Отец хорошо относился к ним, и они любили меня. Я был уверен, что индейцы всегда по-доброму встретят меня и накормят. В тот первый год мне много раз пришлось прибегать к их помощи.
Живя у Кэфри, я научился возделывать огород, и теперь стал покупать или менять семена у чероки. Вскапывал грядки, сажал дыни, картофель, сеял кукурузу. Лес обеспечивал мой стол дичью, ягодами, орехами и корнеплодами.
Было бы неправдой сказать, что я ничего не боялся. По ночам меня охватывал жуткий страх, и я часто плакал, вспоминая маму и желая, чтобы отец поскорее возвратился домой.
В первые годы только мысль об отце, о том, что он скоро вернется, помогала мне выжить. Хотя уже тогда Кэфри был уверен, что отец умер, и не уставал повторять об этом. Понять, откуда в нем такая уверенность, я не мог.
Прошло три года, и я окончательно потерял надежду увидеть отца. И хотя понял это умом, вопреки всему, каждый раз, заслышав стук копыт, выбегал посмотреть, не он ли едет.
Путешествовать в те дни было далеко не безопасно. Везде — на Натчез-Трэйс, Вилднэс-Роуд и Болд-Ноб — путников подстерегали бандиты и убийцы. Покинув свои дома, люди часто исчезали навсегда. И кто мог сказать, что с ними стало?
Некоторые вещи из сундука моей матери мне пришлось обменять на куртку и штаны из оленьей кожи. За шкурки ондатры и рыжей лисы я получал у чероки все, что мне нужно.
Пришел день моего пятнадцатилетия. Мама не испекла мне праздничный пирог. Я сам поджарил яичницу из индюшачьих яиц. Все же день оказался особенным. Именно в этот солнечный день, когда я собирался сесть за стол, на дороге появился Тинкер. Я часто слышал о нем, но видел впервые. Он сел за стол рядом со мной и рассказал все новости. Потом стал иногда заходить ко мне.
Тинкер мало говорил в тот, первый раз, больше осматривался. И я решил показать ему свое хозяйство: хижину, построенную отцом (я очень ею гордился); дорогу, по которой отец ходил к роднику, когда нужно было поливать огород; сосновый лес и речку.
Тинкер подмечал все, но время от времени задавал вопросы, которые приводили меня в замешательство. Особенно насчет золота.
Однажды он спросил, есть ли у меня золотые монеты, заметив, что за золото сможет кое-что достать.
И я рассказал ему, как все наше золото досталось Вилли Кэфри, а Тинкер попросил меня подробнее обрисовать, как выглядели эти монеты.
— Твой отец, — сказал он, — должно быть, много путешествовал.
— Сэкетты не особенно любили путешествовать, — ответил я, — но говорят, что много лет назад, прежде чем поселиться в Колонии, большинство их были моряками.
— Как твой отец?
— Отец? Никогда не слышал ничего подобного.
Тинкер указал на узел, который я завязал на веревке.
— Хороший тугой узел. Отец научил тебя этому?
— Конечно. Называется беседочный узел. Он научил меня завязывать узлы, прежде чем писать. Двойной, беседочный, корабельный — я знаю все виды узлов.
— Морских узлов, — уточнил Тинкер.
— Думаю, что не только моряки умеют завязывать узлы.
Кроме мешка кукурузной муки, старого сундука, где хранились вещи моей матери, отцовской винтовки «баллард», да садовых инструментов, в хижине ничего не было.
В сундуке хранилась небольшая шкатулка — восемь дюймов в длину и четыре в ширину, — сделанная из тикового дерева. В ней мать держала семейные бумаги и кое-какие безделушки, имевшие для нее какую-то ценность.
«Баллард» — старое, никуда негодное ружье, с ним нечего делать на Западе. Поэтому я решил обменять его сразу, как только продам мельницу, или же при первом удобном случае. Если я встречусь с бандитами или дикими индейцами, то мне нужно новое, настоящее ружье.
Сейчас Тинкер сидел у костра и курил. Наконец огонек его трубки погас, и он произнес:
— Мы отправимся на рассвете. Устраивает?
Мне предложение понравилось. Наступил рассвет, и мы спустились с гор в последний раз.
По дороге я остановился и оглянулся. Горные вершины окутывал легкий туман, скрывая от глаз мою хижину. Я знал, что она там, за деревьями, и понял, что никогда больше не увижу ни ее, ни могилу матери, которую отец вырыл под высокой сосной. Какая-то важная часть моей жизни осталась позади. Наверное, и мой отец думал так же, покидая этот край.
Мы миновали последний поворот, и мои горы исчезли из виду. Перед нами лежал Кроссинг, и я бросил последний взгляд на место, где родился.
Глава 2
Накрапывал мелкий дождь, когда мы прибыли в Кроссинг. Там я сторговался с хозяином лавки, уступив ему дробилку для кукурузы за одноглазую, с больными ногами кобылу.
Ни один человек на Западе не сможет разбогатеть, не прикладывая к этому усилий. Я собирался стать богатым и составил план. Каждый, кто хочет преуспеть, рассудил я, должен прежде всего заботиться о приросте. Пусть моя кобыла принесет жеребенка. Но сначала ее надо подкормить. Я огородил место на лугу и выпустил там мою красотку.
Тинкер возмутился моим поступком.
— Хвастался, что умеешь торговать, — негодовал он. — Ну и что ты будешь теперь делать с этой больной, одноглазой клячей?
Что касается меня, то я просто улыбнулся в ответ. Уже давно я мечтал заполучить эту кобылу.
— Ты слышал когда-нибудь о Хайленд Бэй?
— О той легендарной беговой лошади? В горах только о ней и говорили. Но она сломала ногу, и ее пристрелили.
— Семь или восемь лет назад Хайленд Бэй могла обогнать любого коня в наших местах и много раз побеждала на скачках в долине.
— Ну, помню.
— Как-то Хайленд Бэй вырвалась и убежала на соседнее пастбище. Обычный низкорослый конь, учуяв ее, сломал забор и бросился за ней.
— Уж не думаешь ли ты, что твоя, ничего не стоящая кляча и есть ее жеребенок?
— Уверен в этом. Фактически я присутствовал при ее рождении. Старый Хейвуд, владелец Хайленд Бэй, был настолько глуп, что подарил жеребенка своему работнику.
Тинкер задумчиво посмотрел на меня.
— Итак, ты взял эту одноглазую тварь только потому, что считаешь ее жеребенком Хайленд Бэй? И что ты теперь собираешься делать?
— Я слышал, что индейцы и мексиканцы держат сильных лошадей для скачек. У меня будет мул, который по резвости превзойдет любую лошадь.
— И ты надеешься на свою кобылу? — усмехнулся Тинкер.
— На ее потомство, — сказал я. — Если найти хорошего производителя, то можно получить отличного мула.
Мы сидели на берегу, наблюдая за кобылой, пасущейся на зеленом лугу, и, помолчав немного, я добавил:
— Должник обязан так или иначе расплатиться! Не знаешь, где Кэфри держит своего племенного осла?
Мой приятель ничего не ответил и после недолгой паузы произнес:
— Никогда еще мулы не участвовали в скачках.
— Тинкер, если кто-то устраивает скачки, то кто-то другой делает ставки. Например, здесь, в горах, готовы поставить хоть на корову, — учти, многие мулы бегут гораздо быстрее, чем лошадь, хотя мало кто верит в это. Но я сам видел. К тому же те единицы знатоков, которые знают толк в мулах, рассказывали мне.
Осел Кэфри считался производителем самых лучших мулов. Он был настолько силен, что мог убить жеребенка или человека. До наступления темноты мы спрятались в густых зарослях кизила и ивы, как раз напротив пастбища Кэфри.
По пастбищу гулял ветер, и время от времени осел чуял запах кобылы. Не имея возможности приблизиться к ней, он носился, вскидывая голову, озирался по сторонам.
— Хорошо, что мы остановились в этой деревне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33