Матрена Распутина пишет, что Феофан, Гермоген и Илиодор, зная склонность царя и царицы к «Божьим людям», хотели использовать ее отца при дворе в интересах Союза русского народа.
Каковы бы ни были их мотивы, но именно Феофан и его друзья ввели Распутина в интересовавшиеся религией петербургские аристократические салоны. «Этот человек ходил по гостиным лучше, чем другой царедворец», — заметил впоследствии директор Департамента полиции С.П.Белецкий. «Свободной легкой походкой вошел он в гостиную, — описывает В.Д.Бонч-Бруевич появление Распутина у баронессы В.И.Икскуль, — где ранее, оказывается, он не бывал, и с первых же слов, идя по ковру, напал на хозяйку: „Что это ты, матушка, навесила на стены, как настоящая музея, поди, одной этой стеной пять деревень голодающих прокормить можно, ишь ты, как живут, а мужички голодают…“ Варвара Ивановна стала знакомить Распутина с гостями… Он тотчас же расспрашивал: замужняя ли. А где муж. Почему приехала одна. Вот были бы вместе — посмотрел бы я вас, каковы вы есть, как живете… И очень весело, балагуря и шутя, непринужденно повел беседу». Труфанов так описывает появление Распутина у графини С.И.Игнатьевой: «Я представил ей Распутина, сказавши: „Вот мой друг!“ Игнатьева с недоумением посмотрела на Распутина, так, что как будто на губах ее застыл какой-то невысказанный вопрос, — процедила сквозь зубы: „Очень приятно“ — и предложила нам сесть». Графиня уговаривала Труфанова подчиниться постановлению Синода и уехать из Царицына. «Тут в разговор вмешался Распутин… Он приблизил свое лицо к лицу графини, поднес свой указательный палец к самому ее носу и, грозя пальцем, отрывисто, с большим волнением заговорил: „Я тебе говорю, цыть! Я, Григорий, тебе говорю, что он будет в Царицыне! Понимаешь? Много на себя не бери, ведь все же ты баба!…“ Графиня от этих слов „старца“ совершенно опешила».
Наиболее важным стало для Распутина знакомство с Анастасией и Милицей, дочерьми Черногорского князя Николая Негоша, к которым Феофан ввел его в начале 1905 года. Тридцатидевятилетняя Милица Николаевна была замужем за великим князем Петром Николаевичем, двоюродным дядей царя. Анастасия Николаевна, на год моложе сестры, в следующем году, разведясь с герцогом Лейхтенбергским, вышла за старшего брата Петра, великого князя Николая Николаевича. Вообще склонный к мистицизму — считал он, например, что царь «не человек и не Бог, а нечто среднее», — Николай Николаевич Распутиным очень увлекся, особенно после того, как тот вылечил княжескую собаку. Но интерес к «мужику» и тем мог объясняться, что в то время Николай Николаевич вообще искал какой-то опоры «снизу» против надвигающегося страшного вала. Тогда же он познакомился с рабочим-печатником М.А.Ушаковым, убедившим его, что необходимо дать стране конституцию. А позднее, качнувшись слева направо, он ввел к царю извозчиков, приказчиков и дворников из Союза русского народа.
Постепенно интерес к Распутину у Николая Николаевича сменился охлаждением, а потом ненавистью, и Анастасия Николаевна тоже от Распутина отошла. Милица Николаевна, напротив, сохранила с ним добрые отношения до его смерти. Б.Н.Смиттен пишет о ней как "умной и интересовавшейся религиозной мистикой женщине, знакомой с мистической, аскетической и святоотеческой литературой, для того, чтобы иметь возможность читать в подлиннике персидских мистиков, изучившей персидский язык и даже издавшей свой собственный труд «Избранные места из святых отцов». Несколько лет сестры-черногорки были конфидентками императрицы Александры Федоровны и играли странную роль «поставщиков мистиков» ко двору. По словам С.Ю.Витте, «чтобы рассказать, какие пакости они натворили, нужно написать целую историю».
Еще большую роль в судьбе Распутина — как и он в ее — сыграла следующая конфидентка императрицы, на которую та променяла черногорок. В 1907 году у Милицы Николаевны Распутин познакомился с молоденькой смешливой фрейлиной Анной Танеевой, дочерью управляющего императорской канцелярией; выйдя вскоре замуж за Александра Вырубова, она приняла его фамилию. «Милица Николаевна пригласила меня днем, — вспоминает она, — предупредив, что у нее будет Распутин… Я очень волновалась в ожидании встречи с таким человеком, тем более, что Милица Николаевна сказала мне: „Попросите его о чем хотите, — он помолится, он все может у Бога“. Распутин поцеловался с Милицей Николаевной, и затем последняя представила ему меня… Распутин начал расспрашивать меня о том, чем я занимаюсь, где я живу и т.п., и я, озабоченная предстоящим браком, так как я очень мало знала своего жениха, спросила его о том, следует ли мне выходить замуж. Распутин ответил, что он советует мне выйти замуж, но что брак будет несчастлив». Разговор продолжался минут десять, и только спустя год, после развода со своим мужем, который не только бил ее, но и оставил девственницей, Вырубова случайно встретила на улице Распутина. «Я очень обрадовалась ему и сказала, что хотела бы быть у него для того, чтобы поговорить с ним о своей несчастной жизни». В то время, как она пишет, «в С.-Петербурге многие обращались к нему с полным доверием, испрашивая его руководства в духовной жизни».
Распутину было сорок лет, когда он «легкой походкой» вошел в этот незнакомый ему мир петербургских салонов научить их несчастных завсегдатаев «духовной жизни» — последующее десятилетие внешне он мало менялся. «Он был одет в простой черной сибирке, — вспоминает Вырубова, — и меня поразили его проницательные, глубоко сидевшие в глазных впадинах глаза».
«Мое внимание прежде всего обратили его глаза, — вспоминает ВД.Бонч-Бруевич, — смотря сосредоточенно и прямо, глаза все время играли каким-то фосфорическим светом. Он все время точно нащупывал глазами слушателей, и иногда вдруг речь его замедлялась, он тянул слова, путался, как бы думая о чем-то другом, и вперялся неотступно в кого-либо, в упор, в глаза, смотря так несколько минут, и все почти нечленораздельно тянул слова. Потом вдруг спохватывался… смущался и торопливо старался перевести разговор. Я заметил, что именно это упорное смотрение производило особенное впечатление на присутствующих, особенно на женщин, которые ужасно смущались этого взгляда, беспокоились и потом сами робко взглядывали на Распутина и иногда точно тянулись к нему еще поговорить, еще услышать, что он скажет…»
В.Д.Бонч-Бруевич отмечает также манеру Распутина ходить «немного приседая и сгибаясь, быстро потирая руки».
«Григорий, поцеловавши меня, — пишет Труфанов об их первой встрече, — упорно и продолжительно посмотрел своими круглыми, неприятно серыми глазами мне в лицо, потом зашлепал своими толстыми, синими, чувственными губами, на которых усы торчали, как две ветхие щетки… Волосы на голове „старца“ были грубо причесаны в скобку… Борода мало походила вообще на бороду, а казалась клочком свалявшейся овчины, приклеенным к его лицу… руки у старца были корявы и нечисты… Был одет в простой дешевый, серого цвета пиджак… брюки поражали своею отвислостью над грубыми халявами мужских сапог». Через пять лет, однако, на Распутине «была малинового атласа русская сорочка, подпоясан он был поясом с большими шелковыми кистями, брюки из дорогого черного сукна сидели на ногах в обтяжку, как у военных, дорогие лакированные сапоги бросались в глаза своим блеском и чистотою».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
Каковы бы ни были их мотивы, но именно Феофан и его друзья ввели Распутина в интересовавшиеся религией петербургские аристократические салоны. «Этот человек ходил по гостиным лучше, чем другой царедворец», — заметил впоследствии директор Департамента полиции С.П.Белецкий. «Свободной легкой походкой вошел он в гостиную, — описывает В.Д.Бонч-Бруевич появление Распутина у баронессы В.И.Икскуль, — где ранее, оказывается, он не бывал, и с первых же слов, идя по ковру, напал на хозяйку: „Что это ты, матушка, навесила на стены, как настоящая музея, поди, одной этой стеной пять деревень голодающих прокормить можно, ишь ты, как живут, а мужички голодают…“ Варвара Ивановна стала знакомить Распутина с гостями… Он тотчас же расспрашивал: замужняя ли. А где муж. Почему приехала одна. Вот были бы вместе — посмотрел бы я вас, каковы вы есть, как живете… И очень весело, балагуря и шутя, непринужденно повел беседу». Труфанов так описывает появление Распутина у графини С.И.Игнатьевой: «Я представил ей Распутина, сказавши: „Вот мой друг!“ Игнатьева с недоумением посмотрела на Распутина, так, что как будто на губах ее застыл какой-то невысказанный вопрос, — процедила сквозь зубы: „Очень приятно“ — и предложила нам сесть». Графиня уговаривала Труфанова подчиниться постановлению Синода и уехать из Царицына. «Тут в разговор вмешался Распутин… Он приблизил свое лицо к лицу графини, поднес свой указательный палец к самому ее носу и, грозя пальцем, отрывисто, с большим волнением заговорил: „Я тебе говорю, цыть! Я, Григорий, тебе говорю, что он будет в Царицыне! Понимаешь? Много на себя не бери, ведь все же ты баба!…“ Графиня от этих слов „старца“ совершенно опешила».
Наиболее важным стало для Распутина знакомство с Анастасией и Милицей, дочерьми Черногорского князя Николая Негоша, к которым Феофан ввел его в начале 1905 года. Тридцатидевятилетняя Милица Николаевна была замужем за великим князем Петром Николаевичем, двоюродным дядей царя. Анастасия Николаевна, на год моложе сестры, в следующем году, разведясь с герцогом Лейхтенбергским, вышла за старшего брата Петра, великого князя Николая Николаевича. Вообще склонный к мистицизму — считал он, например, что царь «не человек и не Бог, а нечто среднее», — Николай Николаевич Распутиным очень увлекся, особенно после того, как тот вылечил княжескую собаку. Но интерес к «мужику» и тем мог объясняться, что в то время Николай Николаевич вообще искал какой-то опоры «снизу» против надвигающегося страшного вала. Тогда же он познакомился с рабочим-печатником М.А.Ушаковым, убедившим его, что необходимо дать стране конституцию. А позднее, качнувшись слева направо, он ввел к царю извозчиков, приказчиков и дворников из Союза русского народа.
Постепенно интерес к Распутину у Николая Николаевича сменился охлаждением, а потом ненавистью, и Анастасия Николаевна тоже от Распутина отошла. Милица Николаевна, напротив, сохранила с ним добрые отношения до его смерти. Б.Н.Смиттен пишет о ней как "умной и интересовавшейся религиозной мистикой женщине, знакомой с мистической, аскетической и святоотеческой литературой, для того, чтобы иметь возможность читать в подлиннике персидских мистиков, изучившей персидский язык и даже издавшей свой собственный труд «Избранные места из святых отцов». Несколько лет сестры-черногорки были конфидентками императрицы Александры Федоровны и играли странную роль «поставщиков мистиков» ко двору. По словам С.Ю.Витте, «чтобы рассказать, какие пакости они натворили, нужно написать целую историю».
Еще большую роль в судьбе Распутина — как и он в ее — сыграла следующая конфидентка императрицы, на которую та променяла черногорок. В 1907 году у Милицы Николаевны Распутин познакомился с молоденькой смешливой фрейлиной Анной Танеевой, дочерью управляющего императорской канцелярией; выйдя вскоре замуж за Александра Вырубова, она приняла его фамилию. «Милица Николаевна пригласила меня днем, — вспоминает она, — предупредив, что у нее будет Распутин… Я очень волновалась в ожидании встречи с таким человеком, тем более, что Милица Николаевна сказала мне: „Попросите его о чем хотите, — он помолится, он все может у Бога“. Распутин поцеловался с Милицей Николаевной, и затем последняя представила ему меня… Распутин начал расспрашивать меня о том, чем я занимаюсь, где я живу и т.п., и я, озабоченная предстоящим браком, так как я очень мало знала своего жениха, спросила его о том, следует ли мне выходить замуж. Распутин ответил, что он советует мне выйти замуж, но что брак будет несчастлив». Разговор продолжался минут десять, и только спустя год, после развода со своим мужем, который не только бил ее, но и оставил девственницей, Вырубова случайно встретила на улице Распутина. «Я очень обрадовалась ему и сказала, что хотела бы быть у него для того, чтобы поговорить с ним о своей несчастной жизни». В то время, как она пишет, «в С.-Петербурге многие обращались к нему с полным доверием, испрашивая его руководства в духовной жизни».
Распутину было сорок лет, когда он «легкой походкой» вошел в этот незнакомый ему мир петербургских салонов научить их несчастных завсегдатаев «духовной жизни» — последующее десятилетие внешне он мало менялся. «Он был одет в простой черной сибирке, — вспоминает Вырубова, — и меня поразили его проницательные, глубоко сидевшие в глазных впадинах глаза».
«Мое внимание прежде всего обратили его глаза, — вспоминает ВД.Бонч-Бруевич, — смотря сосредоточенно и прямо, глаза все время играли каким-то фосфорическим светом. Он все время точно нащупывал глазами слушателей, и иногда вдруг речь его замедлялась, он тянул слова, путался, как бы думая о чем-то другом, и вперялся неотступно в кого-либо, в упор, в глаза, смотря так несколько минут, и все почти нечленораздельно тянул слова. Потом вдруг спохватывался… смущался и торопливо старался перевести разговор. Я заметил, что именно это упорное смотрение производило особенное впечатление на присутствующих, особенно на женщин, которые ужасно смущались этого взгляда, беспокоились и потом сами робко взглядывали на Распутина и иногда точно тянулись к нему еще поговорить, еще услышать, что он скажет…»
В.Д.Бонч-Бруевич отмечает также манеру Распутина ходить «немного приседая и сгибаясь, быстро потирая руки».
«Григорий, поцеловавши меня, — пишет Труфанов об их первой встрече, — упорно и продолжительно посмотрел своими круглыми, неприятно серыми глазами мне в лицо, потом зашлепал своими толстыми, синими, чувственными губами, на которых усы торчали, как две ветхие щетки… Волосы на голове „старца“ были грубо причесаны в скобку… Борода мало походила вообще на бороду, а казалась клочком свалявшейся овчины, приклеенным к его лицу… руки у старца были корявы и нечисты… Был одет в простой дешевый, серого цвета пиджак… брюки поражали своею отвислостью над грубыми халявами мужских сапог». Через пять лет, однако, на Распутине «была малинового атласа русская сорочка, подпоясан он был поясом с большими шелковыми кистями, брюки из дорогого черного сукна сидели на ногах в обтяжку, как у военных, дорогие лакированные сапоги бросались в глаза своим блеском и чистотою».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74