Извиваясь, как вьюн, он ускользал из моего прицела и приближался к государственной границе. Перелетать ее нам не разрешалось. Я торопился с атакой и из-за спешки попал под меткую очередь японца. Это меня разозлило, и я с еще большей решимостью пошел было снова в нападение. И тут, откуда ни возьмись, появился «И-16» под номером «05» и резко помахал крыльями, требуя, чтобы я пристроился к нему. А как же с самураем? Но самолет еще резче качнул крыльями.
Такие сигналы могли подавать только командиры и комиссары эскадрилий и полков. Я пристроился к незнакомцу. Тот сразу же помчался за врагом и открыл по нему огонь. «Не попадешь же, далеко», — мысленно упрекнул я товарища.
Красные и зеленые нити, заструившиеся вокруг противника, заставили его метнуться в сторону. Я за ним, но «И-16» снова резко и коротко махнул крыльями и продолжал полет по прямой.
Не одобряя маневр своего ведущего, я нехотя выполнил его команду. Скорее всего из любопытства, чем подчиняясь: мне, как комиссару, тоже было дано право махать в воздухе крыльями. Верно, у меня не было уверенности, что я, имея это право, поступлю правильно, не выполнив команду этого «И-16».
И действительно, метнувшийся в сторону японец затормозил, уменьшил скорость. Мы же, продолжая полет по прямой, этим воспользовались и настигли его еще до реки. Правда, он оказался чуть в стороне от нас, но стоит немного довернуться — и враг будет в прицеле. И сделать это, как мне казалось, надо быстрее.
К сожалению, мой ведущий не торопился с атакой. И противник, видя, что его пока никто не тревожит, продолжал лететь на всех парах. «Уйдет! — забеспокоился я, увидав впереди зеленую пойму Халхин-Гола. — Чего же медлить?»
И тут случилось, как мне показалось, что-то невероятное, выходящее за мои представления о воздушном бое. «И-16», словно предупреждая вражеского истребителя: «Иду на вы», — помахал крыльями и плавно, демонстративно заложил самолет в глубокий крен в сторону японца. Тот понял — разворот для атаки. И чтобы не попасть под прицельный огонь, круто повернулся на атакующего.
Я заметил, что наш истребитель только сделал крен в сторону японца, а самолет удержал в прямолинейном полете. Это была имитация атаки, ложное движение, тонкая хитрость. И враг клюнул — сам наскочил на прицел истребителя, но в следующее мгновение понял свою оплошность и попытался снова вывернуться. Однако было уже поздно. «И-16» на миг, на очень короткий миг, застыл у него в хвосте. Совсем рядом! Как лезвие кинжала, блеснул огонь, и противник, словно споткнувшись, рухнул прямо в реку.
«Вот это да! — восхитился я неизвестным мне приемом атаки. — Очередь — и самурай концы в воду».
Вслед за мной приземлился и «И-16» с номером «05». Из него быстро выскочил летчик. Это был Сергей Грицевец. Значит, это он с одной очереди снял вертлявого японца.
— Кто сейчас летал на двадцать втором? — с какой-то строгой заинтересованностью спросил он.
Я представился, приготовившись выслушать суровый упрек за свои суетливые атаки. К моему удивлению, строгое лицо Грицевца расплылось в приветливой, по-детски открытой улыбке.
— Спасибо за помощь, товарищ старший политрук, — сказал он и, видя мою растерянность, пояснил: — Вы прикрыли меня, а я докончил самурая. Не дал ему удрать.
Мы сели на траву. Грицевец снял шлемофон и подставил свою голову с негустыми русыми волосами солнцу. Только сейчас я заметил, что моложавое лицо этого тридцатилетнего человека уже порядочно покрыто мелкими морщинками. Видимо, не так легко далось ему летное мастерство и бои в Испании.
Он пригласил сесть и Василия Васильевича.
— Могу сообщить вам приятную новость: теперь нам при преследовании противника разрешили перелетать государственную границу.
— А я торопился сбить самурая… — вырвалось у меня.
— И поэтому не вогнали его в землю?
— Не только поэтому. Стрелять не научился. Школу летчиков кончил полтора года назад. А за это время в части стрелял по конусу всего два раза.
Сухое и сильное лицо Грицевца сразу стало суровым.
— Мало, очень мало. Но осознать свой недостаток — тоже победа. Я научился стрелять только на четвертый год пребывания в строю, когда за плечами было уже более двух десятков стрельб по конусу. А сейчас вы не уничтожили самурая еще и потому, что не учли маневренность японского истребителя. Он весит тысячу триста килограммов, а наш пушечный на пятьсот килограммов тяжелее. Следовательно, «И-97» значительно маневреннее нашего «И-16». Поэтому самурай легко и выскальзывал из вашего прицела. Воздушный бой — это прежде всего расчет, а потом только натиск, А что касается преимуществ истребителей, то наши имеют два преимущества. Первое — большая скорость. Это главное в бою! Она позволяет догнать противника и легко выйти из боя. Второе — мощное оружие. На японском истребителе два пулемета со скорострельностью в три-четыре раза меньше наших. На «И-16» четыре пулемета, а ваша эскадрилья пушечная. Если удачно таким огнем окатить самурайскую машину, она развалится…
Грицевец сделал паузу и, немного подумав, продолжал:
— Надо отметить, что у нас в обучении была ошибка — стреляли по конусу с четырехсот метров. Бои в Испании и Китае показали, что огонь с такой большой дистанции малоэффективен. Надо стрелять с дальности не более ста метров. А лучше всего подходить в упор и бить. — Грицевец взглянул на Гугашина: — Прошу сегодня же выбрать время и поговорить об этом с летчиками. Обратите особое внимание, чтобы они не вели бои с японцами на виражах, а использовали преимущество своей скорости для атак на догоне и вертикальном маневре. Бой должен основываться на принципе: атаковал и отвалил для занятия нового исходного положения для нападения.
Сергей Иванович не относился к категории говорливых людей. Он был скуп на слова. Имел аналитический склад ума и из каждого факта делал выводы. При этом его лицо с необыкновенной живостью меняло выражение.
Беседа наша о проведенном вылете заставила меня взглянуть на воздушный бой, как на очень сложное и тонкое искусство. В нем, кроме технического мастерства и боевого опыта, надо хорошо знать врага и особенно его психологию. И тактика, и приемы борьбы так же разнообразны, как разнообразны и человеческие характеры.
В заключение Грицевец как бы шутя заметил:
— А вообще говоря, в воздухе надо вести себя так же, как и на земле, только немного вдумчивее, быть более настойчивым и очень осмотрительным.
* * *
Говорят, у доброй славы шаг короче и медленней, чем у плохой. Может быть, иногда так и бывает. На войне, однако, хорошие дела людей, молва о ратных подвигах разносятся по фронту с быстротой молнии. О них узнают моментально, будто сердца бойцов наделены способностью пересылать на любые расстояния весть о геройском поступке товарища. Трусость же и всякая другая подлость привлекают к себе внимание, словно зловоние, только там, где эта мерзость гнездится.
Эскадрилья прилетела с фронта. И я только успел подойти к командному пункту, где уже собралось много летчиков, как услышал восторженные слова Василия Васильевича:
— Комиссар! Мне сейчас позвонили из штаба: в этом бою был сбит командир соседнего полка Забалуев, а майор Грицевец сел на «И-16» и вывез его. В Маньчжурии сел, из Маньчжурии вывез! Прямо из-под носа самураев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
Такие сигналы могли подавать только командиры и комиссары эскадрилий и полков. Я пристроился к незнакомцу. Тот сразу же помчался за врагом и открыл по нему огонь. «Не попадешь же, далеко», — мысленно упрекнул я товарища.
Красные и зеленые нити, заструившиеся вокруг противника, заставили его метнуться в сторону. Я за ним, но «И-16» снова резко и коротко махнул крыльями и продолжал полет по прямой.
Не одобряя маневр своего ведущего, я нехотя выполнил его команду. Скорее всего из любопытства, чем подчиняясь: мне, как комиссару, тоже было дано право махать в воздухе крыльями. Верно, у меня не было уверенности, что я, имея это право, поступлю правильно, не выполнив команду этого «И-16».
И действительно, метнувшийся в сторону японец затормозил, уменьшил скорость. Мы же, продолжая полет по прямой, этим воспользовались и настигли его еще до реки. Правда, он оказался чуть в стороне от нас, но стоит немного довернуться — и враг будет в прицеле. И сделать это, как мне казалось, надо быстрее.
К сожалению, мой ведущий не торопился с атакой. И противник, видя, что его пока никто не тревожит, продолжал лететь на всех парах. «Уйдет! — забеспокоился я, увидав впереди зеленую пойму Халхин-Гола. — Чего же медлить?»
И тут случилось, как мне показалось, что-то невероятное, выходящее за мои представления о воздушном бое. «И-16», словно предупреждая вражеского истребителя: «Иду на вы», — помахал крыльями и плавно, демонстративно заложил самолет в глубокий крен в сторону японца. Тот понял — разворот для атаки. И чтобы не попасть под прицельный огонь, круто повернулся на атакующего.
Я заметил, что наш истребитель только сделал крен в сторону японца, а самолет удержал в прямолинейном полете. Это была имитация атаки, ложное движение, тонкая хитрость. И враг клюнул — сам наскочил на прицел истребителя, но в следующее мгновение понял свою оплошность и попытался снова вывернуться. Однако было уже поздно. «И-16» на миг, на очень короткий миг, застыл у него в хвосте. Совсем рядом! Как лезвие кинжала, блеснул огонь, и противник, словно споткнувшись, рухнул прямо в реку.
«Вот это да! — восхитился я неизвестным мне приемом атаки. — Очередь — и самурай концы в воду».
Вслед за мной приземлился и «И-16» с номером «05». Из него быстро выскочил летчик. Это был Сергей Грицевец. Значит, это он с одной очереди снял вертлявого японца.
— Кто сейчас летал на двадцать втором? — с какой-то строгой заинтересованностью спросил он.
Я представился, приготовившись выслушать суровый упрек за свои суетливые атаки. К моему удивлению, строгое лицо Грицевца расплылось в приветливой, по-детски открытой улыбке.
— Спасибо за помощь, товарищ старший политрук, — сказал он и, видя мою растерянность, пояснил: — Вы прикрыли меня, а я докончил самурая. Не дал ему удрать.
Мы сели на траву. Грицевец снял шлемофон и подставил свою голову с негустыми русыми волосами солнцу. Только сейчас я заметил, что моложавое лицо этого тридцатилетнего человека уже порядочно покрыто мелкими морщинками. Видимо, не так легко далось ему летное мастерство и бои в Испании.
Он пригласил сесть и Василия Васильевича.
— Могу сообщить вам приятную новость: теперь нам при преследовании противника разрешили перелетать государственную границу.
— А я торопился сбить самурая… — вырвалось у меня.
— И поэтому не вогнали его в землю?
— Не только поэтому. Стрелять не научился. Школу летчиков кончил полтора года назад. А за это время в части стрелял по конусу всего два раза.
Сухое и сильное лицо Грицевца сразу стало суровым.
— Мало, очень мало. Но осознать свой недостаток — тоже победа. Я научился стрелять только на четвертый год пребывания в строю, когда за плечами было уже более двух десятков стрельб по конусу. А сейчас вы не уничтожили самурая еще и потому, что не учли маневренность японского истребителя. Он весит тысячу триста килограммов, а наш пушечный на пятьсот килограммов тяжелее. Следовательно, «И-97» значительно маневреннее нашего «И-16». Поэтому самурай легко и выскальзывал из вашего прицела. Воздушный бой — это прежде всего расчет, а потом только натиск, А что касается преимуществ истребителей, то наши имеют два преимущества. Первое — большая скорость. Это главное в бою! Она позволяет догнать противника и легко выйти из боя. Второе — мощное оружие. На японском истребителе два пулемета со скорострельностью в три-четыре раза меньше наших. На «И-16» четыре пулемета, а ваша эскадрилья пушечная. Если удачно таким огнем окатить самурайскую машину, она развалится…
Грицевец сделал паузу и, немного подумав, продолжал:
— Надо отметить, что у нас в обучении была ошибка — стреляли по конусу с четырехсот метров. Бои в Испании и Китае показали, что огонь с такой большой дистанции малоэффективен. Надо стрелять с дальности не более ста метров. А лучше всего подходить в упор и бить. — Грицевец взглянул на Гугашина: — Прошу сегодня же выбрать время и поговорить об этом с летчиками. Обратите особое внимание, чтобы они не вели бои с японцами на виражах, а использовали преимущество своей скорости для атак на догоне и вертикальном маневре. Бой должен основываться на принципе: атаковал и отвалил для занятия нового исходного положения для нападения.
Сергей Иванович не относился к категории говорливых людей. Он был скуп на слова. Имел аналитический склад ума и из каждого факта делал выводы. При этом его лицо с необыкновенной живостью меняло выражение.
Беседа наша о проведенном вылете заставила меня взглянуть на воздушный бой, как на очень сложное и тонкое искусство. В нем, кроме технического мастерства и боевого опыта, надо хорошо знать врага и особенно его психологию. И тактика, и приемы борьбы так же разнообразны, как разнообразны и человеческие характеры.
В заключение Грицевец как бы шутя заметил:
— А вообще говоря, в воздухе надо вести себя так же, как и на земле, только немного вдумчивее, быть более настойчивым и очень осмотрительным.
* * *
Говорят, у доброй славы шаг короче и медленней, чем у плохой. Может быть, иногда так и бывает. На войне, однако, хорошие дела людей, молва о ратных подвигах разносятся по фронту с быстротой молнии. О них узнают моментально, будто сердца бойцов наделены способностью пересылать на любые расстояния весть о геройском поступке товарища. Трусость же и всякая другая подлость привлекают к себе внимание, словно зловоние, только там, где эта мерзость гнездится.
Эскадрилья прилетела с фронта. И я только успел подойти к командному пункту, где уже собралось много летчиков, как услышал восторженные слова Василия Васильевича:
— Комиссар! Мне сейчас позвонили из штаба: в этом бою был сбит командир соседнего полка Забалуев, а майор Грицевец сел на «И-16» и вывез его. В Маньчжурии сел, из Маньчжурии вывез! Прямо из-под носа самураев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18