Уже в саду посольства мне невольно пришло в голову, как сумел человек, которого фрау Йенке отрекомендовала «странным субъектом», найти дорогу в совершенно незнакомом месте, в полной темноте. Я оставил машину во дворе посольства и пошёл домой пешком. Была прохладная звёздная ночь.
Дома все крепко спали, но мне так и не удалось заснуть.
На следующее утро у меня болела голова и было немного не по себе, как это обычно случается после бессонной ночи. Днём, когда я немного успокоился, ночное происшествие стало казаться мне несколько смешным. Я был склонён вернуться к своему первоначальному мнению о том, что этот человек просто обманщик, пытающийся одурачить доверчивых немцев. Его предложение казалось совершенно фантастическим. Но вдруг это был как раз тот материал, которого так настоятельно требовал от нас Берлин?
Приняв ванну и напившись крепкого кофе, я почувствовал себя лучше. Пожалуй, у меня нет особых причин волноваться. Ведь от меня не требовалось, чтобы я принял какое-нибудь решение, — это было дело посла или даже Берлина. Моя задача — только доложить о предложении камердинера английского посла.
В это утро я пришёл на службу очень рано. Моего секретаря ещё не было, и я мог написать объяснительную записку послу в абсолютно спокойной обстановке.
Подписав её, я начал размышлять о том, почему таинственный посетитель, назвавший себя камердинером посла Великобритании, явился именно к Йенке. Потом уже я вспомнил о том, что известно всей Анкаре: Йенке — шурин Риббентропа. Этим, вероятно, и объясняется появление незнакомца в его доме. Но вскоре я узнал истинную причину его визита к Йенке, и она почти рассеяла мои подозрения, что его предложение — обман.
Когда я ожидал посла, мне позвонил господин Йенке и попросил зайти к нему. Не в пример мне, супруги Йенке очень спокойно спали ночью.
Сидя с ними за столом, я видел, что Йенке сгорают от нетерпения узнать о событиях минувшей ночи, но мы все молчали, так как в комнате находилась служанка. Казалось, она никогда не уйдёт. Пока она разносила кофе и булочки, мы говорили о всяких пустяках.
Нетерпение Йенке забавляло меня — это была своего рода расплата за мою бессонную ночь. Наконец, служанка вышла, и я обратился к его супруге:
— Этот ваш «странный субъект» сделал мне удивительное предложение.
— Я знаю, — прервал меня Йенке. — Перед вашим приходом я перекинулся с ним несколькими словами и решил, что вы самый подходящий человек для переговоров. В моем положении надо остерегаться подобных дел. Его предложение показалось мне, мягко выражаясь, несколько необычным, но это как раз то, чем должны заниматься способные молодые атташе. На дипломатической службе, как вам известно, лишь два человека могут спокойно работать — это атташе и жена первого секретаря. Они могут делать все то, чего нельзя делать другим, при условии, конечно, что их не поймают.
Все мы засмеялись, а жена первого секретаря и я чокнулись чашками с кофе. Затем я обратился к Йенке:
— Значит, вы встретились с этим человеком. Как вы думаете, почему он выбрал именно вас?
— Мы с ним были знакомы, — сказал Йенке. — Шесть или семь лет назад, ещё до моего поступления на дипломатическую службу, он некоторое время работал в нашем доме. С тех пор я его не видел и никак не могу вспомнить его имя, но когда он пришёл сюда вчера вечером, я узнал-таки его в лицо. Зачем он приходил? Наверное, ему нужны деньги.
— Да, конечно, ему нужны деньги, — сказал я. — Он хочет получить ни много ни мало двадцать тысяч фунтов стерлингов!
— Сколько?! — воскликнули вместе супруги Йенке. — Двадцать тысяч фунтов стерлингов?!
Я утвердительно кивнул головой и хотел уже рассказать им обо всем подробнее, как зазвонил телефон. Прежде чем идти к Йенке, я попросил секретаря сразу же позвонить мне, как только посол придёт на службу. Теперь секретарь сообщала, что фон Папен готов принять меня. Йенке и я отправились к послу.
Мы вошли в кабинет фон Папена, расположенный на первом этаже. Это была большая комната, обставленная просто, но со вкусом. На стенах висели хорошие картины. Совсем седой, но всё ещё очень красивый, посол сидел за письменным столом и в упор смотрел на меня своими выразительными голубыми глазами.
— Ну, господа, что с вами случилось?
— Прошлой ночью, — сказал я, — в доме господина Йенке я имел совершенно необычный разговор с камердинером посла Великобритании.
— С кем? — переспросил фон Папен.
Я повторил и протянул ему объяснительную записку. Он надел очки и начал читать. Читая, посол изредка поглядывал на меня поверх очков, и тогда на его серьёзном лице неожиданно появлялось лукавое выражение.
Прочитав объяснительную записку, он отодвинул её на самый край письменного стола, как бы отстраняя от себя всякую ответственность за её содержание. Затем он встал, подошёл к окну, открыл его и всё ещё молча стал пристально вглядываться в далёкие, подёрнутые голубоватой дымкой горы. Наконец, он повернулся к нам.
— А какие камердинеры служат у нас в посольстве?
Я посмотрел на посла, затем на Йенке. Никто не сказал ни слова.
— Что же нам делать, господин посол? — наконец, спросил я.
— Не знаю. Во всяком случае, названная сумма слишком велика, чтобы мы были в состоянии сами решить этот вопрос. Составьте телеграмму в Берлин и лично принесите её мне. Тогда мы ещё поговорим.
Я ушёл к себе в кабинет, а Йенке остался с послом. Когда через полчаса я вернулся, господин фон Папен был уже один. В руках у меня был текст телеграммы в Берлин.
— Как вы думаете, что может скрываться за всем этим? — спросил посол.
— Я опасаюсь, господин посол, как бы это не было ловушкой. Сначала они дадут нам, пожалуй, несколько подлинных документов, а потом начнут провоцировать фальшивками. Но допустим даже, что этот человек не обманщик и тут нет никакой ловушки, — все равно мы можем попасть в неприятную историю, если это дело когда-нибудь выплывет наружу.
— Какое впечатление произвёл этот человек лично на вас?
— Не очень хорошее, господин посол, хотя к концу нашей беседы я уже был склонён ему верить. Он показался мне не слишком щепетильным. Его ненависть к англичанам, если только она не напускная, может быть одним из мотивов его действий, помимо очевидного стремления заработать изрядную сумму денег. В общем он не произвёл на меня впечатления обычного жулика. Однако все это лишь мои предположения.
— Как вы думаете, что сделали бы англичане, если бы кто-нибудь из наших людей обратился к ним с подобным предложением?
— Я думаю, что они обязательно приняли бы его. В военное время ни одна страна не может позволить себе отклонить такое предложение. В мирное время, вероятно, было бы дипломатичнее сделать благородный жест, сообщив обо всем послу Великобритании, и не вмешиваться в это дело. Но в военное время, господин посол…
Посол взял со стола составленную мною телеграмму и внимательно прочитал её. Затем зелёным карандашом (это был цвет нашего посла — никому другому в посольстве не разрешалось пользоваться зелёным карандашом, подписывая документы) он внёс в телеграмму несколько поправок, снова прочёл текст и, наконец, подписал его. Лист бумаги стал теперь официальным документом. Фон Папен протянул его мне.
— Прочтите мне его ещё раз, — попросил он. Я прочёл:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Дома все крепко спали, но мне так и не удалось заснуть.
На следующее утро у меня болела голова и было немного не по себе, как это обычно случается после бессонной ночи. Днём, когда я немного успокоился, ночное происшествие стало казаться мне несколько смешным. Я был склонён вернуться к своему первоначальному мнению о том, что этот человек просто обманщик, пытающийся одурачить доверчивых немцев. Его предложение казалось совершенно фантастическим. Но вдруг это был как раз тот материал, которого так настоятельно требовал от нас Берлин?
Приняв ванну и напившись крепкого кофе, я почувствовал себя лучше. Пожалуй, у меня нет особых причин волноваться. Ведь от меня не требовалось, чтобы я принял какое-нибудь решение, — это было дело посла или даже Берлина. Моя задача — только доложить о предложении камердинера английского посла.
В это утро я пришёл на службу очень рано. Моего секретаря ещё не было, и я мог написать объяснительную записку послу в абсолютно спокойной обстановке.
Подписав её, я начал размышлять о том, почему таинственный посетитель, назвавший себя камердинером посла Великобритании, явился именно к Йенке. Потом уже я вспомнил о том, что известно всей Анкаре: Йенке — шурин Риббентропа. Этим, вероятно, и объясняется появление незнакомца в его доме. Но вскоре я узнал истинную причину его визита к Йенке, и она почти рассеяла мои подозрения, что его предложение — обман.
Когда я ожидал посла, мне позвонил господин Йенке и попросил зайти к нему. Не в пример мне, супруги Йенке очень спокойно спали ночью.
Сидя с ними за столом, я видел, что Йенке сгорают от нетерпения узнать о событиях минувшей ночи, но мы все молчали, так как в комнате находилась служанка. Казалось, она никогда не уйдёт. Пока она разносила кофе и булочки, мы говорили о всяких пустяках.
Нетерпение Йенке забавляло меня — это была своего рода расплата за мою бессонную ночь. Наконец, служанка вышла, и я обратился к его супруге:
— Этот ваш «странный субъект» сделал мне удивительное предложение.
— Я знаю, — прервал меня Йенке. — Перед вашим приходом я перекинулся с ним несколькими словами и решил, что вы самый подходящий человек для переговоров. В моем положении надо остерегаться подобных дел. Его предложение показалось мне, мягко выражаясь, несколько необычным, но это как раз то, чем должны заниматься способные молодые атташе. На дипломатической службе, как вам известно, лишь два человека могут спокойно работать — это атташе и жена первого секретаря. Они могут делать все то, чего нельзя делать другим, при условии, конечно, что их не поймают.
Все мы засмеялись, а жена первого секретаря и я чокнулись чашками с кофе. Затем я обратился к Йенке:
— Значит, вы встретились с этим человеком. Как вы думаете, почему он выбрал именно вас?
— Мы с ним были знакомы, — сказал Йенке. — Шесть или семь лет назад, ещё до моего поступления на дипломатическую службу, он некоторое время работал в нашем доме. С тех пор я его не видел и никак не могу вспомнить его имя, но когда он пришёл сюда вчера вечером, я узнал-таки его в лицо. Зачем он приходил? Наверное, ему нужны деньги.
— Да, конечно, ему нужны деньги, — сказал я. — Он хочет получить ни много ни мало двадцать тысяч фунтов стерлингов!
— Сколько?! — воскликнули вместе супруги Йенке. — Двадцать тысяч фунтов стерлингов?!
Я утвердительно кивнул головой и хотел уже рассказать им обо всем подробнее, как зазвонил телефон. Прежде чем идти к Йенке, я попросил секретаря сразу же позвонить мне, как только посол придёт на службу. Теперь секретарь сообщала, что фон Папен готов принять меня. Йенке и я отправились к послу.
Мы вошли в кабинет фон Папена, расположенный на первом этаже. Это была большая комната, обставленная просто, но со вкусом. На стенах висели хорошие картины. Совсем седой, но всё ещё очень красивый, посол сидел за письменным столом и в упор смотрел на меня своими выразительными голубыми глазами.
— Ну, господа, что с вами случилось?
— Прошлой ночью, — сказал я, — в доме господина Йенке я имел совершенно необычный разговор с камердинером посла Великобритании.
— С кем? — переспросил фон Папен.
Я повторил и протянул ему объяснительную записку. Он надел очки и начал читать. Читая, посол изредка поглядывал на меня поверх очков, и тогда на его серьёзном лице неожиданно появлялось лукавое выражение.
Прочитав объяснительную записку, он отодвинул её на самый край письменного стола, как бы отстраняя от себя всякую ответственность за её содержание. Затем он встал, подошёл к окну, открыл его и всё ещё молча стал пристально вглядываться в далёкие, подёрнутые голубоватой дымкой горы. Наконец, он повернулся к нам.
— А какие камердинеры служат у нас в посольстве?
Я посмотрел на посла, затем на Йенке. Никто не сказал ни слова.
— Что же нам делать, господин посол? — наконец, спросил я.
— Не знаю. Во всяком случае, названная сумма слишком велика, чтобы мы были в состоянии сами решить этот вопрос. Составьте телеграмму в Берлин и лично принесите её мне. Тогда мы ещё поговорим.
Я ушёл к себе в кабинет, а Йенке остался с послом. Когда через полчаса я вернулся, господин фон Папен был уже один. В руках у меня был текст телеграммы в Берлин.
— Как вы думаете, что может скрываться за всем этим? — спросил посол.
— Я опасаюсь, господин посол, как бы это не было ловушкой. Сначала они дадут нам, пожалуй, несколько подлинных документов, а потом начнут провоцировать фальшивками. Но допустим даже, что этот человек не обманщик и тут нет никакой ловушки, — все равно мы можем попасть в неприятную историю, если это дело когда-нибудь выплывет наружу.
— Какое впечатление произвёл этот человек лично на вас?
— Не очень хорошее, господин посол, хотя к концу нашей беседы я уже был склонён ему верить. Он показался мне не слишком щепетильным. Его ненависть к англичанам, если только она не напускная, может быть одним из мотивов его действий, помимо очевидного стремления заработать изрядную сумму денег. В общем он не произвёл на меня впечатления обычного жулика. Однако все это лишь мои предположения.
— Как вы думаете, что сделали бы англичане, если бы кто-нибудь из наших людей обратился к ним с подобным предложением?
— Я думаю, что они обязательно приняли бы его. В военное время ни одна страна не может позволить себе отклонить такое предложение. В мирное время, вероятно, было бы дипломатичнее сделать благородный жест, сообщив обо всем послу Великобритании, и не вмешиваться в это дело. Но в военное время, господин посол…
Посол взял со стола составленную мною телеграмму и внимательно прочитал её. Затем зелёным карандашом (это был цвет нашего посла — никому другому в посольстве не разрешалось пользоваться зелёным карандашом, подписывая документы) он внёс в телеграмму несколько поправок, снова прочёл текст и, наконец, подписал его. Лист бумаги стал теперь официальным документом. Фон Папен протянул его мне.
— Прочтите мне его ещё раз, — попросил он. Я прочёл:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42