— Отец где?
Альбертыча следовало чем-либо отвлечь, чтобы он не вмешался и не расстроил наш замысел. Славик приподнял и опустил руки, словно только после этого мог произнести:
— Его вызвали... авральный ремонт.
Через нашу местность тянули нефтепровод; оказалось, поломался трубоукладчик, что грозило срывом плана. Альбертыч в таких ситуациях бывал незаменим.
Я, переглянувшись с Адом, присел на корточки перед Славиком:
— Его вызвали, а вас зовут. Та чернобровенькая — вы её в кафе видели. Ссора была — ну, и она, чтобы помирить, созывает к себе посидеть, выпить.
Славик моргнул, его взгляд затеплился интересом.
— Болгарское вино, — добавив подробность, я пожалел, что она недотаточно весомая. То же подумал и Филёный, сказавший:
— Один мужик принёс канистру самодельного — купил у квартирных хозяев.
Гость Альбертыча, видимо, и поддавался сомнениям, и не желал их полного торжества.
— Она на меня внимания не обратила, да и в ссоре я не участвовал, — сказал он тоном отказа, при этом заправляя рубашку в брюки.
Я с жаром произнёс:
— Вы были с Альбертычем, а к нему всегда все со вниманием! И на вас она его тоже очень даже обратила. Просит: «Приведите этого грустного человека!»
Славик заволновался:
— Это шутка! — смотрел на меня с острой тоской по опровержению.
Я окинул взглядом наших:
— Кто слышал, как она меня просила?
— Я! — объявил Филёный. — Она сказала тебе тихо, но я услышал.
Славик мямлил, что ему с трудом верится и тому подобное, а мы с Адом подхватили его, как недавно, когда он был пьян вусмерть. Один из наших поигрывал прутиком; поддев им валявшийся носок, протянул человеку, но Генка, подмигнув мне, отшиб прутик ногой. Славик всунул ступни в сандалии. Я, вспомнив кое-что, обратился к Аду с просьбой. Поколебавшись, он махнул рукой и принёс просимое. Это был клетчатый пиджачок с пояском, встречной складкой на спине и с аппликациями из кожи на рукавах. Его привёз для Ада друг Альбертыча, бывавший за границей. Вещь у нас оценили как крик моды, но нашлись шутники, острившие насчёт «заплат на локтях», «клоунского вида». Ада это достало, и он сделал то, чего не сделали бы ни Филёный, ни я: прекратил надевать пиджачок.
Теперь мы стали его натягивать на Славика, но он противился, и я уступил, посчитав, что сейчас самое главное — поскорее довести человека до места. По дороге говорил:
— Она постесняется спросить, почему вы грустный, но, конечно, об этом думает.
— Ещё бы не думала! — вставил Филёный.
Я воскликнул скорбно и сочувственно:
— А сама-то какая грустная!
— Может быть, от болезни, — заметил Ад, — от неизлечимой.
— Не дай Бог! — выдохнул Славик и запнулся, явно застигнутый вопросом: а что, если догадка попала в цель?
Мы воспользовались заминкой и облачили его в пиджак. Меня защекотало предвкушение: какими глазами Нинель взглянет на расхристанного чудика, который явился к ней без носков, но в импортном пиджачке... Ведомый и ободряемый нами, Славик оказался во дворе Надежды Гавриловны. Я проговорил в неукротимом щегольстве подначки:
— Скажете, что вы хотите быть нужным, но не из-за головы. Она ищет такого.
Он подался назад, мы стиснули его, пошла борьба. Парнишка с прутиком взмахнул им и хлопнул Славика по лысине. Это было лишне, Филёный стал отнимать прут. В это время Славик вывернулся к калитке и тут же сильно, с болью ойкнул. Наткнулся лицом на конец прута. От дома закричала Нинель: — Что там такое? — То, что я замечен ею, полоснуло меня внезапным страхом, бросило в бег, другие были ближе к калитке — на миг мы застряли меж столбиков ограды и, испытав их на прочность, понеслись по ночной улице.
13
Филёный схватил за плечо парнишку, что давеча помахивал прутиком:
— Если он без глаза остался — на меня навесят, а ты как ни при чём, пас-с-скуда!
Мы ждали — Генка так ударит, что парнишка, скорчившись, осядет на землю. Но ему отпустили только пощёчину. Филёный подержал его за горло и резко толкнул от себя. Наша группка переминалась с ноги на ногу, молчание звенело тревогой. Генка хотел что-то сказать — может быть, крикнуть: «Спасибо за вторую судимость!» — дёрнувшись всем телом, как это проделывают блатные. Но он не крикнул, хотя страсти в нём клокотали, повернулся и пошёл прочь по переулку. Других тут же потянуло по домам.
Мне же больше подходила прогулка, которая привела меня туда, куда только и могла привести. Луну скрыли облака, ночь была совсем тёмная. Я с задворок проник на огород Надежды Гавриловны, подкрался к дому с тыла. На часть веранды, расположенную с этой стороны, выходила вторая дверь комнаты; дверь была открыта, слышались голоса. Говорила, главным образом, хозяйка, которую обеспокоил шум стычки и побудил вмешаться.
— Утром пойдите и снимите побои! — дала она настоятельный совет Славику.
«Снять побои» означало получить у врача справку о наличии телесного повреждения.
— Не хватало мне только судиться, — пробормотал Славик.
— Было хулиганство, а вы заявление не подадите? — произнесла хозяйка с такой укоризной, что стало ясно: без заявления не обойдётся. Надежда Гавриловна не упускала момента выступить на стороне порядка.
Донеслись слова Нинель:
— Наскребла в холодильнике...
Судя по разговору троих, глаз пострадавшего заплывал опухолью, и Нинель приняла меры: соскребла изморозь со стенок морозилки, сделала компресс. Хозяйка отправилась спать, позволив мужчине остаться в доме.
— Это же оказание помощи, — было произнесено со значением. Характер происшествия предполагал исключение из правил, сердоболие выступало на первый план.
Я сидел на корточках перед кустами крыжовника, глядя через просвет в комнату. Нинель стояла боком ко мне подле Славика, сидевшего в кресле: он откинулся на его спинку, придерживая на глазу примочку.
— Не понимаю, как я мог пойти с ними, — сказал с подчёркнутой, мне показалось, досадой на себя. — Им очень хотелось, чтобы я пошёл, а я не хотел доводить до ссоры...
— А я довела до злости этого соседского мальчика Валерия, — покаянно поведала Нинель, и нервы загудели во мне тревожаще-нежно.
Она сокрушалась, что говорила со мной так, «как не должна была говорить», что «опустилась до чёрного фарса», «до болезненного позёрства».
— Он такой непосредственный и, конечно, оскорбился... дошло до злой чехарды, — её виновато потухший голос стал громче: — Хотя он не зол!
Славик неопределённо буркнул.
— И тот дерзкий парень, атаман: что один, что другой — такие забавные с их гордостью. Парень принёс мне рыбину в подарок.
— Щуку? — шутливым голосом спросил Славик.
— По-моему, это был сазан. Большущий и ещё живой, — сказала Нинель, в то время как я мысленно снял кепку перед Филёным: куда мне до него! Ковырнула мыслишка, что мне Нинель не обмолвилась о подношении.
Она рассказала Славику, как попросила Филёного выпустить рыбу в озеро.
— Он было обиделся, хотя, конечно, видел, что я не собираюсь его обижать. Говорю: «Спасибо! Прекрасный сазан, и пусть он живёт, ладно? Я буду вам очень благодарна».
— Поспешил исполнить? — всё так же шутливо сказал Славик.
— Он улыбнулся очень хорошей улыбкой: «Раз вы просите...» И пошёл выпустить.
— Вы поверили?
— Было видно по его лицу, по улыбке, — ответила она, а я прикинул, когда Генка заявился к ней?
Её катали на его плоскодонке, а он тем часом хлопотал о сюрпризе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20