Эта операция, как минимум, завершилась полным успехом. Французы, закончив свой отвлекающий маневр, были готовы пересесть на корабли и высадиться для общей атаки на мысе Хеллес. На какое-то время Гамильтон задумался о разумности этого шага: если у них все идет хорошо, почему бы им не остаться на месте? Но в конце концов решил придерживаться плана, Китченер запретил ему воевать в Азии.
Так что, в общем, дела шли не так плохо. Кроме Кум-Кале, ни один из намеченных объектов первого дня не был взят, но они высадили на берег почти 30 000 человек. По всему фронту потери были ужасными, но так и ожидалось в первый день и, без сомнения, турки также понесли тяжелые потери. При любых обстоятельствах надо нанести удары из сектора АНЗАК и мыса Хеллес, как только наступит завтрашний день.
Воспрянув духом после анализа ситуации, Гамильтон ушел к себе в каюту в 23.00 и заснул.
Час спустя его разбудил Брайтуайт, который тряс за плечо и призывал: «Сэр Ян! Сэр Ян!» Раскрыв глаза, он услышал от своего начальника штаба: «Сэр Ян, вам надо идти немедленно — вопрос жизни и смерти, — вы должны тут разобраться!»
Накинув британский плед поверх пижамы, Гамильтон направился в адмиральскую столовую, где нашел самого де Робека, контр-адмирала Тереби, Роджера Кейса и ряд других офицеров. Поступило донесение от Бёдвуда с просьбой разрешить оставить все позиции АНЗАК у Габа-Тепе.
* * *
Мустафа Кемаль не прекращал до вечера фанатических атак на плацдарм АНЗАК. В 16.00 войска доминиона стали отходить к берегу с выступавших из ровной линии позиций, которые захватили при первом броске. С наступлением ночи они оказались в осадном положении. Но не это стало причиной кризиса в рядах группы Бёдвуда: начали сказываться результаты фатальной ошибки в месте первоначальной высадки десанта. Бёдвуд должен был захватить прибрежную полосу, как минимум, одну милю длиной, а вместо этого у него в руках оказался один небольшой кусок берега едва ли километр длиной и 30 метров шириной. Все, что поступало на берег, должно было пройти сквозь это бутылочное горлышко. В начале дня построили небольшую пристань. Но к полудню толкучка на берегу возросла. Тут на песке складировалось в мешанине все: орудия, боеприпасы, всевозможные запасы, животные, и невозможно было рассредоточить, пока не будет отвоевана большая территория. Все позиции АНЗАК простирались менее чем на две мили в длину и на три четверти мили в ширину. Два командира дивизий Бриджес и Годли вместе со своим персоналом были втиснуты вместе в овраг, находившийся в нескольких метрах от берега, а почти у них над головами расположились штабы. Госпитали, подразделения связи, артиллерийские батареи и даже клетки для военнопленных устраивались среди камней там, где могли.
Тем временем сверху с холмов раненые поступали непрерывным потоком, и их укладывали с носилками рядами вдоль берега. Скоро один конец участка был целиком занят ими, и солдаты лежали, многие из них страдали от мучительной боли, ожидая переправы на корабли. Пока они ждали, над их головами проносился нескончаемый град пуль и рвалась шрапнель. И действительно, все на этом переполненном берегу — от генерала до погонщика ослов — находились под огнем, потому что турки просматривали участок с трех сторон. В отчаянии один из старших офицеров приказал, чтобы каждое судно, причалившее к берегу, забирало с собой раненых. Но это не только дезорганизовало и задержало выполнение программы выгрузки, но и подвергло раненых еще большим страданиям. Некоторых переносили с транспорта на транспорт лишь для того, чтобы отправить дальше, потому что на борту не было медицинской службы, все врачи и их персонал отбыли на берег.
На передней линии фронта — или, скорее, меняющихся точках контакта с противником — у солдат было мало возможностей, чтобы окопаться. Их легкий шанцевый инструмент не подходил для каменистой местности и прочных корней кустарника, а в некоторых местах склоны были вообще слишком крутыми, чтобы в них копать окопы. Десант отчаянно нуждался в артиллерийской поддержке, но из-за пересеченного характера местности и неопределенности линии фронта корабельная артиллерия мало чем могла помочь. К наступлению ночи ситуация еще не была критической, но становилась таковой. Позади был долгий изнурительный день, и на солдатах стала сказываться интенсивная психологическая нагрузка оттого, что враг постоянно следил за ними сверху, наблюдал за каждым движением, их малейшие жесты привлекали пули снайперов.
Многие отставшие и заблудившиеся начали спускаться вниз к берегу, на котором в тот день уже высадилось 15 000 человек. Большей частью эти люди просто потеряли связь со своими частями и, считая себя одинокими, возвращались к единственному месту сбора, которое было им известно. Некоторые искали пищу и воду. Другие считали, что имеют право на отдых после такого тяжелого дня. Они в изнеможении опускались на любой попавшийся ровный кусочек земли, не обращая внимания на разрывы шрапнели, а когда поднимались, уже не могли вернуться на фронт, потому что не могли найти дорогу. Эти солдаты без командиров добавляли сумятицы и создавали вокруг штаба атмосферу сомнения и уныния.
Ночью почти отовсюду на плацдарме слышались отчаянные призывы прислать подкрепления, боеприпасы, добавить артиллерийского огня и прислать людей, чтобы забрать раненых. Похоже, линия фронта ломалась. И в этих обстоятельствах в 21.15 Бриджес и Годли послали генералу Бёдвуду на «Куин» обращение, призывая его немедленно прибыть на берег. Бёдвуд, который уже был на берегу весь день с полудня, вернулся назад и с удивлением узнал, что два его командира дивизий, австралиец Бриджес и англичанин Годли, оба за то, чтобы начать немедленную эвакуацию.
Вначале Бёдвуд отказался принять это предложение, но в ходе совещания его убедили: войска измотаны, а на этой ужасной территории нет никакого шанса пробиться вперед. Если завтра турки пойдут в контратаку и организуют артиллерийский обстрел, ситуация может выйти из-под контроля.
Снаружи льет дождь, повсюду лежат раненые. И в этом наскоро вырытом блиндаже, сгрудившись под свечами, генералам нелегко было сохранять надежду в такой ситуации. В конце концов Бёдвуд сел и продиктовал Годли следующее донесение главнокомандующему:
«Оба моих командира дивизий и бригадные генералы заявили мне, что опасаются, что их солдаты крайне дезорганизованы шрапнельным огнем, которому они подвергались весь день после отнявшего много сил, но доблестного утреннего десанта. Много солдат просочилось назад с боевых позиций, и их невозможно собрать на этой сложной местности. Даже бригада из Новой Зеландии, только недавно вступившая в бой, уже понесла тяжелые потери, и это, в определенном отношении, отрицательно влияет на боевой дух. Если завтра войска снова подвергнутся артиллерийскому огню, то, скорее всего, мы потерпим неудачу, поскольку у меня нет свежих войск, чтобы заменить солдат на передовой линии. Я понимаю, мое заявление — очень серьезное, но если нам предстоит садиться на корабли в обратный путь, то это необходимо делать немедленно».
Это самое сообщение положили перед Гамильтоном после того, как его разбудили в полночь на борту «Куин Элизабет».
* * *
Сцена в каюте де Робека была более гнетущей, чем драматической, и еще тут присутствовало странное, бросающееся в глаза качество, которое выделяет ее из всех такого рода совещаний в течение Галлиполийской кампании:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Так что, в общем, дела шли не так плохо. Кроме Кум-Кале, ни один из намеченных объектов первого дня не был взят, но они высадили на берег почти 30 000 человек. По всему фронту потери были ужасными, но так и ожидалось в первый день и, без сомнения, турки также понесли тяжелые потери. При любых обстоятельствах надо нанести удары из сектора АНЗАК и мыса Хеллес, как только наступит завтрашний день.
Воспрянув духом после анализа ситуации, Гамильтон ушел к себе в каюту в 23.00 и заснул.
Час спустя его разбудил Брайтуайт, который тряс за плечо и призывал: «Сэр Ян! Сэр Ян!» Раскрыв глаза, он услышал от своего начальника штаба: «Сэр Ян, вам надо идти немедленно — вопрос жизни и смерти, — вы должны тут разобраться!»
Накинув британский плед поверх пижамы, Гамильтон направился в адмиральскую столовую, где нашел самого де Робека, контр-адмирала Тереби, Роджера Кейса и ряд других офицеров. Поступило донесение от Бёдвуда с просьбой разрешить оставить все позиции АНЗАК у Габа-Тепе.
* * *
Мустафа Кемаль не прекращал до вечера фанатических атак на плацдарм АНЗАК. В 16.00 войска доминиона стали отходить к берегу с выступавших из ровной линии позиций, которые захватили при первом броске. С наступлением ночи они оказались в осадном положении. Но не это стало причиной кризиса в рядах группы Бёдвуда: начали сказываться результаты фатальной ошибки в месте первоначальной высадки десанта. Бёдвуд должен был захватить прибрежную полосу, как минимум, одну милю длиной, а вместо этого у него в руках оказался один небольшой кусок берега едва ли километр длиной и 30 метров шириной. Все, что поступало на берег, должно было пройти сквозь это бутылочное горлышко. В начале дня построили небольшую пристань. Но к полудню толкучка на берегу возросла. Тут на песке складировалось в мешанине все: орудия, боеприпасы, всевозможные запасы, животные, и невозможно было рассредоточить, пока не будет отвоевана большая территория. Все позиции АНЗАК простирались менее чем на две мили в длину и на три четверти мили в ширину. Два командира дивизий Бриджес и Годли вместе со своим персоналом были втиснуты вместе в овраг, находившийся в нескольких метрах от берега, а почти у них над головами расположились штабы. Госпитали, подразделения связи, артиллерийские батареи и даже клетки для военнопленных устраивались среди камней там, где могли.
Тем временем сверху с холмов раненые поступали непрерывным потоком, и их укладывали с носилками рядами вдоль берега. Скоро один конец участка был целиком занят ими, и солдаты лежали, многие из них страдали от мучительной боли, ожидая переправы на корабли. Пока они ждали, над их головами проносился нескончаемый град пуль и рвалась шрапнель. И действительно, все на этом переполненном берегу — от генерала до погонщика ослов — находились под огнем, потому что турки просматривали участок с трех сторон. В отчаянии один из старших офицеров приказал, чтобы каждое судно, причалившее к берегу, забирало с собой раненых. Но это не только дезорганизовало и задержало выполнение программы выгрузки, но и подвергло раненых еще большим страданиям. Некоторых переносили с транспорта на транспорт лишь для того, чтобы отправить дальше, потому что на борту не было медицинской службы, все врачи и их персонал отбыли на берег.
На передней линии фронта — или, скорее, меняющихся точках контакта с противником — у солдат было мало возможностей, чтобы окопаться. Их легкий шанцевый инструмент не подходил для каменистой местности и прочных корней кустарника, а в некоторых местах склоны были вообще слишком крутыми, чтобы в них копать окопы. Десант отчаянно нуждался в артиллерийской поддержке, но из-за пересеченного характера местности и неопределенности линии фронта корабельная артиллерия мало чем могла помочь. К наступлению ночи ситуация еще не была критической, но становилась таковой. Позади был долгий изнурительный день, и на солдатах стала сказываться интенсивная психологическая нагрузка оттого, что враг постоянно следил за ними сверху, наблюдал за каждым движением, их малейшие жесты привлекали пули снайперов.
Многие отставшие и заблудившиеся начали спускаться вниз к берегу, на котором в тот день уже высадилось 15 000 человек. Большей частью эти люди просто потеряли связь со своими частями и, считая себя одинокими, возвращались к единственному месту сбора, которое было им известно. Некоторые искали пищу и воду. Другие считали, что имеют право на отдых после такого тяжелого дня. Они в изнеможении опускались на любой попавшийся ровный кусочек земли, не обращая внимания на разрывы шрапнели, а когда поднимались, уже не могли вернуться на фронт, потому что не могли найти дорогу. Эти солдаты без командиров добавляли сумятицы и создавали вокруг штаба атмосферу сомнения и уныния.
Ночью почти отовсюду на плацдарме слышались отчаянные призывы прислать подкрепления, боеприпасы, добавить артиллерийского огня и прислать людей, чтобы забрать раненых. Похоже, линия фронта ломалась. И в этих обстоятельствах в 21.15 Бриджес и Годли послали генералу Бёдвуду на «Куин» обращение, призывая его немедленно прибыть на берег. Бёдвуд, который уже был на берегу весь день с полудня, вернулся назад и с удивлением узнал, что два его командира дивизий, австралиец Бриджес и англичанин Годли, оба за то, чтобы начать немедленную эвакуацию.
Вначале Бёдвуд отказался принять это предложение, но в ходе совещания его убедили: войска измотаны, а на этой ужасной территории нет никакого шанса пробиться вперед. Если завтра турки пойдут в контратаку и организуют артиллерийский обстрел, ситуация может выйти из-под контроля.
Снаружи льет дождь, повсюду лежат раненые. И в этом наскоро вырытом блиндаже, сгрудившись под свечами, генералам нелегко было сохранять надежду в такой ситуации. В конце концов Бёдвуд сел и продиктовал Годли следующее донесение главнокомандующему:
«Оба моих командира дивизий и бригадные генералы заявили мне, что опасаются, что их солдаты крайне дезорганизованы шрапнельным огнем, которому они подвергались весь день после отнявшего много сил, но доблестного утреннего десанта. Много солдат просочилось назад с боевых позиций, и их невозможно собрать на этой сложной местности. Даже бригада из Новой Зеландии, только недавно вступившая в бой, уже понесла тяжелые потери, и это, в определенном отношении, отрицательно влияет на боевой дух. Если завтра войска снова подвергнутся артиллерийскому огню, то, скорее всего, мы потерпим неудачу, поскольку у меня нет свежих войск, чтобы заменить солдат на передовой линии. Я понимаю, мое заявление — очень серьезное, но если нам предстоит садиться на корабли в обратный путь, то это необходимо делать немедленно».
Это самое сообщение положили перед Гамильтоном после того, как его разбудили в полночь на борту «Куин Элизабет».
* * *
Сцена в каюте де Робека была более гнетущей, чем драматической, и еще тут присутствовало странное, бросающееся в глаза качество, которое выделяет ее из всех такого рода совещаний в течение Галлиполийской кампании:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100