– Что вы! Наоборот!..
Хозяйка дома поднялась из-за стола и пригласила гостей в соседнюю комнату. Мужчины, столпившись у двери, вежливо уступали друг другу дорогу. Альбин Штюмер с Гутхабером и главным прокурором, перебивая один другого, рассказывали Сирмаи городские новости.
– Соцдемы сначала хотели заполучить себе место главного прокурора и готовили на эту роль адвоката Марковича…
– Марковича? А как же ты, Кальман Халас?
Главный прокурор рассмеялся.
– Я всего лишь месяц как снова у дел. В августе прошлого года комиссия по чистке и проверке вынесла решение лишить меня места. Ты еще не знаешь, что здесь творилось. Однако народный суд отменил это решение.
– Понимаю.
– Семь месяцев в городе вообще не было главного прокурора.
– Точно так же, как и главного санинспектора. Его функции выполнял заместитель. В общем, о чем говорить! До сих пор только тридцать семь решений комиссии по чистке и проверке были отменены народным судом. Теперь ты представляешь, что здесь было!
Сирмаи покачал головой.
– Сегодня утром я зашел в городскую управу, чтобы поприветствовать своих старых коллег. Новых лиц почти не видно – по существу, все остались на своих местах.
– Если бы ты заглянул туда несколько месяцев назад, ты не узнал бы своей управы! Боже мой, сколько там было разных перемещений и увольнений!
Гости с наслаждением вдыхали аромат крепкого черного кофе. Сирмаи из-под опущенных век наблюдал за всеми. Левой рукой он машинально приглаживал начинавшие уже седеть виски.
– Ну, а как распределены полномочия? Ведь три вице-бургомистра…
Альбин Штюмер махнул рукой. Гутхабер деланно засмеялся, тряся обвисшими щеками. Взяв двумя пухлыми пальцами чашечку с кофе и держа ее от себя на расстоянии, чтобы не капнуть на костюм, он произнес сквозь смех:
– Ха-ха! Полно-мочия!
Альбин Штюмер деловито откашлялся и начал:
– Так вот, изволите ли видеть, между нами говоря, у них нет полномочий. Или, если сказать точнее, у них такие же полномочия, как у любого из референтов городской управы. Токач, например, занимается вопросами социального обеспечения.
– И это все! – сказал Сирмаи, выразив на своем лице неподдельное удивление, и поставил чашку на стол. – Вице-бургомистр от соцдемов, по существу, заведует городским загсом, и не больше.
– Тогда кто же… кто решает все вопросы?
– Бургомистр Андришко. Общественные работы, промышленность, жилищные вопросы, налоги, коммунальные предприятия, кадры… Одним словом, все, все в его руках.
Все замолчали. В наступившей вдруг тишине хозяйка на цыпочках вышла из комнаты.
– Гм, – промолвил наконец Сирмаи. – Это уж слишком… Однако что же, собственно, за человек этот Андришко?
– Я же говорил тебе. Работал механиком на кирпичном заводе. Из металлистов.
Сирмаи презрительно улыбнулся.
– The right man on the right place! Я думаю, что в рамках этой пословицы он и разбирается в делах.
А Штюмер, Гутхабер и прокурор, стараясь перекричать друг друга, начали объяснять ему:
– Ты, наверное, думаешь, что специальное образование и опыт теперь что-нибудь значат?! Ты здесь и кое-что похлеще встретишь. Знаешь, кем был в прошлом наш начальник полиции? Сапожником. А начальник политической полиции? Маляром! В общем, ты еще насмотришься чудес!
Они чокались и, покрякивая, пили крепкую домашнюю водку. Сирмаи закурил сигарету и тут же нетерпеливо, с силой вытолкнул изо рта клуб дыма.
– Три вице-бургомистра, которые ничего не решают… – Он задумался. – А теперь к ним подсядет еще четвертый… Ведь в конечном счете об этом и идет речь. Кем я был? Вице-бургомистром! Зато единственным! Я был настоящим заместителем бургомистра. Это совсем другое дело! И все же… – он говорил это больше для себя, не ожидая ответа собеседникоз.
Потом заговорил Альбин Штюмер. И снова официальным тоном председателя национального комитета.
– Заместитель бургомистра, – сказал он. – По существу, речь идет только об этом. Именно заместителем и был тогда вице-бургомистр.
В этот момент Гутхабер, вернувшись из столовой с новой порцией слоеного пирога, стоя в дверях, заметил:
– Точно! Заместителем бургомистра! Если бы ты мог все уладить с Андришкой, Альбин!
– Нечего тут улаживать. Сделаем это в рабочем порядке – и все. Завтра же, на заседании национального комитета. Проведем его по персональному списку… И то, что ты, Йожи, беспартийный, даже лучше.
– Тебя просто сам бог нам послал, Йожи, – вздохнул в дверях Гутхабер, стряхивая пальцами с лацканов пиджака крошки пирога. – Честное слово, сам бог послал тебя нам… А я вот все никак не могу забыть распоряжения бургомистра о ремонте крыш. Да от такого распоряжения все наши домовладельцы станут нищими! Подумать только! Теперь получается так: у кого есть дом, тот нищ. Это распоряжение грозит такими денежными штрафами, что волосы встают дыбом. Или система откупа общественных работ – полное самоуправство! А жилищный вопрос? Достаточно, чтобы этому Андриш-ке заблагорассудилось, – и в любую из квартир лучших, благороднейших семей города он вселяет голодранца с кучей его щенков… А кто знает, что еще у него на уме?… Все в его руках!
Альбин Штюмер прикрыл глаза и поднял голову, как бы желая показать этим, что ничего не слышит, ничего не видит, – он полностью выключился из разговора. Пусть другие говорят (каждый сам с собою или с тем, кто его слушает). Он же бесстрастно, без всякого интереса воспринимает факты, только голые факты!
«Неслыханная власть, несомненно! Беспрецедентная, неслыханная власть!..» – думал он.
Бургомистр Мартон Андришко, сидя за письменным столом в своем кабинете, внимательно изучал документы, собранные в папке с делом часовщика Яноша Чика.
Сам часовщик, худой, долговязый человек, изнывая, сидел напротив и прятал под стул длинные ноги, обутые в поношенные солдатские ботинки. Время от времени, желая увидеть, какую именно бумагу просматривает в этот момент бургомистр, он приподнимался на локтях и вытягивал свою длинную, с острым кадыком, шею.
Мартон Андришко, прищурившись, молча читал. Он не был стар, только рано начал седеть. Его широкое скуластое лицо было моложавым и энергичным. Мозолистые руки с остро обрезанными ногтями спокойно лежали по обе стороны папки с документами. Он сидел неподвижно и наклонялся лишь для того, чтобы перевернуть страницу. На нем был цвета спелой сливы костюм в полоску, когда-то праздничный, а теперь ставший рабочим. Спереди пиджак уже морщил, но костюм всегда был аккуратно почищен и имел хороший вид. Когда-то, еще до войны, Андришко купил его в Париже.
Мартон Андришко был шестым сыном в семье шаль-готарьянского забойщика После него родилось еще трое. На металлургическом заводе он приобрел специальность слесаря-механика, потом попал в Пешт, и больше ему уже не пришлось побывать дома. Из Шальго-тарьяна, кроме «акаюшего» диалекта, он ничего не вынес, да и акцент-то можно было заметить лишь тогда, когда Андришко горячился. Правда, это бывало довольно часто, так как он был вспыльчивым, хотя и быстро остывающим человеком, как, впрочем, большинство сильных и крепко скроенных людей. После падения советской республики его заключили в концентрационный лагерь, затем ему пришлось уехать за границу. Сначала он жил в Вене, потом в Париже. Девятнадцать лет проработал на заводах Рено.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17