«Контролер!»
Надсадный «Ох» рессор просевших,
Неспешно мне годами певших
О невеселой, тяжкой доле
И жизни, что идет в неволе.
Но мы, не жившие на свете,
Малы умом, что наши дети.
Нам мнится: песня не для нас,
Мы здесь случайно в этот час.
А так прикинуть без прикрас
В закатный наш осенний час
И взвесить жизни урожай…
Достанет вам на каравай?
* * *
Работал разный там народ.
Вкраплялся откровенный сброд:
Украсть, подраться и напиться,
И, словно кот шкодливый, смыться.
Тогда с работой было просто -
Штат всей страны был не по росту.
Но пять-шесть сроков – не медали,
А здесь им двери открывали.
Бывали драки, пьяный спор,
И поножовщины напор
У складов с мелом неприметных…
Я избегал тех мест заветных.
Но были кремни-мужики,
О них не скажешь, что «жуки».
Могли за смену два вагона
Муки скидать без слов трезвона.
И так же прочно, деловито,
Ухватисто и шито-крыто,
Но и без спешки, с расстановкой,
«Кончали» тару с белой пробкой.
Молчали мирно так, уютно.
Бытовка. Шкафчики каютно
Их обрамляли уголок -
Получка, душ и праздник в срок.
* * *
Скажите: «Мало им для счастья…»
А где грань солнца и ненастья?
Да обратитесь хоть к себе:
Нужна ли вам вся жизнь в борьбе?
Не все ж бойцы… Недолго – можем.
И кости старые погложем,
Но станем несколько лютей
И как бы мягче – позверей.
И неприязнь сосед внушает:
Чего он дверь свою строгает…
Мы извести себя готовы,
Чтоб недруг наш надел оковы.
(Ах, Александр Сергеич Пушкин,
Ведь Ваши рифмы, как игрушки.
И, каюсь, взял, не удержался -
Сравнить я нравы попытался.
У Вас: «друзья… надеть оковы».
У нас: «друзьям» слог ныне новый.
Во время Ваше слово «честь»
Шло чаще в ход. У нас – «поесть».
Людские мы поправ понятья,
Гранитный крест несем заклятья.
Продавлен след… Мозги в тумане…
Саднит душа… Греха гвоздь в ране.)
И каждый бьется не на шутку,
Как пес цепной, забравшись в будку.
Остервенело огрызаясь,
Быть обойденным опасаясь.
Смутны настали времена.
(Кто вденет ноги в стремена?…)
Призыв «Спасайся в одиночку»,
Пожалуй, будет точка в точку.
И сразу все его поймут
Спасать, чем животы живут.
И не о нравственном познанье
Речь поведут – недоеданье.
Чем провинилась ваша мать,
Чьи думы только как достать,
Как накормить, во что одеть,
Обуть, прикрыть – ну надо ведь!
…А в общем, жизнь для философий
Дает изрядно. И утопий
Счас можно ворохи наместь,
Да мимо все. Охота есть.
Нет тормозов. Вот это страшно.
Всяк по себе – уже опасно.
А неумен, голодный, злой,
Труслив, но жаден… Бог ты мой!…
Не все, согласен. Индивиды
Есть до сих пор, но инвалиды
Души, мозгов необычайно
Порасплодились. Что, случайно?
Случайной жизни не бывает,
Из моря рек не вытекает.
Вы в дней сплошном круговороте
Все время сеете и жнете.
Веселый экскурс закруглив,
Сравним, как яблока налив
Вбирает соки все подряд…
Но только здесь, увы, не сад.
* * *
Так чем питались корешки,
Что за делишки в гумус шли,
Под слой пролетных наших лет
Заглянем – вдруг найдем ответ.
* * *
Труд на износ. Гроши платили.
Бывало, кости даже ныли.
И понимал я – обирают.
За что – теперь младенцы знают.
Но я ругался с мастерами,
Хитрил, халтурил, слал их к маме
Не потому, что был плохой,
Раз вы мне так – и я такой.
Вот случай. Как вагон ячменной
Муки (глаза сорит отменно)
Пришлось зимою выгружать
Рублей за десять, не соврать.
Да, кстати, россыпь, не в мешках.
Лежал до крыши тяжкий прах.
Само собою, напахался.
И то – червонец! Постарался…
А в бухгалтерии наряд
На два рубля… Я не был рад:
Дня три глаза с муки кровили,
И два рубля – вы б тоже взвыли.
Я так ругался первый раз.
Не деньги жаль, но в этот час
Я ощутил плевки нам в души,
И тухлость слов, что лезли в уши.
Я до сих пор ту помню …
(Легко рифмуется с «Минерву»).
Пацан, четырнадцать годков…
Да совесть спит в таких без снов.
И этих шавок бухгалтерий,
Гор-рай-жилкомов, новых мэрий
Не вырезать, не утопить:
Хозяин есть, и шавке быть.
Еще штришок и, в общем, хватит
Обилья трудовых понятий
О совести, рабочей чести…
Сорняк с цветком взрастает вместе.
Тащили все подряд с завода
(Ох, незатейлива природа!).
С овцы паршивой что возьмешь -
Так, комбикорма наберешь.
Но за забором что творилось,
Вам в детских снах бы не приснилось.
Вниманье! Там была продбаза
(Еда мила любому глазу).
И даже я там подкормился,
Свои пьяны – и я годился.
Легло бы на плечи мне прочно,
Груз тянут ноги денно, нощно.
Бродяг в котельной разговоры,
Бичей неконченые споры
О правде жизни на земле…
А рядом пар сипит в котле.
И про детей своих далеких,
И бывших жен, таких жестоких,
Непонимании людей,
Несправедливости судей,
О сроках, паспортах забытых,
И о начальниках сердитых…
Чего я только не узнал,
Пока вагоны с ними ждал.
* * *
Но если честно, то до срока
Досталась тех ночей морока.
Подряд две смены многовато.
Пульс двадцать восемь, ноги – вата…
Без всяких шуток. Испугался,
Когда до цифры досчитался.
Запомнив озаренье нови:
На каждый год – два тика крови.
Мой друг, напарник по работе,
С ним задыхались вместе в шроте,
Постарше был, но все пацан,
И тот же сердца злой канкан.
Я вспомнил год назад у гроба:
Морозно, ночь и два сугроба
Дрожжей белковых под вагоном.
Мешки-каменья рвем со стоном.
Семь-восемь ходок и валюсь
На грязный снег, не отдышусь.
И сна провал, и Витя громко:
«Очнись!» – в ночи скрип рельсов тонко.
* * *
Мне дальше жить – ему лежать.
Мне крест нести – ему не встать.
И будто голос до сих пор:
«Эх, Витя-Витя… Сдал мотор».
* * *
Вопрос: чего я надрывался
И за мешки, как клещ, цеплялся?
Работать мог бы и в тепле
Или полегче – при метле.
Но это было б слишком просто
В стране чудес, где штампик ГОСТа
Лежит на душах и мозгах,
Делах, поступках, вещих снах.
В стране «Артека» и «Орленка»
Как символ, берегли ребенка.
И лишь с шестнадцати годков
Не брать, нести мог в отчий кров.
(Но если вас научат брать,
И государство будет врать,
Что все для вас и все открыто,
Что вам отцов укор сердитый?)
И ясно, там, где потеплей,
Мне шиш казали из дверей.
А где ручонок не хватало,
Там нужен был, и лет не мало.
Я расскажу (как вам понять…).
Грузили дуст вагонов пять.
Там, где потел и дуст попал,
Он кожу,как когтями рвал.
А где потел, вы догадайтесь.
Жара за тридцать (улыбайтесь,
Но я на йоту не соврал).
К тому ж мешки еще таскал.
* * *
Все, утомила тема эта.
Добавлю я, тех лет примета,
Слова и жизнь – один чулок,
Но наизнанку, в этом сок.
* * *
Нутро меняется неброско.
Нас жизнь формует, как из воска.
Не торопясь, но каждый день.
Год прочь, и на – былого тень.
Я понял это, с Витей встретив
Друзей-спортсменов, их приметив
По оживленному веселью…
Зима сочилась с крыш капелью.
Ну, шел в кирзе, неторопливо,
Мыслишек куцых нить лениво
Вилась в подсчетах тонн, вагонов
И бухгалтерии препонов.
Наш шаг размечен ожиданьем
На смену – минимум – заданьем.
Я знал, кувшин моих силенок
К концу работы станет звонок.
Друзья же веселы, довольны.
Сравниться с ними – малахольный.
Их жизнь – туман прошедших грез…
«В команду мне… – Во чушь понес!»
Но мал-помалу все же понял,
Да случай был, до яви пронял.
Пройдут года, и все вагоны,
Пыль, грязь и быдлости кордоны?
1 2 3 4 5 6 7 8 9
Надсадный «Ох» рессор просевших,
Неспешно мне годами певших
О невеселой, тяжкой доле
И жизни, что идет в неволе.
Но мы, не жившие на свете,
Малы умом, что наши дети.
Нам мнится: песня не для нас,
Мы здесь случайно в этот час.
А так прикинуть без прикрас
В закатный наш осенний час
И взвесить жизни урожай…
Достанет вам на каравай?
* * *
Работал разный там народ.
Вкраплялся откровенный сброд:
Украсть, подраться и напиться,
И, словно кот шкодливый, смыться.
Тогда с работой было просто -
Штат всей страны был не по росту.
Но пять-шесть сроков – не медали,
А здесь им двери открывали.
Бывали драки, пьяный спор,
И поножовщины напор
У складов с мелом неприметных…
Я избегал тех мест заветных.
Но были кремни-мужики,
О них не скажешь, что «жуки».
Могли за смену два вагона
Муки скидать без слов трезвона.
И так же прочно, деловито,
Ухватисто и шито-крыто,
Но и без спешки, с расстановкой,
«Кончали» тару с белой пробкой.
Молчали мирно так, уютно.
Бытовка. Шкафчики каютно
Их обрамляли уголок -
Получка, душ и праздник в срок.
* * *
Скажите: «Мало им для счастья…»
А где грань солнца и ненастья?
Да обратитесь хоть к себе:
Нужна ли вам вся жизнь в борьбе?
Не все ж бойцы… Недолго – можем.
И кости старые погложем,
Но станем несколько лютей
И как бы мягче – позверей.
И неприязнь сосед внушает:
Чего он дверь свою строгает…
Мы извести себя готовы,
Чтоб недруг наш надел оковы.
(Ах, Александр Сергеич Пушкин,
Ведь Ваши рифмы, как игрушки.
И, каюсь, взял, не удержался -
Сравнить я нравы попытался.
У Вас: «друзья… надеть оковы».
У нас: «друзьям» слог ныне новый.
Во время Ваше слово «честь»
Шло чаще в ход. У нас – «поесть».
Людские мы поправ понятья,
Гранитный крест несем заклятья.
Продавлен след… Мозги в тумане…
Саднит душа… Греха гвоздь в ране.)
И каждый бьется не на шутку,
Как пес цепной, забравшись в будку.
Остервенело огрызаясь,
Быть обойденным опасаясь.
Смутны настали времена.
(Кто вденет ноги в стремена?…)
Призыв «Спасайся в одиночку»,
Пожалуй, будет точка в точку.
И сразу все его поймут
Спасать, чем животы живут.
И не о нравственном познанье
Речь поведут – недоеданье.
Чем провинилась ваша мать,
Чьи думы только как достать,
Как накормить, во что одеть,
Обуть, прикрыть – ну надо ведь!
…А в общем, жизнь для философий
Дает изрядно. И утопий
Счас можно ворохи наместь,
Да мимо все. Охота есть.
Нет тормозов. Вот это страшно.
Всяк по себе – уже опасно.
А неумен, голодный, злой,
Труслив, но жаден… Бог ты мой!…
Не все, согласен. Индивиды
Есть до сих пор, но инвалиды
Души, мозгов необычайно
Порасплодились. Что, случайно?
Случайной жизни не бывает,
Из моря рек не вытекает.
Вы в дней сплошном круговороте
Все время сеете и жнете.
Веселый экскурс закруглив,
Сравним, как яблока налив
Вбирает соки все подряд…
Но только здесь, увы, не сад.
* * *
Так чем питались корешки,
Что за делишки в гумус шли,
Под слой пролетных наших лет
Заглянем – вдруг найдем ответ.
* * *
Труд на износ. Гроши платили.
Бывало, кости даже ныли.
И понимал я – обирают.
За что – теперь младенцы знают.
Но я ругался с мастерами,
Хитрил, халтурил, слал их к маме
Не потому, что был плохой,
Раз вы мне так – и я такой.
Вот случай. Как вагон ячменной
Муки (глаза сорит отменно)
Пришлось зимою выгружать
Рублей за десять, не соврать.
Да, кстати, россыпь, не в мешках.
Лежал до крыши тяжкий прах.
Само собою, напахался.
И то – червонец! Постарался…
А в бухгалтерии наряд
На два рубля… Я не был рад:
Дня три глаза с муки кровили,
И два рубля – вы б тоже взвыли.
Я так ругался первый раз.
Не деньги жаль, но в этот час
Я ощутил плевки нам в души,
И тухлость слов, что лезли в уши.
Я до сих пор ту помню …
(Легко рифмуется с «Минерву»).
Пацан, четырнадцать годков…
Да совесть спит в таких без снов.
И этих шавок бухгалтерий,
Гор-рай-жилкомов, новых мэрий
Не вырезать, не утопить:
Хозяин есть, и шавке быть.
Еще штришок и, в общем, хватит
Обилья трудовых понятий
О совести, рабочей чести…
Сорняк с цветком взрастает вместе.
Тащили все подряд с завода
(Ох, незатейлива природа!).
С овцы паршивой что возьмешь -
Так, комбикорма наберешь.
Но за забором что творилось,
Вам в детских снах бы не приснилось.
Вниманье! Там была продбаза
(Еда мила любому глазу).
И даже я там подкормился,
Свои пьяны – и я годился.
Легло бы на плечи мне прочно,
Груз тянут ноги денно, нощно.
Бродяг в котельной разговоры,
Бичей неконченые споры
О правде жизни на земле…
А рядом пар сипит в котле.
И про детей своих далеких,
И бывших жен, таких жестоких,
Непонимании людей,
Несправедливости судей,
О сроках, паспортах забытых,
И о начальниках сердитых…
Чего я только не узнал,
Пока вагоны с ними ждал.
* * *
Но если честно, то до срока
Досталась тех ночей морока.
Подряд две смены многовато.
Пульс двадцать восемь, ноги – вата…
Без всяких шуток. Испугался,
Когда до цифры досчитался.
Запомнив озаренье нови:
На каждый год – два тика крови.
Мой друг, напарник по работе,
С ним задыхались вместе в шроте,
Постарше был, но все пацан,
И тот же сердца злой канкан.
Я вспомнил год назад у гроба:
Морозно, ночь и два сугроба
Дрожжей белковых под вагоном.
Мешки-каменья рвем со стоном.
Семь-восемь ходок и валюсь
На грязный снег, не отдышусь.
И сна провал, и Витя громко:
«Очнись!» – в ночи скрип рельсов тонко.
* * *
Мне дальше жить – ему лежать.
Мне крест нести – ему не встать.
И будто голос до сих пор:
«Эх, Витя-Витя… Сдал мотор».
* * *
Вопрос: чего я надрывался
И за мешки, как клещ, цеплялся?
Работать мог бы и в тепле
Или полегче – при метле.
Но это было б слишком просто
В стране чудес, где штампик ГОСТа
Лежит на душах и мозгах,
Делах, поступках, вещих снах.
В стране «Артека» и «Орленка»
Как символ, берегли ребенка.
И лишь с шестнадцати годков
Не брать, нести мог в отчий кров.
(Но если вас научат брать,
И государство будет врать,
Что все для вас и все открыто,
Что вам отцов укор сердитый?)
И ясно, там, где потеплей,
Мне шиш казали из дверей.
А где ручонок не хватало,
Там нужен был, и лет не мало.
Я расскажу (как вам понять…).
Грузили дуст вагонов пять.
Там, где потел и дуст попал,
Он кожу,как когтями рвал.
А где потел, вы догадайтесь.
Жара за тридцать (улыбайтесь,
Но я на йоту не соврал).
К тому ж мешки еще таскал.
* * *
Все, утомила тема эта.
Добавлю я, тех лет примета,
Слова и жизнь – один чулок,
Но наизнанку, в этом сок.
* * *
Нутро меняется неброско.
Нас жизнь формует, как из воска.
Не торопясь, но каждый день.
Год прочь, и на – былого тень.
Я понял это, с Витей встретив
Друзей-спортсменов, их приметив
По оживленному веселью…
Зима сочилась с крыш капелью.
Ну, шел в кирзе, неторопливо,
Мыслишек куцых нить лениво
Вилась в подсчетах тонн, вагонов
И бухгалтерии препонов.
Наш шаг размечен ожиданьем
На смену – минимум – заданьем.
Я знал, кувшин моих силенок
К концу работы станет звонок.
Друзья же веселы, довольны.
Сравниться с ними – малахольный.
Их жизнь – туман прошедших грез…
«В команду мне… – Во чушь понес!»
Но мал-помалу все же понял,
Да случай был, до яви пронял.
Пройдут года, и все вагоны,
Пыль, грязь и быдлости кордоны?
1 2 3 4 5 6 7 8 9