только что Витте направил в Министерство финансов бумагу с убедительными доводами, что Департамент железнодорожных дел должен быть переведен в Министерство путей сообщения, а теперь сам ответил на нее, что, по еще более веским основаниям, департамент должен остаться в Министерстве финансов.
Напористый выскочка, со своими резкими манерами и новороссийским акцентом, Витте как нож в масло входил в слегка расслабленную петербургскую бюрократическую среду. Никогда не став там «своим», он благодаря воле, уму и креативным способностям десятилетие доминировал в правящих кругах, и прежде всего с именем Витте связывают промышленный бум девяностых годов. Он оказывал также значительное влияние на внешнюю политику, но именно из-за их расхождений в дальневосточном вопросе царь в 1903 году снял Витте с поста министра финансов и назначил на почетный, но лишенный реального влияния пост председателя Комитета министров. Теперь, после русских поражений, Витте, вообще на язык несдержанный, говорил на каждом углу о «мальчишеской политике», «авантюре», о том, как он был прав. Все это любви Николая II к нему не усиливало — пришлось, однако, идти на поклон к Витте.
Президент США Теодор Рузвельт предложил России и Японии свое посредничество, и оно было принято. Назначаемые царем главноуполномоченные для переговоров, однако, отказывались, понимая, что после поражений мир почетным быть не может, но именно их потом царь, армия и придворная камарилья объявят виновниками позорного мира. Скрепя сердце царь обратился к Витте, все еще надеясь, что мирные переговоры — это уловка успокоить общественное мнение, японцы потребуют слишком многого, Витте не уступит — и в возобновившихся военных действиях русская армия покроет себя славой. А не покроет — так Витте виноват, не сумел заключить мира.
Однако 16 августа 1905 года мирный договор был подписан в Портсмуте. Контрибуции Россия не платила, но уступала Японии южную часть Сахалина — северную японцы должны были эвакуировать. «Когда Япония приняла наши условия, ничего не оставалось, как заключить мир», — записал в своем дневнике великий князь Константин Константинович. Теперь царь и царица «точно в воду опущены. Наша действующая армия увеличивалась, военное счастье, наконец, могло нам улыбнуться…» В общем, если бы они нас догнали — мы бы им показали!
15 сентября, встреченный громадной толпой, Витте возвратился в Россию. На следующий день Николаем II был ему пожалован титул графа — крайне правые тут же прозвали его «графом Полусахалинским». Несмотря на тяжесть поездки, Витте сохранил неплохие воспоминания об Америке и американцах, их простоте, чувстве собственного достоинства и демократичности. Об американских политиках он отозвался скорее скептически: «Я был удивлен, как мало они знают политическую констелляцию вообще и европейскую в особенности. От самых видных их государственных и общественных деятелей мне приходилось слышать самые наивные, если не сказать невежественные политические суждения». Сам Витте поразил президента Рузвельта «как очень эгоистичный человек, совершенно без идеалов».
7 сентября началась железнодорожная забастовка — страна была наполовину парализована. Наполовину парализована была и власть. Витте предложил Николаю II два варианта: либо покончить с революцией военной силой — он, Витте, ни по своим взглядам, ни по своему опыту на роль военного диктатора не годится, либо стать на путь либеральных преобразований — с какой программой он, Витте, может возглавить правительство. «Мне думается, что в те дни государь искал опоры в силе, — пишет Витте, — он не нашел никого из числа поклонников силы — все струсили, а потому сам желал манифеста, боясь, что иначе он совсем стушуется». Надеялись очень царь и камарилья на великого князя Николая Николаевича как военного диктатора — но тот угрожал царю застрелиться у него на глазах, если он не примет условия Витте.
Витте хотел, чтобы новая программа была возвещена распубликованием его всеподданнейшего доклада с утверждающей резолюцией царя. Ближайшее окружение внушало царю, что Витте метит в президенты будущей Российской республики, уж если возвещать ненавистные свободы, так царским манифестом, как при освобождении крестьян. Царь еще колебался и по-византийски вел за спиной Витте переговоры с И.Л.Горемыкиным — «но исхода другого не оставалось, как перекреститься и дать то, что все просят».
17 октября 1905 года, в семнадцатую годовщину спасения династии в Борках, Николай II, перекрестившись, подписал манифест «Об усовершенствовании государственного порядка», даровавший населению «незыблемые основы гражданской свободы» и Государственную Думу, без одобрения которой «никакой закон не мог бы восприять силу». «После такого дня голова стала тяжелой и мысли стали путаться, — записал он в дневнике. — Господи, помоги нам, усмири Россию».
Творец русской конституции или «полуконституции», граф Витте вовсе не был либералом и сторонником конституционного строя. Германский канцлер Бюлов заметил ему как-то, что он «был хорошим министром при Александре III, был бы еще более на месте при Николае I, Николаю II он был также полезен, пока царь был самодержцем». Витте стал доказывать, что он сумеет сотрудничать с парламентом, — Бюлов возразил, что либерализма и европейской культуры Витте он не отрицает, но стиль его мышления русский, старой школы, и его первого смоют открытые шлюзы парламентаризма. «Я до сих пор держусь того убеждения, — пишет сам Витте, — что наилучшая форма правления, особенно в России при инородцах, достигающих 35% всего населения, есть неограниченная монархия…» Самодержавие, однако, требует и самодержца с сильной волей и здравым смыслом — «царь, не имеющий царского характера, не может дать счастья стране».
Ранее деятельность министров координировал только царь, Витте впервые в русской истории стал председателем объединенного правительства, вступив «в управление империей при полном ее если не помешательстве, то замешательстве». Если власть упорно не проводит социально-экономические реформы, то начинают выдвигаться политические требования как средства осуществления социально-экономических. Витте верил в «неизбежный исторический закон», а потому — «когда самосознание народных масс значительно возросло… другого выхода, как разумного ограничения… самодержавия, нет». Витте считал, что если он даст либеральной интеллигенции, буржуазии и дворянству долю в управлении страной, рабочим улучшит фабричное законодательство, а крестьянству ускорит выкуп дворянских земель и облегчит правовое положение — то он успокоит эти классы и оторвет их от радикальной интеллигенции как главного фермента революции.
Однако у Николая II личное и династическое явно преобладало над политическим. В «неизбежный исторический закон» он не верил, «способностью понимать реальную сложную обстановку» не обладал, и его взгляд на историю можно назвать «детективным»: добрый русский народ, любящий батюшку-царя, стал жертвой коварного заговора. «Я высказал его величеству мое мнение, — пишет князь В.Орлов, — что революция вообще это борьба, подстрекаемая скрытыми силами… Мы имеем дело с организацией масонской в совокупности с еврейскими деньгами… Я рассказал царю подробно… о влиянии масонства на политику и о средствах масонства убийствами и другими способами добиваться власти Израиля над вселенной… Я заметил, что государь относится ко мне с большим доверием, мне казалось, что государь и императрица меня полюбили, и я стал еще более преданной собакой их величеств».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
Напористый выскочка, со своими резкими манерами и новороссийским акцентом, Витте как нож в масло входил в слегка расслабленную петербургскую бюрократическую среду. Никогда не став там «своим», он благодаря воле, уму и креативным способностям десятилетие доминировал в правящих кругах, и прежде всего с именем Витте связывают промышленный бум девяностых годов. Он оказывал также значительное влияние на внешнюю политику, но именно из-за их расхождений в дальневосточном вопросе царь в 1903 году снял Витте с поста министра финансов и назначил на почетный, но лишенный реального влияния пост председателя Комитета министров. Теперь, после русских поражений, Витте, вообще на язык несдержанный, говорил на каждом углу о «мальчишеской политике», «авантюре», о том, как он был прав. Все это любви Николая II к нему не усиливало — пришлось, однако, идти на поклон к Витте.
Президент США Теодор Рузвельт предложил России и Японии свое посредничество, и оно было принято. Назначаемые царем главноуполномоченные для переговоров, однако, отказывались, понимая, что после поражений мир почетным быть не может, но именно их потом царь, армия и придворная камарилья объявят виновниками позорного мира. Скрепя сердце царь обратился к Витте, все еще надеясь, что мирные переговоры — это уловка успокоить общественное мнение, японцы потребуют слишком многого, Витте не уступит — и в возобновившихся военных действиях русская армия покроет себя славой. А не покроет — так Витте виноват, не сумел заключить мира.
Однако 16 августа 1905 года мирный договор был подписан в Портсмуте. Контрибуции Россия не платила, но уступала Японии южную часть Сахалина — северную японцы должны были эвакуировать. «Когда Япония приняла наши условия, ничего не оставалось, как заключить мир», — записал в своем дневнике великий князь Константин Константинович. Теперь царь и царица «точно в воду опущены. Наша действующая армия увеличивалась, военное счастье, наконец, могло нам улыбнуться…» В общем, если бы они нас догнали — мы бы им показали!
15 сентября, встреченный громадной толпой, Витте возвратился в Россию. На следующий день Николаем II был ему пожалован титул графа — крайне правые тут же прозвали его «графом Полусахалинским». Несмотря на тяжесть поездки, Витте сохранил неплохие воспоминания об Америке и американцах, их простоте, чувстве собственного достоинства и демократичности. Об американских политиках он отозвался скорее скептически: «Я был удивлен, как мало они знают политическую констелляцию вообще и европейскую в особенности. От самых видных их государственных и общественных деятелей мне приходилось слышать самые наивные, если не сказать невежественные политические суждения». Сам Витте поразил президента Рузвельта «как очень эгоистичный человек, совершенно без идеалов».
7 сентября началась железнодорожная забастовка — страна была наполовину парализована. Наполовину парализована была и власть. Витте предложил Николаю II два варианта: либо покончить с революцией военной силой — он, Витте, ни по своим взглядам, ни по своему опыту на роль военного диктатора не годится, либо стать на путь либеральных преобразований — с какой программой он, Витте, может возглавить правительство. «Мне думается, что в те дни государь искал опоры в силе, — пишет Витте, — он не нашел никого из числа поклонников силы — все струсили, а потому сам желал манифеста, боясь, что иначе он совсем стушуется». Надеялись очень царь и камарилья на великого князя Николая Николаевича как военного диктатора — но тот угрожал царю застрелиться у него на глазах, если он не примет условия Витте.
Витте хотел, чтобы новая программа была возвещена распубликованием его всеподданнейшего доклада с утверждающей резолюцией царя. Ближайшее окружение внушало царю, что Витте метит в президенты будущей Российской республики, уж если возвещать ненавистные свободы, так царским манифестом, как при освобождении крестьян. Царь еще колебался и по-византийски вел за спиной Витте переговоры с И.Л.Горемыкиным — «но исхода другого не оставалось, как перекреститься и дать то, что все просят».
17 октября 1905 года, в семнадцатую годовщину спасения династии в Борках, Николай II, перекрестившись, подписал манифест «Об усовершенствовании государственного порядка», даровавший населению «незыблемые основы гражданской свободы» и Государственную Думу, без одобрения которой «никакой закон не мог бы восприять силу». «После такого дня голова стала тяжелой и мысли стали путаться, — записал он в дневнике. — Господи, помоги нам, усмири Россию».
Творец русской конституции или «полуконституции», граф Витте вовсе не был либералом и сторонником конституционного строя. Германский канцлер Бюлов заметил ему как-то, что он «был хорошим министром при Александре III, был бы еще более на месте при Николае I, Николаю II он был также полезен, пока царь был самодержцем». Витте стал доказывать, что он сумеет сотрудничать с парламентом, — Бюлов возразил, что либерализма и европейской культуры Витте он не отрицает, но стиль его мышления русский, старой школы, и его первого смоют открытые шлюзы парламентаризма. «Я до сих пор держусь того убеждения, — пишет сам Витте, — что наилучшая форма правления, особенно в России при инородцах, достигающих 35% всего населения, есть неограниченная монархия…» Самодержавие, однако, требует и самодержца с сильной волей и здравым смыслом — «царь, не имеющий царского характера, не может дать счастья стране».
Ранее деятельность министров координировал только царь, Витте впервые в русской истории стал председателем объединенного правительства, вступив «в управление империей при полном ее если не помешательстве, то замешательстве». Если власть упорно не проводит социально-экономические реформы, то начинают выдвигаться политические требования как средства осуществления социально-экономических. Витте верил в «неизбежный исторический закон», а потому — «когда самосознание народных масс значительно возросло… другого выхода, как разумного ограничения… самодержавия, нет». Витте считал, что если он даст либеральной интеллигенции, буржуазии и дворянству долю в управлении страной, рабочим улучшит фабричное законодательство, а крестьянству ускорит выкуп дворянских земель и облегчит правовое положение — то он успокоит эти классы и оторвет их от радикальной интеллигенции как главного фермента революции.
Однако у Николая II личное и династическое явно преобладало над политическим. В «неизбежный исторический закон» он не верил, «способностью понимать реальную сложную обстановку» не обладал, и его взгляд на историю можно назвать «детективным»: добрый русский народ, любящий батюшку-царя, стал жертвой коварного заговора. «Я высказал его величеству мое мнение, — пишет князь В.Орлов, — что революция вообще это борьба, подстрекаемая скрытыми силами… Мы имеем дело с организацией масонской в совокупности с еврейскими деньгами… Я рассказал царю подробно… о влиянии масонства на политику и о средствах масонства убийствами и другими способами добиваться власти Израиля над вселенной… Я заметил, что государь относится ко мне с большим доверием, мне казалось, что государь и императрица меня полюбили, и я стал еще более преданной собакой их величеств».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74