Я В(ь) Я
О, нашей мысли обольщенье,
Ты, человеческое Я...
Федор Тютчев
В снысловых отклонениях и пересечениях, которые мнятся (чем?), но
начало уже требует слова мираж, в котором несомненно (точнее, до-
сомненно) сознание провидит удвояющее себя удвоение, - и оно
сладостно, равно как и вожделенно, поднимаясь из глубин реальности и
географических фолиантов гелиографическим бестенным свечением мира,
стоящего на грани зрения, обращенного в себя, как подсказывает позднее
значение латинского mirare, слабо брезжа в пристальном зеркале
удивления восхищеньем мира<джа.
"Я понимаю" - угрожает протяжением нескончаемой тавтологии.
Перечисление: треугольник Пенроуза, бутылка Кляйна, etc. - декорации
спектакля, претендующие на роль зеркал. Возможно, где-то в самом
начале зеркало было разбито. Затянувшаяся вспышка, постепенно
пересекшая границу силы и продолжающая свое расширение во время. Не
исключено, что тогда же не произошло оседания распыленного "я" в некий
узор, который впоследствие слепым пальцам предстояло читать как
возможность соединения "вещи и слова", пальцев и мысли либо, что
точнее, - ощущать намерением пересечения "линии вымысла" или же черты
"реальности" (однако в данный момент возникает сопутствующий вопрос:
определяется ли территория того либо другого чем либо, кроме их
взаимоперехода?) - "я понимаю я" либо "я учу я",
действие чего развертывает поле некой прозрачнейшей оптики, которое в
процессе наблюдения обретает глубину (правильнее - объем) в орнаменте
известной топонимики Фрейда. Но даже в координатах этой системы -
числом три гуны входят в состав пракрити, не существуя, но со всей
непреложностью обнаруживаясь во взимоотношениях: саттва, гуна
наслаждения и ликования; раджас, то есть, желание, приводящее все в
движение; и тамас - гуна апатии, тьмы, смерти, неразличенности. Но
даже в коорднинатах этой системы "я" оказывается ни чем иным, как
динамической переменной, наподобие брезжущего в фигуре эллипсиса
становления значения, в нескончаемо перемещаемом пространстве
отсутствия значения, в пред-ста(но)вления смысла.
Возможно он, скорее всего, сопрягается с тем, что очерчивается
понятием конечности, пунктом расхождения всех линий личностной
перспективы. Обернись, независимо от расположения, - всегда уже
противоположная "точка" (в этом ознобе, создаваемом накопленьем, как
слово...): "Я", пункт интерференции, узел параллакса, ускользающий от
определения, более того: там, за тобой, оборачивающимся вокруг оси,
происходит нежнейший танец вещей, соединяющихся в возможность мира,
обнаруживаемую пыльцой отклонений и пересечений, чистой, как перга,
скользящая по пергаменту или действие исчисления, устремленное в своем
расширении ко времени, оплетающем времена, как письмо слой за слоем
пеленает в отстутствие их абстрактнную основу, страницу, материю
ожидания. "Но при соединении с телом будь прекрасным, приятным Богам в
высшей родине"1
Воображение населяет другой. Другой и есть собственно воображение или
другой есть возможность понимания себя (от сказок о шапке-невидимке до
Гуссерля, Бенвениста, Бахтина). Мне не снятся сны. Возможность - есть
____________________
1 Ригведа, Х, 56
средостение, создающее все территории. Кленовый лист из Чернобыля
достигает по слухам метра с чем-то в ширину. Какого размера достигает
"я" из этого места? Либо, где складируются эти местности, очевидно
превосходящие привычные размеры, пространства... или же времена? Но,
если о снах, то они мне снятся, однако я забыл все и продолжаю все
забывать, - не в этом ли совпадении с миром моего сознания,
исключающего себя из "со-"? - ежечасно обретая то, что было лишь миг
назад забыто мною? Все мое прошлое просачивается сквозь поры не-
памяти. Вероятно, зеркало все же было разбито (забыто), разъ-я-то в я-
в(ь), и вместо того, чтобы глаза сошлись с глазами, уверовав навсегда
в "я учу я", - некто, имеющий естесственное право утверждать, что он -
это он, в произнесении "я" предпочитает наугад иное. И потому в
письме, в слиянии с предвосхищением или: "при соединении с телом будь
прекрасным, приятным Богам в высшей родине"2
Тем не менее, наиболее незначительное из снов не удается забыть, а
именно, то, что как бы является неизменой основой "сновидений", будучи
неуязвимым повторением какого-то лишнего и пустого элемента,
возможностью отсчета в возникновении дистанции и пространства,
сворачивающего себя в кокон (я не понимаю, что в данный момент говорю
или пишу, но очарование этой мерцающей сети следований и разлук в
излучинах ускользания неимоверно крепнет...): это нечто безусловно -
я, представленный самому себе некой телесной периферией, неполнотой
(как бы плечо, как бы часть щеки, носа, как бы движение руки "у самых
глаз"), истаивающей у порога осознания, как множества в паутине
времени у черты вымысла..? (мое тело до мозга костей "социально", мое
тело втатуировано в меня неким застывшим цветением обещания, тело -
это посул послания меня сквозь него к тому, что в тот же миг обогнет
меня - я, вращающееся вокруг оси... обволакивающее единственную точку,
свободную от тончайшего танца вещей, точку ожидания, и не в ней ли
собираются все связи, должные повествовать своим наличием о
целостности окружающего?) - как чего-то, принадлежащего мне, то есть,
тому, что скользит между мной и набором определенных (как бы
____________________
2 Там же.
пред-определенных) "образов и обликов", скользит совершенно
неуследимо, под стать льду в воде. Эротизм развоплощения, открытый
магнитным ветрам пустыни, в истоках которых даже солнце темнеет от
одиночества, освящая обрученье умерших детей. "Я" всегда находится
между мной (как возвратным местоимением, воз-вращающем "я" в точку
размыкания линий всех без исключения перспектив) и "им", тем, кто есть
также я, равно как таковым не является. Проблема не стоит выеденного
яйца. Я полагаю, что, если бы мы с тобой или с кем-либо другим
оказались наедине... или, если бы я, скажем, оказался с ней, а мне,
признаться, любопытно вообразить в этот момент ее имя (нет, не лицо,
лица все одинаковы, как тела, мужские ли, женские, как воспоминания,
образы, коим обречены, но только бессмысленное имя ничего не в силах
сказать мне в своих идиотичных привязанности и повторении...),- мне
было бы нечего сказать ни имени, ни ему/ей. Сигарету? Кофе?
Справедливость? Прибавочная стоимость? Муха на оконном стекле и есть
мое нескончаемое я, - в этом никогда не разбивающемся mirare, и так
далее.
Но иногда я снюсь снам. Их толкования моих явлений удручает. Сны
выискивают метафизический остаток. Ярость их порой сокрушительна и
неописуема. Сны шествуют, как червивые забытые божества, неся в руках
головы, с лиц которых содрана кожа. Однако мне подчас мнится, что я
обладаю возможностью понимать, то есть, возвращаться сквозь
происходящее, подобо пресловутой (лучше слепой) пчеле, возвращающейся
в улей.
1 2 3 4
О, нашей мысли обольщенье,
Ты, человеческое Я...
Федор Тютчев
В снысловых отклонениях и пересечениях, которые мнятся (чем?), но
начало уже требует слова мираж, в котором несомненно (точнее, до-
сомненно) сознание провидит удвояющее себя удвоение, - и оно
сладостно, равно как и вожделенно, поднимаясь из глубин реальности и
географических фолиантов гелиографическим бестенным свечением мира,
стоящего на грани зрения, обращенного в себя, как подсказывает позднее
значение латинского mirare, слабо брезжа в пристальном зеркале
удивления восхищеньем мира<джа.
"Я понимаю" - угрожает протяжением нескончаемой тавтологии.
Перечисление: треугольник Пенроуза, бутылка Кляйна, etc. - декорации
спектакля, претендующие на роль зеркал. Возможно, где-то в самом
начале зеркало было разбито. Затянувшаяся вспышка, постепенно
пересекшая границу силы и продолжающая свое расширение во время. Не
исключено, что тогда же не произошло оседания распыленного "я" в некий
узор, который впоследствие слепым пальцам предстояло читать как
возможность соединения "вещи и слова", пальцев и мысли либо, что
точнее, - ощущать намерением пересечения "линии вымысла" или же черты
"реальности" (однако в данный момент возникает сопутствующий вопрос:
определяется ли территория того либо другого чем либо, кроме их
взаимоперехода?) - "я понимаю я" либо "я учу я",
действие чего развертывает поле некой прозрачнейшей оптики, которое в
процессе наблюдения обретает глубину (правильнее - объем) в орнаменте
известной топонимики Фрейда. Но даже в координатах этой системы -
числом три гуны входят в состав пракрити, не существуя, но со всей
непреложностью обнаруживаясь во взимоотношениях: саттва, гуна
наслаждения и ликования; раджас, то есть, желание, приводящее все в
движение; и тамас - гуна апатии, тьмы, смерти, неразличенности. Но
даже в коорднинатах этой системы "я" оказывается ни чем иным, как
динамической переменной, наподобие брезжущего в фигуре эллипсиса
становления значения, в нескончаемо перемещаемом пространстве
отсутствия значения, в пред-ста(но)вления смысла.
Возможно он, скорее всего, сопрягается с тем, что очерчивается
понятием конечности, пунктом расхождения всех линий личностной
перспективы. Обернись, независимо от расположения, - всегда уже
противоположная "точка" (в этом ознобе, создаваемом накопленьем, как
слово...): "Я", пункт интерференции, узел параллакса, ускользающий от
определения, более того: там, за тобой, оборачивающимся вокруг оси,
происходит нежнейший танец вещей, соединяющихся в возможность мира,
обнаруживаемую пыльцой отклонений и пересечений, чистой, как перга,
скользящая по пергаменту или действие исчисления, устремленное в своем
расширении ко времени, оплетающем времена, как письмо слой за слоем
пеленает в отстутствие их абстрактнную основу, страницу, материю
ожидания. "Но при соединении с телом будь прекрасным, приятным Богам в
высшей родине"1
Воображение населяет другой. Другой и есть собственно воображение или
другой есть возможность понимания себя (от сказок о шапке-невидимке до
Гуссерля, Бенвениста, Бахтина). Мне не снятся сны. Возможность - есть
____________________
1 Ригведа, Х, 56
средостение, создающее все территории. Кленовый лист из Чернобыля
достигает по слухам метра с чем-то в ширину. Какого размера достигает
"я" из этого места? Либо, где складируются эти местности, очевидно
превосходящие привычные размеры, пространства... или же времена? Но,
если о снах, то они мне снятся, однако я забыл все и продолжаю все
забывать, - не в этом ли совпадении с миром моего сознания,
исключающего себя из "со-"? - ежечасно обретая то, что было лишь миг
назад забыто мною? Все мое прошлое просачивается сквозь поры не-
памяти. Вероятно, зеркало все же было разбито (забыто), разъ-я-то в я-
в(ь), и вместо того, чтобы глаза сошлись с глазами, уверовав навсегда
в "я учу я", - некто, имеющий естесственное право утверждать, что он -
это он, в произнесении "я" предпочитает наугад иное. И потому в
письме, в слиянии с предвосхищением или: "при соединении с телом будь
прекрасным, приятным Богам в высшей родине"2
Тем не менее, наиболее незначительное из снов не удается забыть, а
именно, то, что как бы является неизменой основой "сновидений", будучи
неуязвимым повторением какого-то лишнего и пустого элемента,
возможностью отсчета в возникновении дистанции и пространства,
сворачивающего себя в кокон (я не понимаю, что в данный момент говорю
или пишу, но очарование этой мерцающей сети следований и разлук в
излучинах ускользания неимоверно крепнет...): это нечто безусловно -
я, представленный самому себе некой телесной периферией, неполнотой
(как бы плечо, как бы часть щеки, носа, как бы движение руки "у самых
глаз"), истаивающей у порога осознания, как множества в паутине
времени у черты вымысла..? (мое тело до мозга костей "социально", мое
тело втатуировано в меня неким застывшим цветением обещания, тело -
это посул послания меня сквозь него к тому, что в тот же миг обогнет
меня - я, вращающееся вокруг оси... обволакивающее единственную точку,
свободную от тончайшего танца вещей, точку ожидания, и не в ней ли
собираются все связи, должные повествовать своим наличием о
целостности окружающего?) - как чего-то, принадлежащего мне, то есть,
тому, что скользит между мной и набором определенных (как бы
____________________
2 Там же.
пред-определенных) "образов и обликов", скользит совершенно
неуследимо, под стать льду в воде. Эротизм развоплощения, открытый
магнитным ветрам пустыни, в истоках которых даже солнце темнеет от
одиночества, освящая обрученье умерших детей. "Я" всегда находится
между мной (как возвратным местоимением, воз-вращающем "я" в точку
размыкания линий всех без исключения перспектив) и "им", тем, кто есть
также я, равно как таковым не является. Проблема не стоит выеденного
яйца. Я полагаю, что, если бы мы с тобой или с кем-либо другим
оказались наедине... или, если бы я, скажем, оказался с ней, а мне,
признаться, любопытно вообразить в этот момент ее имя (нет, не лицо,
лица все одинаковы, как тела, мужские ли, женские, как воспоминания,
образы, коим обречены, но только бессмысленное имя ничего не в силах
сказать мне в своих идиотичных привязанности и повторении...),- мне
было бы нечего сказать ни имени, ни ему/ей. Сигарету? Кофе?
Справедливость? Прибавочная стоимость? Муха на оконном стекле и есть
мое нескончаемое я, - в этом никогда не разбивающемся mirare, и так
далее.
Но иногда я снюсь снам. Их толкования моих явлений удручает. Сны
выискивают метафизический остаток. Ярость их порой сокрушительна и
неописуема. Сны шествуют, как червивые забытые божества, неся в руках
головы, с лиц которых содрана кожа. Однако мне подчас мнится, что я
обладаю возможностью понимать, то есть, возвращаться сквозь
происходящее, подобо пресловутой (лучше слепой) пчеле, возвращающейся
в улей.
1 2 3 4