– Тогда пойди спроси разрешения у мамы и собирайся.
– Мама на студии и вернется очень поздно. У них сейчас монтажно-тонировочный период, – сказал я.
– А что это такое? – спросил Андрей Николаевич.
– А это когда фильм весь уже отснят, его начинают склеивать и озвучивать, и мама всегда возвращается очень поздно. Но я ей обычно звоню на студию и сообщаю, что пришел из школы, или что разогрел обед, или сделал уроки, или ложусь спать... В общем, держу ее в курсе...
– Прекрасно, – сказал Андрей Николаевич. – Вот и введи маму в курс нашего похода в цирк.
Я снял трубку телефона, набрал номер студии и попросил монтажную.
– Монтажная, – ответил кто-то.
– Попросите, пожалуйста, Цветкову! – крикнул я.
– Одну минуточку, – ответила монтажная, и я услышал, как чей-то голос прокричал: – Катюша, вас, кажется, Вовка требует! – И потом опять громко в трубку: – Вовка, это ты?
– Я.
– Привет! Сейчас мама подойдет...
Кто это был, понятия не имею. Но тут трубку взяла мама. Она могла бы даже ничего не говорить и молчать как рыба, а я все равно бы узнал, что это она. Я ее дыхание знаю.
– Мам! – сказал я и вдруг ужасно испугался, что она мне не разрешит пойти в цирк. – Можно мне пойти в цирк с Мишкой и с Андрей Николаевичем?
– А обедать? – спросила мама.
– Я уже.
– А уроки?
– Все в порядке...
– Ох, Вовка... – с сомнением протянула мама.
– Клянусь! – сказал я.
– Иди, – сказала мама.
– Спасибо, ма!!!
– Дай мне только на секунду Андрея Николаевича.
– Сейчас.
Я положил трубку на столик и крикнул:
– Андрей Николаевич! Вас мама на секунду к телефону просит.
Андрей Николаевич подошел и взял трубку:
– Екатерина Павловна? Добрый день. Вы отпускаете Вовку?.. Хорошо... Обязательно... Конечно!.. Нет... Да... А он знает, где эти брюки? Хорошо... Не волнуйтесь, всего хорошего!
Он положил трубку и повернулся ко мне:
– Иди помойся, особенно шею, надень синие брюки и серую шерстяную рубашку и не забудь почистить ботинки. Понял?
– Понял! – ответил я и побежал в ванную. Но если говорить честно, то понял я всего наполовину. Про синие брюки и серую рубашку могла сказать только мама, а вот про шею и ботинки?.. От кого же я все-таки получил указание вымыть шею и вычистить ботинки? Неужели?.. Занятно...
Андрей Николаевич купил нам программу и апельсины, усадил нас в ложу и сказал:
– Вы, братцы, посидите немного, а я смотаюсь к директору цирка. Он меня зачем-то просил зайти. Я к концу пролога освобожусь и прибегу к вам.
– Какого пролога? – спросил Мишка.
– Увидишь, – ответил Андрей Николаевич и ушел.
– Вовка, – сказал Мишка, – давай поменяемся местами. Мне оркестр плохо видно...
– Перебьешься, – ответил я. – Тут тебе не филармония, тут тебе цирк. Тут тебе на арену смотреть нужно, а не на оркестр.
Мишкина бабушка один раз водила нас в филармонию, и мне там было ужасно скучно, а Мишка после этого даже свинкой заболел. Сегодня – филармония, назавтра – свинка.
– Ладно-ладно, – засопел Мишка. – Попросишь что-нибудь у меня!..
– Не ной, нюня... – сказал я и уступил ему свое место.
Не потому что боялся, что он мне когда-нибудь в чем-нибудь откажет, а просто я знал, как у Мишки из-за ерунды может испортиться настроение. Вот я ему и уступил свое место.
И как раз в это время потух весь свет и оркестр как рявкнул, как рявкнул. Такой красивый-красивый марш, я его в каком-то кино слышал. И сразу же включился свет, но не такой, как был раньше, а яркий до того, что все показалось мне белым.
Распахнулся занавес, и на арену быстрыми шагами вышел человек во фраке. Как только он остановился, оркестр замолчал.
– Акробаты-эксцентрики! – крикнул человек во фраке. – Артисты Почиваловы!!! – И оркестр заиграл уже не марш.
– Что он сказал? – повернулся ко мне Мишка. Я не ответил.
И до самого антракта было много интересных номеров, и Мишка все время вертелся и спрашивал меня: «Ну как? Здорово, да?!» И я иногда говорил: «Здорово!» – а иногда и совсем не отвечал ему, потому что было действительно так здорово, что можно было не спрашивать.
Правда, перед самым концом первого отделения случилась маленькая неприятность. Мишка довертелся и нечаянно уронил программку вниз, в партер. Кому-то на голову. То, что на голову, это точно. Потому что мы слышали, как внизу под нашей ложей кто-то возмущенно произнес:
– Хулиганство какое!..
– Подумаешь, «хулиганство»!.. – шепнул я Мишке. – Программка же...
Мишка осторожно промолчал.
Мы сделали вид, что это программка не наша, и стали громко аплодировать одной девчонке, лет двенадцати, которую в этот момент на арене перебрасывали трое взрослых. Мне ужасно захотелось узнать, как называется этот номер и фамилию артистов, но я вспомнил, что программки у нас уже нет, и с досады щелкнул Мишку по затылку.
– Чего ты?! – обиженно повернулся ко мне Мишка.
– Растяпа!.. – зашипел я. – Уронил программку!..
– Да она вее равно испорченная была... – виновато пробормотал Мишка.
– Чем же это она испорченная была? – не поверил я ему.
– Я в нее с самого начала корки от апельсина завернул... – испуганно оглядываясь, прошептал Мишка.
А я-то думал, чего там этот внизу ругается!.. И тут как раз объявили антракт. Пришел Андрей Николаевич и говорит:
– Ну, как вы здесь?
Мишка посмотрел на меня, и я решил насчет программки Андрею Николаевичу ничего не говорить, а только сказал:
– Порядок!
Мишка обрадовался и тоже сказал:
– Здорово, Андрей Николаевич! Очень здорово!
Андрей Николаевич поправил мне воротник рубашки и сказал:
– Ну вот и прекрасно! А теперь, мои дорогие юные зрители, я приглашаю вас за кулисы!.. Вперед! «Молодым везде у нас дорога», – пропел Андрей Николаевич и подтолкнул нас к выходу.
Мне стало удивительно хорошо и весело, и я тоже пропел:
– «Старикам везде у нас почет»!.. – И тут же понял, что сморозил глупость! Права мама, бестактное я существо... – Это я не про вас... – тихо сказал я Андрею Николаевичу и взял его за руку. – Это я вообще...
– Я так и понял, – тоже тихо сказал Андрей Николаевич и громко крикнул идущему впереди Мишке: – Осторожней, Мишка! Там за поворотом еще ступеньки!..
Глава шестая
А вы бывали за кулисами?
За кулисами было ужасно интересно! Как только мы там очутились, начали происходить чудеса. Я с трудом, например, узнал разные цирковые аппараты, которые только что видел на арене. Здесь, при тусклом освещении, они уже не были такими сказочно красивыми и таинственными, как там во время выступления. Там они сочетались с яркими костюмами и красивыми лицами артистов и, что самое главное, с музыкой. Здесь всего этого не было, аппаратура лежала разобранная и какая-то усталая, с провисшими веревками и тросами. И конечно, ни о какой сказочности речи быть не могло! Дерево казалось деревом, сталь сталью, а пеньковая веревка – обыкновенной пеньковой веревкой...
И артисты очень изменились. Во-первых, на них были надеты халаты. У кого махровые, у кого простые черные сатиновые, как у Кирилла Степановича, нашего преподавателя по труду. А во-вторых, они оказались не такими уж красивыми. Обыкновенные люди. Тоже усталые, как и их аппаратура. У всех были очень грубо подведены глаза и рот, и от этого вблизи они казались грустными-грустными. Мы с Мишкой просто удивились, как мы всего этого не заметили на арене!
И все были заняты. Кто водил запыхавшихся лошадей, кто укрывал свои аппараты чехлами, а кто-то ругался на весь полукруглый закулисный коридор:
1 2 3 4 5 6 7 8 9