Он почувствовал себя дома. Здесь, позади позиции, он располагался со всем батарейным хозяйством: здесь была даже маленькая банька. Справа на холме располагался наблюдательный пункт, внизу в лощине стояли орудия, а дальше, в окопах пехоты, тоже сидел наблюдатель из артиллеристов.
В небе зашелестело, загрохотало, как будто приближался нацеленный прямо на подполковника железнодорожный состав. Выло, сотрясало небесную твердь и стискивало сердце ужасом неотвратимой смерти. Это летел "чемодан".
Вестовой спрыгнул с брички и упал на землю, закрывшись руками. Лошадь присела на задние ноги, как испуганная собака. "Сейчас понесет", - подумал Девяткин и, не выпуская из рук портфеля с деньгами, тоже выпрыгнул и потянулся подхватить вожжи. Но земля качнулась под ногами, полковник застыл на месте с протянутой рукой и прижатым к боку портфелем, а лошадь с бричкой неслись в горы вниз, в лощину.
Девяткин опомнился при виде переворачивающейся брички и глядел на полускрытые зелеными кустами орудия, определяя, целы ли они. Ничего не разобрав, он пошел к домику.
Снова зашелестел по небу железный змей, снова замер подполковник, борясь с невыносимым ужасом. "Чемоданы" били впереди батареи, по окопам пехоты. Черные грибы дыма вздымались выше деревьев.
Навстречу подполковнику выбежали из домика старший офицер батареи штабс-капитан Рыксин и поручик Гулинокий. "Кто дежурный на батарее?" крикнул Девяткин.
- Я, господин полковник, - ответил Гулинский.
- Да как же так, Коля? - упрекнул его подполковник. - А ребята одни, без офицера?
- Так вышло, Владимир Евграфович, - виновато произнес поручик. - Утро тихое... думал чайку попить да побриться...
- Вам необходимо немедленно быть на батарее, - сказал Девяткин.
- Здесь от "чемодана" тоже не спасешься. Хоть и не можем достать их огнем, но оставлять своих орудий не будем.
- Но посмотрите, Владимир Евграфович, если надо - я мигом.
- А что думают там номера? Что, господа чаек распивают и никого на батарее нет? Идите, Коля... Погодите, я тоже с вами. - Девяткин сунул Рыксину портфель и пошел по протоптанной тропинке вдоль забора. Подполковник понимал, что сейчас никакие офицеры не могут спасти нижних чинов от обстрела, но знал, что в трудную минуту офицер должен быть со своими солдатами, и следовал этому правилу, а остальное - как господь решит.
Земля ходила ходуном, когда он спускался в лощину, и сапоги скользили по росе. Он добежал до артиллерийских окопов, спрыгнул вниз и был счастлив, увидев улыбку на лице лучшего наводчика батареи Протопопова, смуглого, как цыган, с серьгой в ухе.
- Как, Протопопов? - спросил подполковник. - Небось испугался?
- Кто испугался, ваше благородие? - крикнул наводчик. - Сидим и ждем, когда он по нам жахнет. А он все грозит да грозит. Аж заморились! Девяткин прошел дальше к ячейке телефониста, где маленький щуплый телефонист сидел, зажмурившись, возле желтой коробки аппарата. Он тронул его за плечо, и солдат уставился бессмысленным взором, словно не командир стоял перед ним, а черт хвостатый вознамерился утащить его в пекло.
- Звони к пехоте! - велел Девяткин. - Проверь линию. Телеграфист не пошевелился. Кругом звенело, бухало железной дубинкой в огромный барабан.
- Не бойся, - сказал Девяткин. - Это с непривычки. Солдат судорожно зевнул и механически перекрестил рот.
- Встать! - скомандовал Девяткин и встряхнул его. Тот опомнился и испугался подполковника больше "чемоданов", что и требовалось. - Лезь наверх! - велел подполковник. - Живо!
Телефонист встал на банкет, высунулся над окопом и жалко оглянулся на командира, словно спросил: куда ты гонишь меня?
Но Девяткин не дал себе увлечься жалостью, ибо должен был заботиться не о маленьком телефонисте, а о всей батарее, и здесь жалеть кого-то одного значило губить всех.
- Наверх! - повторил подполковник.
Телефонист подпрыгнул, заелозил сапогами по земляной стенке окопа и с трудом вылез.
- Постой-ка там, - сказал Девяткин и обратился к двум номерам, которые сидели, согнувшись, на банкете и тусклыми глазами наблюдали за ним, - Скучно без дела? Или смерти испугались, орлы? - Один из них что-то ответил - из-за грохота неслышное. - о себе не жалей! - крикнул Девяткин. - Так легче!
Поняли, закивали согласно. Девяткин велел телеграфисту спуститься, звонить к пехоте, где был оставлен в окопах офицер батареи. Телефонист сполз на животе вниз и с бодростью схватился за трубку. Потом поднял голову и, угасая, поглядел на командира. "Обрыв?" - подумал Девяткин. Ему не хотелось посылать этого щуплого человека на смерть, а если был обрыв провода, то посылать надо было.
- Молчит, - кисло сморщился телефонист. - Надо идти.
- Вызывай снова!
- Нет, ваше благородие, надо идти.
Снова загремело и засвистело в небе. Телефонист сжался.
- Ну иди, - сказал Девяткин. - С богом.
Телефонист с окаменевшим лицом поглядел на подполковника. Что-то с ним произошло, укрепило. А что именно, Девяткин не знал и не имел возможности узнавать: он не жалел телефониста, и тот теперь был согласен, что его не надо жалеть.
Прибежал поручик и, ничего не поняв, стал с воодушевлением подгонять телефониста.
- Не надо, - сказал Девяткин. - Он все сделает, как надо.
Вот здесь, на этом солдате кончалось право командира разделять с ними судьбу. Дальше - они со своими верой и страхом должны идти сами.
Обстрел тяжелыми снарядами продолжался, и можно было догадываться, какое пекло сейчас кипит впереди у Выборгского полка. Уцелеет ли там хоть кто-нибудь?
Прошло минут двадцать - солдатик не возвращался. И полчаса прошло, и час. Не вернулся телефонист. Послали другого.
В девять часов вдруг запищал вызов телефона - началась атака немцев.
Девяткин перекрестился и с легкостью выбрался из осточертевшего окопа. Наконец-то!
И пошли команды фейерверкерам, наводка по прицельному плану - на дорогу у двух сосен, кладбище, мельницу.
Вечная память тому солдатику, линия работала, передавала сообщения с пехотных позиций и наблюдательного пункта.
В пехотном окопе подпоручик Луков был придавлен обвалившейся землей, но пока держался и указывал цели.
На дубе, на оборудованной площадке находился поручик Русевич, передавал оттуда, что видит скопление неприятеля за кладбищенской оградой и в кустах слева от мельницы; а по дороге у двух сосен колонна разворачивалась в цепи.
Девяткин скомандовал произвести одиночные пробные выстрелы по всем указанным целям с последующим ускорением до беглого огня.
Рукояти казенников отвернулись, снаряды легли в казну, затворы вдвинулись и заперли казну.
Наводчик Протопопов глядел в прицел с неподвижной улыбкой, подкручивая маховик.
- Давайте, Коля, - сказал Девяткин Гулинскому.
- Первое орудие! - скомандовал поручик.
Протопопов дернул шнур, пушка бухнула, ствол отодвинулся назад, вытягивая из люльки маслянисто блестящую трубку накатника, потом вернулся обратно, а колеса подпрыгнули.
Вслед за первым открыли огонь остальные семь орудий, отбивая немецкое наступление.
Девяткин оставил Гулинского за старшего, вызвал лошадей и поехал на пригорок к дубу, на котором сидел Русевич. Ему не терпелось увидеть работу батареи. Весь мир соединился в небольшой участок позиции от двух сосен до кустов за мельницей, где серые фигурки с ранцами за плечами шли цепями в три линии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59