– Мы с тобой, к сожалению, в вопросах медицины полные дилетанты. Ты, правда, великий практик, все закоулки бега знаешь. А скажи, что ты чувствуешь в самые трудные минуты, на сотом километре, например.
– Усталость, полное изнеможение. Уже, кажется, все НЗ израсходовал, сейчас сяду на обочину и буду сутки сидеть. Но самое интересное: эти трудности и дают силы, подвигают тебя потихоньку вперед. Я в такие минуты Артура Лидьярда вспоминаю. Он так примерно пишет, дословно не помню: «Ходьбу я постепенно отверг, она слишком легка. А если упражнение не трудно, от него не будет толку, состояние оно не улучшит». Вот я и стал бегать сверхмарафоны. Если легкие пробежки так полезны, то большие дистанции вообще должны чудеса творить. Пока не буду делать выводов, попробую все на себе, тогда и сделаю открытие. – Мой друг улыбнулся, и я представил, как когда-нибудь он воскликнет на бегу: «Эврика!» И возможно, к своей кандидатской диссертации технократа прибавит солидное изыскание, касающееся медицинской сферы.
Почему бег приравнивается к чудесам? Человек всегда искал гармонию, самый верный ритм во всем. Дыхание наше ритмично, удары сердца тоже подчинены заданной программе. Музыка и стихи понадобились человеку не только для ублажения души, не только как способ самовыражения. Музыка и стихи – это ритм, такт, это неосознанное стремление к гармонии. И бег тоже удивительно строен, он согласует вое в человеке. Если вразнобой работают части единого целого, то механизм быстро изнашивается, разваливается. А бег стал регулятором, дирижером всего нашего существа. Душа, тело, мысли при этом движении вступают в какой-то очень полезный резонанс. Отсюда – радость, которая пронизывает каждое твое сухожилие, каждый нерв, все молекулы твои.

ТРИДЦАТЬ ТРЕТИЙ КИЛОМЕТР
Вот и музыки дождался. Она прилетает откуда-то из глубин парка культуры сюда, на дистанцию, напоминает о ненатужных радостях жизни, о прогулках, не скованных никакими регламентами и графиками, о дыхании, подчиненном только ритму речи или трепетному молчанию. Тихий августовский вечер, время легких откровений, романтических ожиданий. Зрителей почти не осталось вдоль трассы. Лидеры давно миновали эти места, финишировали. А для нас, аутсайдеров, сейчас наступает самое трудное время. Марафон начинается с тридцатого километра. Все, что было до этого – разминка, прогулка, наслаждение. И музыка нисколько не скрашивает терзаний, она раздражает своей умиротворенностью, отвлекает. Я пробегаю то место, где часа полтора назад познакомился с марафонцем из Ташкента Сергухиным. Теперь бы у меня не хватило сил ответить на его рукопожатие. А вот на этом повороте я полтора часа тому назад размышлял о разных стилях бега. Еще несколько сот метров вперед – и опять возвращаются ко мне те самые мысли, что мелькали в сознании именно здесь, когда я без особых усилий бежал первую половину дистанции. Как будто они отпечатались на какой-то части окружающего и вот стали излучать сигнал при моем приближении. А вдруг это можно использовать? Если полтора часа назад мне было здесь легко, силы не истощились, то сейчас, настроясь на нужную волну, я смогу несколько подкрепиться недавними эмоциями, зарядиться своей же энергией, которая аккумулирована где-то здесь…
На что только не надеешься, когда силы и терпение на исходе. Как утопающий за соломинку, хватаюсь за эфемерные фантазии. И, кажется, становится легче, можно бежать чуточку быстрее. В моей руке яблоко, которым угостила старушка возле Киевского вокзала. Держу его крепко, оно стало моим талисманом. Стараюсь все приметы сделать счастливыми, пользоваться любой подмогой, не упускать малейшие поводы для радости и оптимизма. Сил во мне, я уверен, еще много. Надо только найти способ включить их. Какой-то мудрец сказал, что воображение правит миром. Воображу себе, что стартовал всего час назад.
Нет, от объективной действительности никуда не деться. Впереди почти десять километров. Это при моем темпе никак не меньше часа. Теперь уже ясно, что скорость бега гаснет, тлеет мой бег, едва мерцает. Быстрее, чем за три с половиной часа, марафон мне, увы, не пробежать. Наступает расплата за слишком резвое начало, за несдержанность, за нелепый азарт. Хорошо, что теперь меня никто уже не обгоняет, хотя за спиной примерно 150 участников. Все они испытывают сейчас при мерно то же, что и я. Кто-то крикнул мое имя, поворачиваю голову: старый приятель стоит, облокотившись на ограждение трассы, поднимает руку, потрясает крепко сжатым кулаком: «Держись!» Я скорбно киваю головой, шагов пятнадцать бегу с мученической прытью. И снова прозябание.
Впереди показался пункт освежения. На столиках небольшие ванны с холодной водой. Обслуживающие марафон молодые ребята пропитывают водой толстые губки и складывают их на краю стола. Вокруг собралась довольно многочисленная компания марафонцев, тех, кто не очень спешит к финишу. Они обмениваются шутками, ведут себя беззаботно, вольготно, как будто это уже финиш. Я чувствую, если сейчас сделаю хотя бы короткую остановку, то уже вряд ли смогу двинуться с места. Хватаю дрожащей рукой губку, истекающую приятной прохладой, обтираю лицо, шею, выжимаю воду на бедра. Чуть притушил пожар. Не знаю, нужны ли мне сейчас эти водные процедуры. Уже совсем не жарко, солнце давно зашло. Но вдруг поможет холодный душ? Ведь не зря придумали его организаторы. Чуть помогло. Наверное, дело просто в новых ощущениях. Больше всего меня сейчас мучает однообразие движения, наступила полоса сенсорного голода – минимум впечатлений. А в скуке человек чахнет, силы покидают его. Слегка освежился – и веселее стал бег. Но ненадолго хватило этого кажущегося чувства обновления. Метров пятьсот прошлепал, майка влажная, еще ощущаю прохладу, а уныние снова набросило на меня сети. Трогаю рукой мускулы на бедрах, слегка повожу плечами, мотаю головой: если дать нагрузку одним группам мышц, то другие отдыхают быстрее, нежели при абсолютном покое. Даю нагрузку рукам, поднимаю их вверх, делаю несколько энергичных движений… Но ногам от этого легче не становится. Смотрю на ноги, на коленки, на ступни. Странно, они прежние, ничего в них не изменилось, а кажется, что они давно должны были потерять свою обычную структуру, частично раствориться в усталости, бесконечными волнами накатывающей на меня.
И почему я так устал? Ведь раньше бегал по три, по четыре часа подряд и таких мучений не испытывал. Видимо, дополнительная энергия уходит сейчас на состязательство, на заботу о хоть каком-то спортивном престиже. Во время одинокого бега в лесу ты ничем не связан, никакими рамками не ограничен твой темп. А здесь должен подчиняться неким общим законам, ты являешься частью коллектива, пусть произвольного, случайного, но все же налагающего обязательства на каждого, кто получил стартовый номер и вышел на дистанцию. Какие, например, обязательства? Должен вести себя достойно. По тебе зрители могут судить в целом об этом состязании, о марафоне, о беге. В лесу можешь без особых угрызений совести перейти на шаг, коли уж совсем невмоготу. Тут – не имеешь права. Бросишь тень на всех, вызовешь насмешки, а их, насмешек, бедолагам бегунам и без того хватает. Я, откровенно говоря, только сейчас понял этот закон спортивного соревнования.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36