Обхватив себя руками, Мара закрыла глаза и прижалась лбом к коленям. Она сама не догадывалась, до какой степени замерзла, пока не погрузилась в теплую воду, и даже сейчас холод, поселившийся у нее внутри, был сильнее согревающей кожу воды.
— Вот, выпей это.
Подняв взгляд, она увидела склонившегося над ней Родерика. Под мышкой он держал пару сложенных одеял, в другой руке у него был маленький серебряный поднос, на котором стояли две большие серебряные чашки с какой-то дымящейся жидкостью.
— Что это?
— Об этом знают только Сарус и всевышний. Пей.
Одна лишь мысль о чем-то горячем оживила Мару. Она взяла чашку с подноса и поднесла ее к губам. Но стоило ей отхлебнуть глоточек, как она закашлялась. Питье оказалось таким крепким, что у нее перехватило дух. Родерик уже успел отойти от ванны, поставить чашку было некуда, разве что приподняться над краем, представ перед ним обнаженной.
— Можно подумать, — сказала она, задыхаясь, — что сюда намешали все известные в природе крепкие напитки, добавили сахара и подогрели.
— Довольно точное описание моряцкого пунша.
— Забери, — она протянула ему чашку.
— Только пустую.
Мара подумала, не бросить ли чашку на пол, но вместо этого оглянулась на камин, прикидывая расстояние. В чашке столько спирта… славный будет фейерверк.
— Осталась еще моя, — сказал Родерик, в точности угадав ее мысли. — Тебе она нужна больше, чем мне.
— Если это еще одна попытка меня разозлить, она блестяще удалась!
Он посмотрел на ее разгоряченное лицо, заглянул в мечущие искры серые глаза.
— Рад это слышать. Я собирался всего-навсего прогнать простуду.
— В самом деле? А потом? — Мара осторожно отпила еще один маленький глоточек.
— А потом принять ванну. Если, конечно, у тебя хватит сил ее покинуть.
Ответа не последовало. Она обдумывала его слова, потягивая адскую смесь и откинувшись на спинку ванны. Тепло разливалось по ее телу, по рукам и ногам. Страшное напряжение, сковавшее ее, стало постепенно уходить. Но Мара чувствовала себя усталой, страшно усталой. Ее мозг был не в состоянии обдумать внезапную перемену, произошедшую с Родериком. Ей уже было все равно. Он отошел и остановился где-то у нее за спиной. Судя по звукам, она решила, что он добавляет поленья в камин. Пламя трещало и брызгало искрами, наполняя комнату своим теплым светом. К аромату сандалового мыла примешивался стоявший в воздухе густой запах дыма и горячего воска.
Мара вынула мыло из мыльницы, глотнула еще пунша и, поставив чашку в освободившуюся мыльницу, начала мыться. Она плеснула на себя горячей воды из кувшина, чтобы смыть мыло, выполоскала остатки речной воды из волос. Чувствуя, что вода остывает, она не стала задерживаться — взяла купальную простыню и поднялась на ноги.
Родерик наблюдал за ней, прислонившись к каминной полке, смотрел, как вода, искрящаяся в отблесках огня, стекает каскадом по ее стройной спине и по ногам. Волосы, доходившие ей до бедер, плотным шелковистым занавесом облепили ее кожу. Ему и в голову не приходило, что она забыла о нем, просто он подумал, что она смирилась с его присутствием как с неизбежностью и предпочла его не замечать. Такой вывод имел свои преимущества, но его нельзя было назвать лестным.
Осушив свою чашу с пуншем, Родерик отставил ее в сторону, потом взял одеяло, встряхнул его, чтобы разом расправить все складки, и поднес к огню. Когда Мара высушила полотенцем волосы, он подошел к ней и закутал ее в теплое одеяло.
— Спасибо, — не глядя на него, сказала она тихим, лишенным интонаций голосом.
Родерик не ответил. Повернувшись к ней спиной, он стащил с себя сапоги и расстегнул брюки. Мара, пристально глядевшая в огонь, услыхала, как он ступил в ванну и начал мыться. Очень осторожно и медленно она опустилась в кресло у камина и принялась пальцами расчесывать влажные волосы, захватывая и расправляя над огнем целые горсти, чтобы они скорее высохли. Она не обернулась, услышав, как плещется сзади вода. Родерик вылез из ванны. Он воспользовался той же купальной простыней, которую она отбросила. Мара не посмотрела на него и тогда, когда он потянулся из-за спинки кресла за своим халатом. Она слегка вздрогнула, когда он опустился на одно колено рядом с ее креслом и схватил прядь ее длинных, нагретых от камина волос.
— Они уже достаточно высохли.
— Достаточно для чего?
— Чтобы сослужить службу.
Он распрямился со стремительной легкостью и поднял ее с кресла так же просто, как до этого поднимал халат. Мара тихо ахнула, когда он повернулся к дверям и прошел в спальню, неся ее на руках. Здесь тоже горел камин, освещая позолоченный герб высоко над кроватью и белые шелковые складки свисающего с него балдахина. Большая постель была раскрыта. Родерик опустил Мару, все еще закутанную в одеяло, на упругий матрас и сам лег рядом с ней. Он укрыл их обоих стеганой пуховой периной, подоткнул ее с обеих сторон, потом откинулся, опираясь на локоть, и посмотрел на Мару. Выражение его темно-синих глаз невозможно было разгадать.
— Зачем? — задала она, еле шевеля пересохшими губами, тот единственный вопрос, который не переставал ее мучить.
— Я прирожденный шут, существо, состоящее из любопытства и саморазрушения. Какое еще объяснение тебе нужно?
— Боюсь, что этого недостаточно.
— Только не сегодня. Давай отложим их на потом. А сейчас засыпай… Шери.
Когда Мара проснулась, бледное зимнее солнце уже заглядывало сквозь шторы, слабо освещая спальню. Огонь в мраморном камине погас, в спальне было холодно, но громадная, королевских размеров постель, в которой она лежала, все еще хранила его тепло. Однако Мара лежала в ней одна.
Она села, откинув спутанные волосы назад через плечо, потянулась и коснулась прохладной льняной простыни в том месте, где лежал Родерик. Одеяло, в которое он ее закутал, упало, она вдруг почувствовала свою наготу. И ей было все равно, хотя в то же время она ощущала неловкость. Она провела всю ночь в одной постели с принцем, и ничего не случилось. Что же с ней не так, почему она все еще остается нетронутой? Разумеется, она была благодарна, ей совсем не хотелось торопить судьбу. Но она была в достаточной степени женщиной, чтобы почувствовать себя задетой тем, с какой легкостью он противится ее чарам.
Из гостиной до нее донесся какой-то тихий звук. Мара схватила свое одеяло и снова закуталась в него. Через секунду дверь распахнулась, и вошла Лила. Она несла поднос с горячим шоколадом и теплыми булочками. А через руку у нее было перекинуто белье Мары, только что постиранное и отглаженное, и ее гранатово-красное платье. Горничная поставила поднос Маре на колени, а сама принялась раскладывать одежду.
Мара не стала спрашивать, откуда Лиле известно, где ее искать, — слуги всегда все знают. Без сомнения, Родерик, никогда ничего не оставлявший на волю случая, приказал подать ей завтрак и чистую одежду.
— Где принц? — спросила Мара.
— Он уехал, мадемуазель, а куда, я не знаю.
Ей ничего другого не оставалось, как только выпить шоколад, съесть булочки и заняться повседневными хлопотами, сделав вид, что ничего не произошло. Что, в общем, соответствовало действительности.
Мара покинула спальню одетая, с аккуратно заплетенными в косы и уложенными короной вокруг головы волосами. По дороге через гостиную она остановилась, заметив на столе остатки завтрака Родерика и разбросанную утреннюю почту, среди которой были три смятые газеты и куча пригласительных карточек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
— Вот, выпей это.
Подняв взгляд, она увидела склонившегося над ней Родерика. Под мышкой он держал пару сложенных одеял, в другой руке у него был маленький серебряный поднос, на котором стояли две большие серебряные чашки с какой-то дымящейся жидкостью.
— Что это?
— Об этом знают только Сарус и всевышний. Пей.
Одна лишь мысль о чем-то горячем оживила Мару. Она взяла чашку с подноса и поднесла ее к губам. Но стоило ей отхлебнуть глоточек, как она закашлялась. Питье оказалось таким крепким, что у нее перехватило дух. Родерик уже успел отойти от ванны, поставить чашку было некуда, разве что приподняться над краем, представ перед ним обнаженной.
— Можно подумать, — сказала она, задыхаясь, — что сюда намешали все известные в природе крепкие напитки, добавили сахара и подогрели.
— Довольно точное описание моряцкого пунша.
— Забери, — она протянула ему чашку.
— Только пустую.
Мара подумала, не бросить ли чашку на пол, но вместо этого оглянулась на камин, прикидывая расстояние. В чашке столько спирта… славный будет фейерверк.
— Осталась еще моя, — сказал Родерик, в точности угадав ее мысли. — Тебе она нужна больше, чем мне.
— Если это еще одна попытка меня разозлить, она блестяще удалась!
Он посмотрел на ее разгоряченное лицо, заглянул в мечущие искры серые глаза.
— Рад это слышать. Я собирался всего-навсего прогнать простуду.
— В самом деле? А потом? — Мара осторожно отпила еще один маленький глоточек.
— А потом принять ванну. Если, конечно, у тебя хватит сил ее покинуть.
Ответа не последовало. Она обдумывала его слова, потягивая адскую смесь и откинувшись на спинку ванны. Тепло разливалось по ее телу, по рукам и ногам. Страшное напряжение, сковавшее ее, стало постепенно уходить. Но Мара чувствовала себя усталой, страшно усталой. Ее мозг был не в состоянии обдумать внезапную перемену, произошедшую с Родериком. Ей уже было все равно. Он отошел и остановился где-то у нее за спиной. Судя по звукам, она решила, что он добавляет поленья в камин. Пламя трещало и брызгало искрами, наполняя комнату своим теплым светом. К аромату сандалового мыла примешивался стоявший в воздухе густой запах дыма и горячего воска.
Мара вынула мыло из мыльницы, глотнула еще пунша и, поставив чашку в освободившуюся мыльницу, начала мыться. Она плеснула на себя горячей воды из кувшина, чтобы смыть мыло, выполоскала остатки речной воды из волос. Чувствуя, что вода остывает, она не стала задерживаться — взяла купальную простыню и поднялась на ноги.
Родерик наблюдал за ней, прислонившись к каминной полке, смотрел, как вода, искрящаяся в отблесках огня, стекает каскадом по ее стройной спине и по ногам. Волосы, доходившие ей до бедер, плотным шелковистым занавесом облепили ее кожу. Ему и в голову не приходило, что она забыла о нем, просто он подумал, что она смирилась с его присутствием как с неизбежностью и предпочла его не замечать. Такой вывод имел свои преимущества, но его нельзя было назвать лестным.
Осушив свою чашу с пуншем, Родерик отставил ее в сторону, потом взял одеяло, встряхнул его, чтобы разом расправить все складки, и поднес к огню. Когда Мара высушила полотенцем волосы, он подошел к ней и закутал ее в теплое одеяло.
— Спасибо, — не глядя на него, сказала она тихим, лишенным интонаций голосом.
Родерик не ответил. Повернувшись к ней спиной, он стащил с себя сапоги и расстегнул брюки. Мара, пристально глядевшая в огонь, услыхала, как он ступил в ванну и начал мыться. Очень осторожно и медленно она опустилась в кресло у камина и принялась пальцами расчесывать влажные волосы, захватывая и расправляя над огнем целые горсти, чтобы они скорее высохли. Она не обернулась, услышав, как плещется сзади вода. Родерик вылез из ванны. Он воспользовался той же купальной простыней, которую она отбросила. Мара не посмотрела на него и тогда, когда он потянулся из-за спинки кресла за своим халатом. Она слегка вздрогнула, когда он опустился на одно колено рядом с ее креслом и схватил прядь ее длинных, нагретых от камина волос.
— Они уже достаточно высохли.
— Достаточно для чего?
— Чтобы сослужить службу.
Он распрямился со стремительной легкостью и поднял ее с кресла так же просто, как до этого поднимал халат. Мара тихо ахнула, когда он повернулся к дверям и прошел в спальню, неся ее на руках. Здесь тоже горел камин, освещая позолоченный герб высоко над кроватью и белые шелковые складки свисающего с него балдахина. Большая постель была раскрыта. Родерик опустил Мару, все еще закутанную в одеяло, на упругий матрас и сам лег рядом с ней. Он укрыл их обоих стеганой пуховой периной, подоткнул ее с обеих сторон, потом откинулся, опираясь на локоть, и посмотрел на Мару. Выражение его темно-синих глаз невозможно было разгадать.
— Зачем? — задала она, еле шевеля пересохшими губами, тот единственный вопрос, который не переставал ее мучить.
— Я прирожденный шут, существо, состоящее из любопытства и саморазрушения. Какое еще объяснение тебе нужно?
— Боюсь, что этого недостаточно.
— Только не сегодня. Давай отложим их на потом. А сейчас засыпай… Шери.
Когда Мара проснулась, бледное зимнее солнце уже заглядывало сквозь шторы, слабо освещая спальню. Огонь в мраморном камине погас, в спальне было холодно, но громадная, королевских размеров постель, в которой она лежала, все еще хранила его тепло. Однако Мара лежала в ней одна.
Она села, откинув спутанные волосы назад через плечо, потянулась и коснулась прохладной льняной простыни в том месте, где лежал Родерик. Одеяло, в которое он ее закутал, упало, она вдруг почувствовала свою наготу. И ей было все равно, хотя в то же время она ощущала неловкость. Она провела всю ночь в одной постели с принцем, и ничего не случилось. Что же с ней не так, почему она все еще остается нетронутой? Разумеется, она была благодарна, ей совсем не хотелось торопить судьбу. Но она была в достаточной степени женщиной, чтобы почувствовать себя задетой тем, с какой легкостью он противится ее чарам.
Из гостиной до нее донесся какой-то тихий звук. Мара схватила свое одеяло и снова закуталась в него. Через секунду дверь распахнулась, и вошла Лила. Она несла поднос с горячим шоколадом и теплыми булочками. А через руку у нее было перекинуто белье Мары, только что постиранное и отглаженное, и ее гранатово-красное платье. Горничная поставила поднос Маре на колени, а сама принялась раскладывать одежду.
Мара не стала спрашивать, откуда Лиле известно, где ее искать, — слуги всегда все знают. Без сомнения, Родерик, никогда ничего не оставлявший на волю случая, приказал подать ей завтрак и чистую одежду.
— Где принц? — спросила Мара.
— Он уехал, мадемуазель, а куда, я не знаю.
Ей ничего другого не оставалось, как только выпить шоколад, съесть булочки и заняться повседневными хлопотами, сделав вид, что ничего не произошло. Что, в общем, соответствовало действительности.
Мара покинула спальню одетая, с аккуратно заплетенными в косы и уложенными короной вокруг головы волосами. По дороге через гостиную она остановилась, заметив на столе остатки завтрака Родерика и разбросанную утреннюю почту, среди которой были три смятые газеты и куча пригласительных карточек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97