– Теперь приходится считаться с такими тенденциями. Командиры должны действовать решительно и восстановить порядок, – так реагировал всегда прямолинейный Шмидт на признаки разложения. Гейтц последовал требованию Шмидта. О его приказе по VTII армейскому корпусу я узнал от начальника нашего оперативного отдела. Я до сих пор помню, что каждый абзац начинался словами: «Будет расстрелян…» – и далее следовал перечень преступлений: «… кто без приказа оставит позиции, кто не выполнит приказа, кто установит связь с противником» – и так далее.
Паулюс был рассудительнее.
– Не следует забывать, что пережили эти солдаты за последние недели. Если бы они снова могли хоть раз сытно поесть и выспаться, они смотрели бы на все другими глазами, – сказал командующий.
– Разумеется, господин генерал, это тоже играет определенную роль, – заметил я. – Но, мне кажется, здесь имеет место нечто большее. В разговорах с молодыми солдатами и офицерами я всякий раз сталкиваюсь со следующим явлением: солдаты глубоко разочарованы. Они уже не верят, что сражаются за правое дело. В школе, дома, в гитлерюгенде, в НСДАП и вермахте им было привито чувство величия борьбы ради благородной цели.
Они верили в фюрера, доверяли ему, жертвовали жизнью. Теперь они узнали, что их обманули, что на их доверие отвечают ложью. Это чрезвычайно мучительный процесс, во многих случаях неизбежно ведущий к ослаблению дисциплины.
– Если вы имеете в виду молодых людей, это в той или иной степени верно. Однако симптомы разложения есть и среди людей старшего возраста.
– Документ сообщает еще кое о чем. Указывается, будто каждую ночь из расположения противника немцы через мощную говорящую установку призывают наших солдат прекратить сопротивление, так как оно бесполезно. Гитлер якобы предал 6-ю армию. Он пожертвовал ею ради своего престижа, – доложил я Паулюсу.
– Это работа немецких коммунистов, эмигрировавших в Россию, – сказал командующий. – Из сброшенных листовок нам известны имена Ульбрихта, бывшего депутата рейхстага от КГТГ, и писателей Вейнерта и Бределя, тоже коммунистов. Пока я не придаю этой пропаганде слишком большого значения. Конечно, мы должны быть настороже, чтобы не проявлялось радикальных настроений. Пока достаточно, если мы будем указывать на то, что речь идет о вражеской пропаганде, цель которой – сломить нашу стойкость. В остальном нам следует и дальше поддерживать надежду на освобождение из окружения.
Поддерживать надежду на освобождение, в которое не верит сам командующий! Разве это не то же самое, что делали Гитлер и генеральный штаб? Ложь в ответ на доверие? Может ли командующий армией идти таким путем? Когда вокруг смерть и страдание, есть ли в этом что-либо общее с солдатским долгом и повиновением? Эти вопросы возникли не только у меня, но и у Паулюса. Однако они не привели ни к каким реальным последствиям. Верх одержало стремление держаться до конца.
В этом заключается соучастие в преступлении генерала Паулюса и всей военной верхушки 6-й армии – соучастие в преступлении с точки зрения исторической, военной и просто человеческой.
Повышения и награды
Верховное командование вермахта на свой лад поощрило Паулюса за его решение держаться стойко. В конце декабря пришла радиограмма управления кадров сухопутных сил. Оно предоставило командующему армией особые права, которыми до сих пор пользовалось только само это управление: повышать офицеров и генералов в звании до генерал-лейтенанта, награждать Немецким крестом в золоте и Рыцарским крестом.
Гитлер хотел облегчить нам гибель. Упрощенные условия награждения высшими военными орденами и внеочередные присвоения званий должны были содействовать задуманному им апофеозу 6-й армии. Наряду с этим был и другой аспект, тогда казавшийся мне важным. Повышение воинских званий означало повышение пенсий для вдов и сирот. Через армейские корпуса дивизии были поставлены в известность об увеличившихся шансах на это почетное право.
В последующее время работа в моем отделе опять пошла полным ходом.
31 декабря капитан Тепке вылетел в группу армий «Дон», командный пункт которой передвинулся между тем из Новочеркасска в Таганрог, примерно на 200 километров к западу. Накануне в присутствии Шмидта Паулюс лично объяснил ему его задачи как уполномоченного армии по снабжению.
– Вы должны представиться фельдмаршалу фон Манштейну лично и сказать ему, что я обязал вас заботиться о целесообразной загрузке и полном использовании транспортных самолетов. Вы знаете, что здесь происходит. Возьмите с собой все материалы относительно продовольствия, боеприпасов, горючего, медикаментов и представьте их фельдмаршалу.
Шмидт добавил:
– Позаботьтесь, чтобы для нас использовались наконец все наличные машины. Группа армий должна прекратить посылку десятков «хейнкелей-111» на оставленную нами Тацинскую. Нашим солдатам грозит голодная смерть. Сообщите нам, когда можно будет ожидать улучшения снабжения.
Манштейн сделал капитана 1-м квартирмейстером по снабжению 6-й армии по воздуху. Тепке энергично старался помочь окруженной армии. Однако заметного улучшения снабжения не последовало. Общая грузоподъемность самолетов была слишком мала. Советская зенитная артиллерия и зимняя погода резко сократили количество доставлявшихся по воздуху грузов. После потери Морозовска и Тацинской расстояния от исходных аэродромов до котла значительно увеличились.
Аэродромы в Шахтах, Новочеркасске, Ворошиловграде и Сальске находились в 350–400 километрах по прямой от Питомника. До Сталино и Таганрога было даже 450–500 километров.
В радиограмме по случаю Нового года Гитлер снова заверил, что каждый военнослужащий 6-й армии может вступить в новый год с твердой уверенностью, что фюрер не бросит на произвол судьбы героических борцов на Волге, и у Германии найдутся средства, чтобы освободить их из окружения.
Одновременно генерал танковых войск Паулюс был произведен в генерал-полковники.
«Верность за верность» – тогда эта радиограмма Гитлера, несмотря на все наши мучения, еще оказала известное воздействие, хотя к ней и отнеслись с большим сомнением, чем к подобному же сообщению шесть недель назад. В результате неоднократных разочарований, нечеловеческих лишений, безропотной гибели что-то в нас надломилось. Однако мы далеко еще не понимали сути происходящего. Да и трудно было вникнуть в нее. События неумолимо приближались к своему роковому финишу, и ничто не могло предотвратить его.
Слухи и горстка солдат
Наступил январь 1943 года. Первое утро нового года. Когда я проснулся, в нашей печке уже пылал огонь. Я сунул ноги в сапоги, надел китель и вышел в канцелярию.
Мои подчиненные выглядели уже не так, как год назад в Полтаве. Они сидели подавленные, равнодушные, безучастные. Молча они подали мне руки. Я тоже не мог подбодрить их, так как и сам переживал внутренний разлад.
Начальники отделов собрались у Шмидта, чтобы пойти к Паулюсу и поздравить его с Новым годом и производством в генерал-полковники. Я знал, что он ждал этого повышения. Теперь, когда оно пришло, это вызвало только вымученную улыбку.
Мы уже покинули блиндаж Паулюса, когда я вспомнил, что забыл прикрепить третью звезду на погоны командующего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116