а потом вдруг все сразу? Мы говорили, мы
давно говорили, но что толку. Цезарю говорили, Македонскому, Нерону, даже
пытались потушить пожар. Люди, - говорили, - что вы? А потом плюнули и
замолчали, и всю дальнейшую историю молчали, как рыбы, и только изучали,
изучали вас - людей.
После войны вы построили океанариум и Дж.
1 2 3 4 5 6 7