Vapiano.
Он сел за выставленный на тротуар столик, заказал бокал пива и успел сделать большой, такой желанный в душный вечер глоток, как в дюжине метров прокатил по дороге серо-сиреневый audi quattro и остановился невдалеке. Из него вылез Бортников, обернулся и, найдя взглядом Слотова, исчез в машине. Тот рассчитался за пиво, поспешно допил его. Спустя пять минут, сидя в авто, после обоюдных «Здравствуйте!» услышал:
– Вашей информации придано немаловажное значение.
Вячеслав Никитич смолчал, стараясь не выдать удовлетворение. Его спутник сказал доверительно и так, точно просил согласия:
– Мы немного проедем и там обсудим задачу...
Он вырулил на Бен-Гурион-штрассе, затем audi обогнул статую Ники, воздвигнутую во славу побед Пруссии над Австрией и Францией в девятнадцатом веке. Вячеслав Никитич, чувствуя себя человеком, в котором весьма нуждаются, испытывая подъём тонуса, спросил:
– Что вы думаете о догадках Тика... – и добавил найденное слово, произнеся его со вкусом: – о раскопках?..
Машина приближалась к мосту Лютера через Шпрее. Николай Сергеевич ответил односложно:
– Вред для России.
– Но как опровергнуть Тика? – привязался Слотов. – Чем объяснить чудесное поступление на юрфак?
Бортников, ведя авто, сказал с лёгкой досадой на то, что его отвлекают:
– Я не жил тогда, и нужно специально заниматься... это не наша с вами задача. Нам бы с нашей справиться.
Оставив позади мост, проехали под эстакадой железной дороги, водитель свернул вправо на Люнебургер штрассе. Audi встал у кирпичной стены эстакады, слева над оградой возвышалось фабричное или складское строение. Место довольно глухое. Бортников, как уже было, достал с заднего сиденья кейс и начал с задушевностью, будто о визите к больному, который дорог обоим:
– Пожалуйста, пожалуйтесь ему, что у вас неважно с творческим настроением и вам необходимы его моральная поддержка, советы... Пусть потом на себя он сам переключится...
– Постараюсь исполнить, – с иронией ответил Вячеслав Никитич, добавив мысленно: «Поучи ещё меня нос вытирать!»
Спутник показал, что тон Слотова его не обидел.
– Я перечитываю ваши произведения и убеждаюсь: вы – литератор большого таланта! – прочувствованно произнёс молодой человек, и Вячеслав Никитич взял вид кроткого достоинства, притворившись, будто принял похвалу за чистую монету.
Бортников продолжил:
– У вас не может быть творческих неуспехов, но я... – он выразил неловкость голосом и робкой улыбкой, – ради дела прошу вас наговорить на себя...
– Опасаетесь – мне самолюбие помешает? – бросил Вячеслав Никитич и как бы не удержал хохотка.
Оба рассмеялись, словно преисполненные тепла друг к другу. Николай Сергеевич поднял крышку кейса, извлёк из него небольшой пластиковый пакет, из которого, в свою очередь, вынул продолговатую коробочку из пластмассы и металла – MP3 player по виду.
– Похолодания не обещают – значит, вы будете без пиджака. Кладёте в карман брюк...
Слотов взял прибор и, вспоминая, проговорил с выражением приятного раздумья: никаких проводов, карманы дырявить не надо... Хотелось поболтать о первом деле (объяснимая возрастом сентиментальность?) Поведал о средстве, каковым его когда-то снарядил Борис Андреевич. Возня с проводами... «Но это было для того времени высокое достижение, – поддержал спутник беседу и показал профессиональную эрудицию, – резьбовое крепление разъёмов, провода подсоединялись надёжно!» Слотов, точно приветствуя услышанное, кивнул и добавил: ленты хватало на пять часов... Бортников поправил: в том-то и новшество было, что запись шла уже не на ленту, а на специальную очень тонкую проволоку. «Вы изучали историю предмета, а мне никто не объяснял», – в искренности вздохнул Вячеслав Никитич. Он питал обоснованное любопытство к технике подобного рода и, благодаря литературе, отчасти удовлетворял его. Держа прибор в руке, спросил: «Здесь запись на микрочип?» Собеседник не возразил.
– Перед встречей включите – и говорите хоть до утра.
Слотов, в такт обоюдно свойскому настрою, позволил себе сказать с несерьёзным видом: он слышал, средства нынче таковы, что служба может выйти на мобильник, который имеет при себе объект, и разговоры будут передаваться... Николай Сергеевич растянул губы в улыбке, но она не тронула глаз.
– Фантастичность техники порой заменяет жизнь фантастикой, – произнёс он.
У Слотова невольно вырвалось:
– Это... ваше изречение?
– У кого-то прочитал. Я думал, вы знаете.
Вячеславу Никитичу пришлось как бы не услышать. Представления о молодом человеке несколько изменились в пользу последнего. Тот вновь открыл кейс, из которого на сей раз были извлечены лист бумаги и синий незаклеенный конверт, откуда Бортников вынул, а затем вложил обратно две купюры достоинством в десять и в двадцать евро. Слотов, освежая традицию, что прервалась полтора десятка лет назад, написал расписку. Николай Сергеевич приступил к инструктажу:
– Пригласите его в бар или в кафе... Нужно, чтобы он как можно больше сказал: к кому обращался в связи с этой самой своей работой, кому её показывал, кому о ней говорил. Где планирует опубликовать? Проявлен ли интерес германских издателей? Кто в немецком театре задействован?
Слушая, Вячеслав Никитич приберегал задумку: как встретиться с Тиком, не наводя его на подозрения. Бортников любезно подвёз домой. Уединившись в спальне, Слотов сел в кресло и взял телефонную трубку. Разговор с Вольфгангом начал с извинений. В голосе было замешательство: «У меня нечто такого характера... очень личное...» Тик спросил, может ли он чем-то помочь. «Можешь!» – с надеждой выдохнул Вячеслав Никитич.
Они договорились увидеться завтра вечером в Английском саду у озера, неподалёку от Академии искусств.
* * *
Ему захотелось свернуть с дорожки и подойти к озеру по подстриженной траве; несколько уток, подплыв, взошли на берег: не угостишь? С ветви голубой ели, росшей на островке, наблюдала ворона. У другого берега пышно зеленел камыш, на пологом склоне полулежала, куря сигарету, женщина в брюках, подальше молодая мама склонилась над детской коляской. Пора было обернуться. Долговязая фигура Вольфганга показалась на дорожке позади прогуливающейся пожилой пары.
Встретив Тика взглядом, выражавшим симпатию и просьбу, Слотов сказал грубо-искренне:
– Забрало меня не на шутку! Я... с Ульяной...
Приятель дружелюбно молчал, будто говоря: «Бывает». Чуть сутуловатый, он был выше Слотова.
– Каюсь, но как бы я мог ей не сказать: у тебя искра Божья! дебют что надо... – возбуждённо оправдывался Вячеслав Никитич.
– Итак, мы во власти... – благодушно промолвил Тик. – Думаешь, для меня это оставалось тайной, когда ты мне дал её текст и потом звонил?
Слотов поглядел себе под ноги, вскинул голову и измотанно попросил:
– Пойдём обостримся...
Оба бывали в кафе Академии искусств и теперь направились туда. Вячеслав Никитич довершил признание: он не заблуждается насчёт творческого дара Ульяны. Но что до того, коли... – и смолк, словно предлагая приятелю ухмыльнуться. Тот ограничился оттенком усмешки:
– Когда заправляешь обществом «Беседа» и писатели – свои люди, – естественно, проймёт искушение и самой побаловаться.
Они тропкой вышли из Английского сада: перед ними за деревьями поднималось острым углом одно из строений комплекса, в котором располагалась Академия искусств.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Он сел за выставленный на тротуар столик, заказал бокал пива и успел сделать большой, такой желанный в душный вечер глоток, как в дюжине метров прокатил по дороге серо-сиреневый audi quattro и остановился невдалеке. Из него вылез Бортников, обернулся и, найдя взглядом Слотова, исчез в машине. Тот рассчитался за пиво, поспешно допил его. Спустя пять минут, сидя в авто, после обоюдных «Здравствуйте!» услышал:
– Вашей информации придано немаловажное значение.
Вячеслав Никитич смолчал, стараясь не выдать удовлетворение. Его спутник сказал доверительно и так, точно просил согласия:
– Мы немного проедем и там обсудим задачу...
Он вырулил на Бен-Гурион-штрассе, затем audi обогнул статую Ники, воздвигнутую во славу побед Пруссии над Австрией и Францией в девятнадцатом веке. Вячеслав Никитич, чувствуя себя человеком, в котором весьма нуждаются, испытывая подъём тонуса, спросил:
– Что вы думаете о догадках Тика... – и добавил найденное слово, произнеся его со вкусом: – о раскопках?..
Машина приближалась к мосту Лютера через Шпрее. Николай Сергеевич ответил односложно:
– Вред для России.
– Но как опровергнуть Тика? – привязался Слотов. – Чем объяснить чудесное поступление на юрфак?
Бортников, ведя авто, сказал с лёгкой досадой на то, что его отвлекают:
– Я не жил тогда, и нужно специально заниматься... это не наша с вами задача. Нам бы с нашей справиться.
Оставив позади мост, проехали под эстакадой железной дороги, водитель свернул вправо на Люнебургер штрассе. Audi встал у кирпичной стены эстакады, слева над оградой возвышалось фабричное или складское строение. Место довольно глухое. Бортников, как уже было, достал с заднего сиденья кейс и начал с задушевностью, будто о визите к больному, который дорог обоим:
– Пожалуйста, пожалуйтесь ему, что у вас неважно с творческим настроением и вам необходимы его моральная поддержка, советы... Пусть потом на себя он сам переключится...
– Постараюсь исполнить, – с иронией ответил Вячеслав Никитич, добавив мысленно: «Поучи ещё меня нос вытирать!»
Спутник показал, что тон Слотова его не обидел.
– Я перечитываю ваши произведения и убеждаюсь: вы – литератор большого таланта! – прочувствованно произнёс молодой человек, и Вячеслав Никитич взял вид кроткого достоинства, притворившись, будто принял похвалу за чистую монету.
Бортников продолжил:
– У вас не может быть творческих неуспехов, но я... – он выразил неловкость голосом и робкой улыбкой, – ради дела прошу вас наговорить на себя...
– Опасаетесь – мне самолюбие помешает? – бросил Вячеслав Никитич и как бы не удержал хохотка.
Оба рассмеялись, словно преисполненные тепла друг к другу. Николай Сергеевич поднял крышку кейса, извлёк из него небольшой пластиковый пакет, из которого, в свою очередь, вынул продолговатую коробочку из пластмассы и металла – MP3 player по виду.
– Похолодания не обещают – значит, вы будете без пиджака. Кладёте в карман брюк...
Слотов взял прибор и, вспоминая, проговорил с выражением приятного раздумья: никаких проводов, карманы дырявить не надо... Хотелось поболтать о первом деле (объяснимая возрастом сентиментальность?) Поведал о средстве, каковым его когда-то снарядил Борис Андреевич. Возня с проводами... «Но это было для того времени высокое достижение, – поддержал спутник беседу и показал профессиональную эрудицию, – резьбовое крепление разъёмов, провода подсоединялись надёжно!» Слотов, точно приветствуя услышанное, кивнул и добавил: ленты хватало на пять часов... Бортников поправил: в том-то и новшество было, что запись шла уже не на ленту, а на специальную очень тонкую проволоку. «Вы изучали историю предмета, а мне никто не объяснял», – в искренности вздохнул Вячеслав Никитич. Он питал обоснованное любопытство к технике подобного рода и, благодаря литературе, отчасти удовлетворял его. Держа прибор в руке, спросил: «Здесь запись на микрочип?» Собеседник не возразил.
– Перед встречей включите – и говорите хоть до утра.
Слотов, в такт обоюдно свойскому настрою, позволил себе сказать с несерьёзным видом: он слышал, средства нынче таковы, что служба может выйти на мобильник, который имеет при себе объект, и разговоры будут передаваться... Николай Сергеевич растянул губы в улыбке, но она не тронула глаз.
– Фантастичность техники порой заменяет жизнь фантастикой, – произнёс он.
У Слотова невольно вырвалось:
– Это... ваше изречение?
– У кого-то прочитал. Я думал, вы знаете.
Вячеславу Никитичу пришлось как бы не услышать. Представления о молодом человеке несколько изменились в пользу последнего. Тот вновь открыл кейс, из которого на сей раз были извлечены лист бумаги и синий незаклеенный конверт, откуда Бортников вынул, а затем вложил обратно две купюры достоинством в десять и в двадцать евро. Слотов, освежая традицию, что прервалась полтора десятка лет назад, написал расписку. Николай Сергеевич приступил к инструктажу:
– Пригласите его в бар или в кафе... Нужно, чтобы он как можно больше сказал: к кому обращался в связи с этой самой своей работой, кому её показывал, кому о ней говорил. Где планирует опубликовать? Проявлен ли интерес германских издателей? Кто в немецком театре задействован?
Слушая, Вячеслав Никитич приберегал задумку: как встретиться с Тиком, не наводя его на подозрения. Бортников любезно подвёз домой. Уединившись в спальне, Слотов сел в кресло и взял телефонную трубку. Разговор с Вольфгангом начал с извинений. В голосе было замешательство: «У меня нечто такого характера... очень личное...» Тик спросил, может ли он чем-то помочь. «Можешь!» – с надеждой выдохнул Вячеслав Никитич.
Они договорились увидеться завтра вечером в Английском саду у озера, неподалёку от Академии искусств.
* * *
Ему захотелось свернуть с дорожки и подойти к озеру по подстриженной траве; несколько уток, подплыв, взошли на берег: не угостишь? С ветви голубой ели, росшей на островке, наблюдала ворона. У другого берега пышно зеленел камыш, на пологом склоне полулежала, куря сигарету, женщина в брюках, подальше молодая мама склонилась над детской коляской. Пора было обернуться. Долговязая фигура Вольфганга показалась на дорожке позади прогуливающейся пожилой пары.
Встретив Тика взглядом, выражавшим симпатию и просьбу, Слотов сказал грубо-искренне:
– Забрало меня не на шутку! Я... с Ульяной...
Приятель дружелюбно молчал, будто говоря: «Бывает». Чуть сутуловатый, он был выше Слотова.
– Каюсь, но как бы я мог ей не сказать: у тебя искра Божья! дебют что надо... – возбуждённо оправдывался Вячеслав Никитич.
– Итак, мы во власти... – благодушно промолвил Тик. – Думаешь, для меня это оставалось тайной, когда ты мне дал её текст и потом звонил?
Слотов поглядел себе под ноги, вскинул голову и измотанно попросил:
– Пойдём обостримся...
Оба бывали в кафе Академии искусств и теперь направились туда. Вячеслав Никитич довершил признание: он не заблуждается насчёт творческого дара Ульяны. Но что до того, коли... – и смолк, словно предлагая приятелю ухмыльнуться. Тот ограничился оттенком усмешки:
– Когда заправляешь обществом «Беседа» и писатели – свои люди, – естественно, проймёт искушение и самой побаловаться.
Они тропкой вышли из Английского сада: перед ними за деревьями поднималось острым углом одно из строений комплекса, в котором располагалась Академия искусств.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32