Кроме того, даже попытайся он разубедить остальных, у него ничего бы не вышло.
Наступление всё равно состоялось бы, и, похоже, этому наступлению суждено было стать последним крупным сражением войны с туземцами на востоке страны.
В палатку вошёл часовой с сообщением для генерала: кто-то из поселенцев просил о немедленной встрече с ним.
Глянув наружу из-под откинутого полога палатки, Уильямс увидел белую женщину, хрупкую, на вид лет тридцати; в глазах у неё стояло отчаяние.
Позже он узнал, что она – дочь миссионера и явилась от имени индейцев с предложением мира, причём, сама подвергалась большому риску, склоняя их к выработке этого предложения.
Однако, генерал отказался принять её. Она кричала, умоляла его выйти из палатки, но он приказал вывести её из лагеря и не подпускать на ружейный выстрел.
Он даже не знал, с чем она приходила, – не знал и не хотел знать. И снова Уильямс промолчал. Ему было известно, что шеф находится под сильным давлением: он уже обещал, что этот, регион будет открыт для экономической экспансии.
Война была необходима сильным мира сего и их политическим союзникам. Что такого особенного выиграли бы они, предоставив поселенцам и индейцам возможность создать свою собственную пограничную культуру?
Нет, им нужно было будущее, подчинённое интересам тех, кто нёс в этот мир надёжность и изобилие. Слишком страшно да и безответственно было позволять решать маленьким людям.
Уильямс знал, что война весьма обрадует железнодорожных и угольных магнатов, а также представителей нарождающегося нефтяного капитала и уж конечно обеспечит его собственное будущее.
Всё, что ему нужно было делать, – это помалкивать и шагать в ногу с остальными. Именно так он и собирался поступить, хотя и протестуя в душе, в отличие от второго заместителя генерала.
Уильямс вспомнил, что тогда, в палатке, бросил издали взгляд на своего коллегу, маленького, слегка прихрамывающего. Никто не знал, почему он хромает. С его ногой было всё в порядке.
Вот уж кто был законченным подпевалой, так это он. Он знал, какие цели преследуют тайные картели, и то, что они делали, было ему по душе, вызывало у него энтузиазм и желание самому стать частью этого.
Но было и кое-что ещё. Так-же, как генерал и другие могущественные люди, этот человек боялся индейцев и желал их изгнания не только потому, что они являлись помехой на пути развития экономики и промышленности, приводившего к опустошению их исконных земель.
Корни этого страха лежали гораздо глубже: исконные обитатели страны являлись носителями некой пугающей идеи, связанной с преображением, во всей полноте владели ею лишь немногие из старейшин, но вся индейская культура была насквозь пропитана этой идеей, властно призывавшей власть имущих измениться, вспомнить иное видение будущего.
Уильямс узнал, что дочери миссионера удалось собрать вместе величайших врачевателей, владевших этим знанием, с тем чтобы они предприняли последнюю попытку объединить его, найти нужные слова, чтобы поделиться им, вновь попробовать объяснить стремительно становящемуся всё более враждебным их народу миру, кто же такие коренные американцы и какие ценности они несут с собой.
В глубине души Уильямс сознавал, что следовало выслушать эту женщину, но, в конце концов, всё-таки промолчал, и генерал одним быстрым движением головы отмел возможность примирения. Приказ о начале битвы был отдан.
Далее Уильямс мысленно увидел ущелье, окружённое густым лесом: место предстоящего сражения.
Кавалерия, перемахнув через гребень холма, неожиданно обрушилась на индейцев. Индейцы отчаянно защищались, обстреливая солдат со скал.
Неподалеку съёжились среди валунов крупный мужчина и белая женщина. Мужчина, совсем ещё молодой, был выпускником университета, служил в Конгрессе и прибыл в эти края только в качестве наблюдателя; близость битвы повергала его в глубокий ужас.
Всё было не так, как он себе представлял. Он занимался экономикой и ничего не знал о насилии.
Он приехал сюда, искренне убеждённый, что белым и индейцам совершенно необязательно враждовать и что экономическое развитие региона вполне может происходить в соответствии с интересами обеих культур.
Вместе с ним в скалах пряталась молодая женщина – та самая, что приходила к палатке генерала. В этот момент она чувствовала себя покинутой, преданной.
Она, знала, что её усилия дали бы результат, если бы только те, кто имел власть, выслушали то, что она могла сказать им об открывающихся возможностях. Но она не собиралась сдаваться, пока с насилием не будет покончено. Она повторяла:
– Это можно исцелить! Это можно исцелить!
Вдруг на склоне, расположенном позади них, двое кавалеристов, пришпорив коней, бросились в погоню за одиноким индейцем.
Присмотревшись, я узнал в нём того сердитого вождя, который присутствовал в моих видениях, порождённых разговором с Дэвидом: того самого, который так яростно высказывался против идей белой женщины.
Я продолжал наблюдать. Индеец на бегу обернулся к своим преследователям и пустил стрелу в грудь одного из них. Второй, спрыгнув с коня, набросился на него. Оба дрались отчаянно, но, в конце концов, нож солдата глубоко вонзился в горло индейца, и алая кровь хлынула на землю.
Видевший всё это белый мужчина в полном отчаянии принялся умолять женщину бежать прочь вместе с ним, однако, она знаком велела ему оставаться на месте и взять себя в руки.
В этот момент Уильямс впервые увидел возле ближайшего к ним дерева фигуру старого врачевателя: она словно бы колебалась в воздухе, временами становясь расплывчатой.
И тут другой отряд кавалерии выскочил из-за гребня, беспорядочно паля во всё, что попадалось на глаза. Пули поразили и мужчину, и женщину, и индейца, который стоял, вызывающе улыбаясь и даже не пытаясь пригнуться.
Затем, Уильямс увидел мысленным взором вершину одного из холмов, возвышавшихся над полем боя. Какой-то человек наблюдал оттуда за сражением. Он был в одежде из оленьей шкуры, какую носили жители гор, и вёл в поводу вьючного мула.
Посмотрев некоторое время, человек отвернулся и начал спускаться с холма с противоположной стороны – там, где находился водоём с водопадами.
Вскоре он исчез из виду. Я был поражён: значит, битва происходила прямо здесь, в долине, чуть южнее водопадов.
Когда моё внимание вновь обратилось на Уильямса, он заново переживал весь ужас этого кровопролития, этой ненависти.
Он знал, что его пассивность во время войн с индейцами определила условия и надежды его последней, недавно завершившейся жизни, но, как и прежде, не очнулся тогда.
Он снова был вместе со служащим Конгресса и с той женщиной, погибшими рядом, но так и не вспомнил, какова была их миссия.
Уильямс намеревался встретить другого, более молодого человека на вершине холма, в кругу больших деревьев; там его друг должен был очнуться и отправиться в долину на поиски других шестерых, вместе с которыми должен был составить семёрку.
Ей-то и предстояло объединёнными усилиями способствовать избавлению от Страха.
Эта идея, похоже, заставила его обратиться мыслью к более отдалённым временам. Страх был величайшим врагом человечества на всём протяжении его долгой и бурной истории.
Уильямсу, по-видимому, было известно, что нынешняя человеческая культура поляризуется, в этот исторический момент, предоставляя тем, кто стремится к власти, последнюю возможность завладеть ею, использовать новые технологии в собственных целях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Наступление всё равно состоялось бы, и, похоже, этому наступлению суждено было стать последним крупным сражением войны с туземцами на востоке страны.
В палатку вошёл часовой с сообщением для генерала: кто-то из поселенцев просил о немедленной встрече с ним.
Глянув наружу из-под откинутого полога палатки, Уильямс увидел белую женщину, хрупкую, на вид лет тридцати; в глазах у неё стояло отчаяние.
Позже он узнал, что она – дочь миссионера и явилась от имени индейцев с предложением мира, причём, сама подвергалась большому риску, склоняя их к выработке этого предложения.
Однако, генерал отказался принять её. Она кричала, умоляла его выйти из палатки, но он приказал вывести её из лагеря и не подпускать на ружейный выстрел.
Он даже не знал, с чем она приходила, – не знал и не хотел знать. И снова Уильямс промолчал. Ему было известно, что шеф находится под сильным давлением: он уже обещал, что этот, регион будет открыт для экономической экспансии.
Война была необходима сильным мира сего и их политическим союзникам. Что такого особенного выиграли бы они, предоставив поселенцам и индейцам возможность создать свою собственную пограничную культуру?
Нет, им нужно было будущее, подчинённое интересам тех, кто нёс в этот мир надёжность и изобилие. Слишком страшно да и безответственно было позволять решать маленьким людям.
Уильямс знал, что война весьма обрадует железнодорожных и угольных магнатов, а также представителей нарождающегося нефтяного капитала и уж конечно обеспечит его собственное будущее.
Всё, что ему нужно было делать, – это помалкивать и шагать в ногу с остальными. Именно так он и собирался поступить, хотя и протестуя в душе, в отличие от второго заместителя генерала.
Уильямс вспомнил, что тогда, в палатке, бросил издали взгляд на своего коллегу, маленького, слегка прихрамывающего. Никто не знал, почему он хромает. С его ногой было всё в порядке.
Вот уж кто был законченным подпевалой, так это он. Он знал, какие цели преследуют тайные картели, и то, что они делали, было ему по душе, вызывало у него энтузиазм и желание самому стать частью этого.
Но было и кое-что ещё. Так-же, как генерал и другие могущественные люди, этот человек боялся индейцев и желал их изгнания не только потому, что они являлись помехой на пути развития экономики и промышленности, приводившего к опустошению их исконных земель.
Корни этого страха лежали гораздо глубже: исконные обитатели страны являлись носителями некой пугающей идеи, связанной с преображением, во всей полноте владели ею лишь немногие из старейшин, но вся индейская культура была насквозь пропитана этой идеей, властно призывавшей власть имущих измениться, вспомнить иное видение будущего.
Уильямс узнал, что дочери миссионера удалось собрать вместе величайших врачевателей, владевших этим знанием, с тем чтобы они предприняли последнюю попытку объединить его, найти нужные слова, чтобы поделиться им, вновь попробовать объяснить стремительно становящемуся всё более враждебным их народу миру, кто же такие коренные американцы и какие ценности они несут с собой.
В глубине души Уильямс сознавал, что следовало выслушать эту женщину, но, в конце концов, всё-таки промолчал, и генерал одним быстрым движением головы отмел возможность примирения. Приказ о начале битвы был отдан.
Далее Уильямс мысленно увидел ущелье, окружённое густым лесом: место предстоящего сражения.
Кавалерия, перемахнув через гребень холма, неожиданно обрушилась на индейцев. Индейцы отчаянно защищались, обстреливая солдат со скал.
Неподалеку съёжились среди валунов крупный мужчина и белая женщина. Мужчина, совсем ещё молодой, был выпускником университета, служил в Конгрессе и прибыл в эти края только в качестве наблюдателя; близость битвы повергала его в глубокий ужас.
Всё было не так, как он себе представлял. Он занимался экономикой и ничего не знал о насилии.
Он приехал сюда, искренне убеждённый, что белым и индейцам совершенно необязательно враждовать и что экономическое развитие региона вполне может происходить в соответствии с интересами обеих культур.
Вместе с ним в скалах пряталась молодая женщина – та самая, что приходила к палатке генерала. В этот момент она чувствовала себя покинутой, преданной.
Она, знала, что её усилия дали бы результат, если бы только те, кто имел власть, выслушали то, что она могла сказать им об открывающихся возможностях. Но она не собиралась сдаваться, пока с насилием не будет покончено. Она повторяла:
– Это можно исцелить! Это можно исцелить!
Вдруг на склоне, расположенном позади них, двое кавалеристов, пришпорив коней, бросились в погоню за одиноким индейцем.
Присмотревшись, я узнал в нём того сердитого вождя, который присутствовал в моих видениях, порождённых разговором с Дэвидом: того самого, который так яростно высказывался против идей белой женщины.
Я продолжал наблюдать. Индеец на бегу обернулся к своим преследователям и пустил стрелу в грудь одного из них. Второй, спрыгнув с коня, набросился на него. Оба дрались отчаянно, но, в конце концов, нож солдата глубоко вонзился в горло индейца, и алая кровь хлынула на землю.
Видевший всё это белый мужчина в полном отчаянии принялся умолять женщину бежать прочь вместе с ним, однако, она знаком велела ему оставаться на месте и взять себя в руки.
В этот момент Уильямс впервые увидел возле ближайшего к ним дерева фигуру старого врачевателя: она словно бы колебалась в воздухе, временами становясь расплывчатой.
И тут другой отряд кавалерии выскочил из-за гребня, беспорядочно паля во всё, что попадалось на глаза. Пули поразили и мужчину, и женщину, и индейца, который стоял, вызывающе улыбаясь и даже не пытаясь пригнуться.
Затем, Уильямс увидел мысленным взором вершину одного из холмов, возвышавшихся над полем боя. Какой-то человек наблюдал оттуда за сражением. Он был в одежде из оленьей шкуры, какую носили жители гор, и вёл в поводу вьючного мула.
Посмотрев некоторое время, человек отвернулся и начал спускаться с холма с противоположной стороны – там, где находился водоём с водопадами.
Вскоре он исчез из виду. Я был поражён: значит, битва происходила прямо здесь, в долине, чуть южнее водопадов.
Когда моё внимание вновь обратилось на Уильямса, он заново переживал весь ужас этого кровопролития, этой ненависти.
Он знал, что его пассивность во время войн с индейцами определила условия и надежды его последней, недавно завершившейся жизни, но, как и прежде, не очнулся тогда.
Он снова был вместе со служащим Конгресса и с той женщиной, погибшими рядом, но так и не вспомнил, какова была их миссия.
Уильямс намеревался встретить другого, более молодого человека на вершине холма, в кругу больших деревьев; там его друг должен был очнуться и отправиться в долину на поиски других шестерых, вместе с которыми должен был составить семёрку.
Ей-то и предстояло объединёнными усилиями способствовать избавлению от Страха.
Эта идея, похоже, заставила его обратиться мыслью к более отдалённым временам. Страх был величайшим врагом человечества на всём протяжении его долгой и бурной истории.
Уильямсу, по-видимому, было известно, что нынешняя человеческая культура поляризуется, в этот исторический момент, предоставляя тем, кто стремится к власти, последнюю возможность завладеть ею, использовать новые технологии в собственных целях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58