Потом она постаралась припомнить, что же ее настолько огорчило. Со снами вечно что-нибудь не так. Зачастую их просто трудно вспомнить, даже если они возбуждают сильные и глубокие эмоции.
Что же было на этот раз? Смерть мамы или кончина отца, который не прожил без нее и года? Может, воспоминания о той жизни, которая так не похожа на нынешнюю? Прежде всего в Холли-Хаусе она была начисто лишена той любви, которой переполнялась каждая минута в отчем доме. Но нет. Патриция снова аккуратно укрылась простыней до пояса и сложила ладони на животе. Нельзя так распускаться. Она станет презирать себя за слабость. Ведь жалость к себе – бесплодное чувство. Она давным-давно покончила с рыданиями и заткнула все воспоминания в дальний угол. То было прошлое, а это – настоящее. Возможно, будущее принесет что-то совсем иное. Такова жизнь. В свои двадцать два года она поняла, что жизнь непредсказуема. Человек должен жить сегодняшним днем, никогда, даже в самые трудные времена, не отвергая свою мечту и наслаждаясь каждым мгновением в периоды счастья.
Правда, за то время, что она провела тут, счастливых мгновений было слишком мало. Однако над такими вещами не стоило долго раздумывать. Очень жаль, что сны нельзя контролировать. Очень жаль, что порой просыпаешься посреди ночи, зареванная, как младенец, и даже не знаешь точно, отчего.
«Теперь он, должно быть, в спальне миссис Делейни, – подумала Патриция, стремясь переключиться с собственных страдании на другие мысли. – Либо спит, утомившись в се объятиях, либо проделывает как раз то, что должно его утомить». Уж не это ли огорчило ее до такой степени? Не оттого ли она разрыдалась, что Банкрофт не проделывает все это в ее кровати?
Что за странная, ужасная мысль! Грудь у нее как-то странно заныла. Потрогав се, Патриция поняла, что даже сквозь ткань рубашки чувствуется затвердевший сосок. Вдобавок странный жар ощущался между ногами.
– Боже правый, – прошептала она во тьме. Это было начало молитвы, в которую она готова была вложить смущенные извинения и жаркие просьбы о прощении. Но тут же пришлось признать свою неискренность и пообещать, что она снова переступит порог церкви, как только будет готова исповедаться и покаяться. – Что же ты должен думать обо мне? – спросила она Господа.
Господь молчал.
Впервые за долгое время она перестала быть тенью. Всего на несколько минут. Мистер Банкрофт говорил с ней, смотрел на нее, смеялся, оскорблял ее, поцеловал ей руку и поддел ее своим глупым комплиментом о солнечном сиянии. Он назвал ее маленькой птичкой. А что же сделала она? Она отвечала ему, не уступая в остроумии, бранила его, взяла его под руку, и… О да, она должна признать, что унизила его не меньше.
Похоже, она поддалась этому чувству.., ухнула в него с головой. Увы, похоже, она влюбилась.
Глупая женщина! Сумасшедшая женщина! Идиотка!
Она ведь презирала стремление Нэнси к этому ужасному, беспринципному развратнику. И вот теперь сама попалась на ту же удочку. Ужасно! Отвратительно! Ведь он здесь, в этом доме, чтобы ухаживать за Нэнси. Банкрофт женится на ней, по всей видимости, еще этим летом. И тем не менее еще сегодня утром он совокуплялся со служанкой… Увы, надо быть слишком наивной, чтобы поверить, что он лишь целовался с Флосси. А этой ночью он упивается прелестями толстой и определенно сластолюбивой миссис Делейни… Замужней дамы! И все это в доме своего будущего тестя!
Ну есть ли еще на свете такой ловелас?
И все же Патриция была ослеплена, потому что он поинтересовался, кто она такая, и потребовал подробностей. Потому что у него было красивое лицо и неотразимые темно-серые глаза, и мужественная крепкая фигура, и элегантный дорогой костюм. И потому что она ощущала его губы и дыхание на своей руке. Он сказал, что при ее появлении солнечный свет блекнет. Он нарочно дразнил ее чрезмерным, незаслуженным комплиментом, зная, что и на сей раз она ответит так, что сможет его позабавить.
Идиотка! Сумасшедшая! Дура. Патриция напряглась, стараясь придумать для себя еще какие-нибудь определения. Потом снова достала из-под подушки мокрый платочек. Он понадобится ей, когда она наконец перестанет распускать нюни. Она ненавидела этого типа. Мог бы разыграть из себя джентльмена и притвориться, будто не заметил ее на дереве. Мог бы уйти, предоставив ей наслаждаться зрелищем неба в обрамлении дубовой листвы. Так ведь нет же! Надо было обязательно разговориться с нею и заставить в себя влюбиться!
О, как она его ненавидела. Она надеялась, что миссис Делейни совсем ему не понравится. Она ужасно хотела этого.
Миссис Делейни несколько разочаровала его. О нет, без одежды дама оказалась не менее роскошна, чем в платье. При этом она вполне оправдала свою репутацию весьма опытной любовницы, с готовностью исполняя все его прихоти, как бы и где бы он ни захотел. Если бы при этом она могла хоть ненадолго замолчать, то Банкрофт, возможно, до самого конца своего пребывания в Холли-Хаусе довольствовался бы только ею, выбросив из головы три другие кандидатуры.
Но увы, леди слишком любила поболтать. Она не умолкла ни на секунду, пока он раздевал ее и пока она раздевала его. Пока они ласкали друг друга. Пока он укладывался на нее. И после того как они закончили. Вообще-то он никогда не возражал, если ему на ухо шептали какие-нибудь эротические нежности. Ему даже нравилось, когда в самый решающий момент партнерша вскрикивала в экстазе. Это возбуждало его. Он и сам так любил.
Но подробное изложение всего, что случилось за этот день, никак его не устраивало и по-настоящему разочаровало. Миссис Делейни неторопливо перебирала в памяти и комментировала все события, тогда как его тело требовало совершенной отключки сознания. Она повторяла и смаковала каждую сплетню, тогда как он надрывался, чтобы довести леди до такого же безумства, к какому был близок сам. Нет, он не ждал от нее любви – Боже сохрани! – но хотел хотя бы уважения к своим усилиям. Всякий раз, когда Банкрофт взгромождался на ее тело, дама оказывалась на грани экстаза, причем, казалось, довольно искренне, но он никак не мог понять, в чем источник ее бурной страсти. Это было почти совсем как с Флосси и ей подобными. Миссис Делейни нужны были лишь заключительные несколько минут для собственного удовольствия. Впрочем, она вполне готова была подарить ему дополнительное время, лишь бы после он предоставил свои уши в се полное распоряжение.
В течение второй совместно проведенной ночи и, наверное, семи или восьми совокуплений, когда он почти нехотя, устало ласкал роскошное тело, ему все же пришлось прислушаться к ее нескончаемой болтовне. Еще бы! Ведь она принялась с упоением планировать остаток лета – их совместного лета! Предполагалось, что Банкрофт отправится в Брайтон, где мистер Делейни играет какую-то незначительную роль в местном обществе. Да, им придется вести себя довольно сдержанно, но мистер Делейни все равно не станет слишком возмущаться. Похоже, мистера Делейни гораздо сильнее занимали его собственный гардероб и светские сплетни, чем плотские наслаждения. Осень же они проведут в Бате, где живет престарелая тетка миссис Делейни. Не ясно было, куда при этом денется мистер Делейни, но это мало волновало миссис Делейни. Предполагалось, что интрига будет развиваться в Бате до самой зимы, когда они вместе вернутся в Лондон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
Что же было на этот раз? Смерть мамы или кончина отца, который не прожил без нее и года? Может, воспоминания о той жизни, которая так не похожа на нынешнюю? Прежде всего в Холли-Хаусе она была начисто лишена той любви, которой переполнялась каждая минута в отчем доме. Но нет. Патриция снова аккуратно укрылась простыней до пояса и сложила ладони на животе. Нельзя так распускаться. Она станет презирать себя за слабость. Ведь жалость к себе – бесплодное чувство. Она давным-давно покончила с рыданиями и заткнула все воспоминания в дальний угол. То было прошлое, а это – настоящее. Возможно, будущее принесет что-то совсем иное. Такова жизнь. В свои двадцать два года она поняла, что жизнь непредсказуема. Человек должен жить сегодняшним днем, никогда, даже в самые трудные времена, не отвергая свою мечту и наслаждаясь каждым мгновением в периоды счастья.
Правда, за то время, что она провела тут, счастливых мгновений было слишком мало. Однако над такими вещами не стоило долго раздумывать. Очень жаль, что сны нельзя контролировать. Очень жаль, что порой просыпаешься посреди ночи, зареванная, как младенец, и даже не знаешь точно, отчего.
«Теперь он, должно быть, в спальне миссис Делейни, – подумала Патриция, стремясь переключиться с собственных страдании на другие мысли. – Либо спит, утомившись в се объятиях, либо проделывает как раз то, что должно его утомить». Уж не это ли огорчило ее до такой степени? Не оттого ли она разрыдалась, что Банкрофт не проделывает все это в ее кровати?
Что за странная, ужасная мысль! Грудь у нее как-то странно заныла. Потрогав се, Патриция поняла, что даже сквозь ткань рубашки чувствуется затвердевший сосок. Вдобавок странный жар ощущался между ногами.
– Боже правый, – прошептала она во тьме. Это было начало молитвы, в которую она готова была вложить смущенные извинения и жаркие просьбы о прощении. Но тут же пришлось признать свою неискренность и пообещать, что она снова переступит порог церкви, как только будет готова исповедаться и покаяться. – Что же ты должен думать обо мне? – спросила она Господа.
Господь молчал.
Впервые за долгое время она перестала быть тенью. Всего на несколько минут. Мистер Банкрофт говорил с ней, смотрел на нее, смеялся, оскорблял ее, поцеловал ей руку и поддел ее своим глупым комплиментом о солнечном сиянии. Он назвал ее маленькой птичкой. А что же сделала она? Она отвечала ему, не уступая в остроумии, бранила его, взяла его под руку, и… О да, она должна признать, что унизила его не меньше.
Похоже, она поддалась этому чувству.., ухнула в него с головой. Увы, похоже, она влюбилась.
Глупая женщина! Сумасшедшая женщина! Идиотка!
Она ведь презирала стремление Нэнси к этому ужасному, беспринципному развратнику. И вот теперь сама попалась на ту же удочку. Ужасно! Отвратительно! Ведь он здесь, в этом доме, чтобы ухаживать за Нэнси. Банкрофт женится на ней, по всей видимости, еще этим летом. И тем не менее еще сегодня утром он совокуплялся со служанкой… Увы, надо быть слишком наивной, чтобы поверить, что он лишь целовался с Флосси. А этой ночью он упивается прелестями толстой и определенно сластолюбивой миссис Делейни… Замужней дамы! И все это в доме своего будущего тестя!
Ну есть ли еще на свете такой ловелас?
И все же Патриция была ослеплена, потому что он поинтересовался, кто она такая, и потребовал подробностей. Потому что у него было красивое лицо и неотразимые темно-серые глаза, и мужественная крепкая фигура, и элегантный дорогой костюм. И потому что она ощущала его губы и дыхание на своей руке. Он сказал, что при ее появлении солнечный свет блекнет. Он нарочно дразнил ее чрезмерным, незаслуженным комплиментом, зная, что и на сей раз она ответит так, что сможет его позабавить.
Идиотка! Сумасшедшая! Дура. Патриция напряглась, стараясь придумать для себя еще какие-нибудь определения. Потом снова достала из-под подушки мокрый платочек. Он понадобится ей, когда она наконец перестанет распускать нюни. Она ненавидела этого типа. Мог бы разыграть из себя джентльмена и притвориться, будто не заметил ее на дереве. Мог бы уйти, предоставив ей наслаждаться зрелищем неба в обрамлении дубовой листвы. Так ведь нет же! Надо было обязательно разговориться с нею и заставить в себя влюбиться!
О, как она его ненавидела. Она надеялась, что миссис Делейни совсем ему не понравится. Она ужасно хотела этого.
Миссис Делейни несколько разочаровала его. О нет, без одежды дама оказалась не менее роскошна, чем в платье. При этом она вполне оправдала свою репутацию весьма опытной любовницы, с готовностью исполняя все его прихоти, как бы и где бы он ни захотел. Если бы при этом она могла хоть ненадолго замолчать, то Банкрофт, возможно, до самого конца своего пребывания в Холли-Хаусе довольствовался бы только ею, выбросив из головы три другие кандидатуры.
Но увы, леди слишком любила поболтать. Она не умолкла ни на секунду, пока он раздевал ее и пока она раздевала его. Пока они ласкали друг друга. Пока он укладывался на нее. И после того как они закончили. Вообще-то он никогда не возражал, если ему на ухо шептали какие-нибудь эротические нежности. Ему даже нравилось, когда в самый решающий момент партнерша вскрикивала в экстазе. Это возбуждало его. Он и сам так любил.
Но подробное изложение всего, что случилось за этот день, никак его не устраивало и по-настоящему разочаровало. Миссис Делейни неторопливо перебирала в памяти и комментировала все события, тогда как его тело требовало совершенной отключки сознания. Она повторяла и смаковала каждую сплетню, тогда как он надрывался, чтобы довести леди до такого же безумства, к какому был близок сам. Нет, он не ждал от нее любви – Боже сохрани! – но хотел хотя бы уважения к своим усилиям. Всякий раз, когда Банкрофт взгромождался на ее тело, дама оказывалась на грани экстаза, причем, казалось, довольно искренне, но он никак не мог понять, в чем источник ее бурной страсти. Это было почти совсем как с Флосси и ей подобными. Миссис Делейни нужны были лишь заключительные несколько минут для собственного удовольствия. Впрочем, она вполне готова была подарить ему дополнительное время, лишь бы после он предоставил свои уши в се полное распоряжение.
В течение второй совместно проведенной ночи и, наверное, семи или восьми совокуплений, когда он почти нехотя, устало ласкал роскошное тело, ему все же пришлось прислушаться к ее нескончаемой болтовне. Еще бы! Ведь она принялась с упоением планировать остаток лета – их совместного лета! Предполагалось, что Банкрофт отправится в Брайтон, где мистер Делейни играет какую-то незначительную роль в местном обществе. Да, им придется вести себя довольно сдержанно, но мистер Делейни все равно не станет слишком возмущаться. Похоже, мистера Делейни гораздо сильнее занимали его собственный гардероб и светские сплетни, чем плотские наслаждения. Осень же они проведут в Бате, где живет престарелая тетка миссис Делейни. Не ясно было, куда при этом денется мистер Делейни, но это мало волновало миссис Делейни. Предполагалось, что интрига будет развиваться в Бате до самой зимы, когда они вместе вернутся в Лондон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18